Поль Гольбах - Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Таким образом, подлинные безумцы - это сторонники воображаемого, противоречивого, непостижимого существа, которого никак нельзя понять, которое является пустым словом, относительно которого можно все отрицать и нельзя ничего утверждать; безумцы, повторяю я,- это люди, делающие из подобного призрака творца, двигателя и хранителя вселенной. Не являются ли настоящими атеистами мечтатели, неспособные связать никакого положительного представления с причиной, о которой они говорят без умолку? Не являются ли настоящими слепцами мыслители, делающие из чистого небытия источник всех вещей? Не верх ли безумия олицетворять абстрактные или отрицательные идеи и падать затем ниц перед плодом своего собственного воображения?
Между тем люди этого рода руководят общественным мнением, обрекая в жертву насмешек и мести людей более разумных, чем они сами. Если верить этим глубокомысленным фантазерам, то только безумцы могут отвергать существование в природе какого-то совершенно непостижимого двигателя. Но неужели безумно предпочитать известное неизвестному? Преступно ли обращаться к опыту за указаниями и считаться со свидетельством чувств при рассмотрении самого важного для нас вопроса? Неужели такое ужасное преступление - прислушиваться к голосу разума и предпочитать его веления высокопарным разглагольствованиям каких-то софистов, по их собственным словам ничего не понимающих в боге, которого они нам проповедуют? Между тем, по их утверждению, нет более гнусного злодеяния и более опасного для общества дела, чем отнять у религиозного призрака, которого они не знают сами, непонятные качества и все пышное великолепие свойств, которыми наделили его воображение, невежество, страх и обман; нет ничего более ужасного и преступного, чем пытаться успокоить людей и освободить их от кошмарного призрака, одна мысль о котором была источником всех их бедствий; нет ничего более важного, чем истребить смельчаков, дерзающих уничтожить невидимые чары, которые удерживают человечество в заблуждении: желание разбить оковы человечества рассматривается этими софистами как желание уничтожить самые священные его узы.
Под влиянием этих обвинений, постоянно возобновлявшихся обманщиками и повторявшихся невеждами, народы никогда не осмеливались прислушаться к благодетельным указаниям разума, стремившегося освободить их от заблуждений. Друзей человечества не слушали, потому что они были врагами призраков. И вот народы продолжают пребывать в трепете; немногие мудрецы осмеливаются ободрять их; почти никто не дерзает выступать против зараженного суеверием общественного мнения; боятся могущества обманщиков и угроз тиранов, ищущих себе опору в иллюзиях человечества. Голоса торжествующего невежества и надменного фанатизма всегда заглушали слабый голос природы; природа вынуждена была умолкнуть, ее уроки были вскоре забыты; когда же она дерзала говорить, то чаще всего на каком-то загадочном языке, непонятном для огромного большинства людей. Разве мог простой народ, с таким трудом усваивающий очевиднейшие и яснейшие истины, понять скрытые за намеками и аллегориями тайны природы?
Наблюдая ярость, какую вызывают у теологов взгляды атеистов, присматриваясь к наказаниям, которым по их наущению подвергали последних, можно прийти к выводу, что эти ученые мужи вовсе не так уверены в бытии своего бога, как утверждают, и что они не считают взгляды своих противников столь нелепыми, как уверяют. Только недоверие, слабость и страх делают человека жестоким: на тех, кого презираешь, не сердишься; сумасшествие не считаешь подлежащим наказанию преступлением; над безумцем, который стал бы отрицать существование солнца, остается только смеяться: нужно самому быть безумцем, чтобы наказывать его. Бешенство теологов доказывает только слабость их позиции; бесчеловечность этих корыстных людей, профессия которых заключается в том, чтобы внушать народам иллюзии, доказывает, что только они одни извлекают выгоды из невидимых сил, которыми с таким успехом устрашают смертных. Лукиан1 описывает, как Юпитер в споре с Мениппом (2) пожелал поразить его молнией, на что философ заметил: "А! Ты сердишься, ты хватаешься sa свою молнию? Значит, ты неправ". Между тем именно эти тираны духа, не заботясь о последовательности своих принципов, уничтожают одной рукой то, что воздвигают другой: именно они, приписав божеству бесконечную благость, мудрость и справедливость, потом клевещут на него и порочат его, утверждая, что оно жестоко, капризно, несправедливо, деспотично и жаждет крови несчастных людей. Именно теологи - подлинные безбожники.
Тот, кто не знает божества, не может нанести ему оскорбления и, следовательно, не может быть назван безбожником. Быть безбожником, говорит Эпикур, вовсе не значит отнимать у толпы ее богов,- это значит приписывать богам взгляды толпы. Быть безбожником - значит оскорблять бога, в которого веришь, сознательно посягать на него. Быть безбожником - значит признавать благого бога, проповедуя в то же время преследование и истребление людей. Быть безбожником - значит обманывать людей во имя божества, используя его для удовлетворения своих собственных гнусных страстей. Быть безбожником значит утверждать, будто бесконечно блаженный и всемогущий бог может терпеть какой бы то ни было ущерб от своих жалких творений. Быть безбожником - значит лгать во имя бога, которого выдают за врага лжи. Наконец, быть безбожником - значит пользоваться божеством, чтобы вызывать смуты в государстве и порабощать народы тиранам; значит убеждать людей, что ложь угодна богу; значит приписывать богу преступления, сводящие на нет его божественные совершенства. Быть безбожником, а заодно и безумцем - значит создавать пустой призрак из бога, которому поклоняешься.
С другой стороны, быть благочестивым - значит служить своему отечеству, быть полезным своим ближним и трудиться ради их счастья; каждый может сделать это в меру своих способностей; мыслитель может оказаться полезным, если он имеет мужество провозглашать истину, бороться с заблуждениями, сражаться с предрассудками, повсюду мешающими счастью человечества; поистине полезно и даже нравственно обязательно вырывать у смертных кинжалы, которые вкладывает им в руки фанатизм, лишать обман и тиранию пагубной власти над общественным мнением, которой они пользовались всегда и везде, чтобы строить на обломках свободы, безопасности, общественного счастья свое собственное благополучие. Быть поистине благочестивым - значит с благоговением соблюдать святые законы природы и верно следовать налагаемым ею на нас обязанностям, быть человечным, справедливым, добрым, уважать права людей. Быть благочестивым и рассудительным - значит отвергать бредни, мешающие понять советы разума.
Итак, что бы ни говорили фанатики и обманщики, человек, отрицающий бытие божие, основывающееся, как он видит, лишь на тревогах испуганного воображения; отвергающий вечно противоречащего самому себе бога; прогоняющий мысль о боге, вечно враждующем с природой, разумом, счастьем людей; избавляющийся от столь пагубного призрака, - может почитаться благочестивым, хорошим и добродетельным, если его поведение не уклоняется от неизменных предписаний природы и разума. Разве из того, что человек отказывается признать бытие внутренне противоречивого бога, а также приписываемые ему непонятные пророчества, следует, что он отказывается признать явные и очевидные законы природы, от которой зависит, власть которой испытывает, требования которой должен выполнять под угрозой наказания здесь, на земле? Правда, если бы добродетель по странному стечению обстоятельств заключалась в постыдном отказе от разума, в пагубном фанатизме, в бесполезных обрядах, то атеиста нельзя было бы считать добродетельным; но если добродетель заключается в том, чтобы каждый делал обществу все то добро, на которое способен, то атеиста можно признать добродетельным: нельзя считать его преступным, если при всей своей мягкости он мужественно выразит законное негодование против пагубных для счастья человечества предрассудков.
Прислушаемся, однако, к обвинениям, возводимым теологами на атеистов; хладнокровно и без гнева выслушаем изрыгаемую ими на атеистов брань. Теологам кажется, что атеизм-это верх безумия и извращенности; стремясь очернить своих противников, они объявляют абсолютное неверие плодом преступления или безумия. Мы не видим, говорят они, чтобы в гнусные заблуждения атеизма впадали люди, которые могут надеяться, что будущая жизнь будет для них блаженной жизнью. Одним словом, по мнению наших теологов, только голос страстей заставляет сомневаться в бытии существа, перед которым придется отчитываться за все злоупотребления, совершенные в земной жизни; только страх наказания порождает атеистов: нам без конца повторяют слова еврейского пророка, будто только безумцы могут отрицать существование божества. ("И сказал безумец в сердце своем: нет бога".) Если отбросить отрицание, то это предложение будет более верным. Кто захочет познакомиться с тем, как теологи ругают атеистов, пусть прочтет сочинение доктора Бентли4, переведенное на латинский язык под названием ("Глупость атеизма"). Если верить некоторым, то нет ничего более черного, чем сердце атеиста, ничего более лживого, чем его ум: атеизм может быть лишь плодом нечистой совести, старающейся избавиться от терзающих ее мыслей. "Правы те,- говорит Дерхем3, - кто считает атеиста каким-то чудовищем среди разумных существ, одним из редких монстров, которые, противореча всем другим людям, восстают не только против разума и человеческой природы, но и против самого божества".
