Николай Агафонов - Непридуманные истории (сборник)

Она по нескольку раз в день перечитывала эту записочку. Прочитает, поцелует ее, прижмет к груди и снова читает, и снова целует. Тут же побежала в церковь молиться за своего любимого. Хотя она и так теперь туда часто ходила. Народу за службой день ото дня становилось все больше и больше. Даже по будням храмы не пустуют. Ленинградцы приходят помолиться за своих родных, воюющих на фронтах, за живых и погибших. Записок об упокоении с каждым днем все больше, целые горы, священники едва справляются, чтобы успеть помянуть всех за богослужением. Лиза, подавая записки о здравии Александра, радовалась, что он жив и здоров. Она не раз ловила себя на мысли: «Какая же я молодец, что настояла на крещении Саши».

Когда Лиза получила извещение о том, что «Пестров Александр Петрович пал смертью храбрых…», она этому не захотела поверить. Побежала в военный комиссариат.

– Тут произошла какая-то ошибка, – с дрожью в голосе говорила Лиза, протягивая извещение седоусому капитану.

Тот смотрел на нее печально и молчал.

– Чего же вы молчите? Я же говорю, произошла ошибка! – пугаясь красноречивого молчания, крикнула Лиза.

– Как бы я, доченька, хотел, чтобы это была ошибка, – вздохнул капитан, – и чтобы были ошибками десятки других похоронок, ежедневно приходящих к нам.

Лиза растерянно заморгала, потом достала с груди записку от Александра и как-то робко протянула ее капитану:

– Вот посмотрите, он тут сам пишет: жив, здоров… А тут пишут: погиб. Я Саше своему верю, – упавшим голосом проговорила Лиза.

– На войне так, милая барышня, сегодня ты жив, а завтра – один Бог знает.

– Как же я теперь одна? – проговорила Лиза, выражая вслух сердечную мысль, что жизнь без любимого для нее немыслима.

Капитан это понял по-своему и сказал:

– У нас имеется распоряжение: вдов погибших добровольцев устраивать на работу в хорошие места. Так что заходи через неделю, что-нибудь подыщем.

– Спасибо, – чуть слышно проговорила Лиза и пошла домой.

– Так ты приходи! – крикнул ей вдогонку капитан.

Целый день она бесцельно бродила по Ленинграду, окончательно продрогнув, повернула домой. Когда подходила к дому, раздался вой сирены, объявляющей воздушную тревогу. Она и не подумала идти в бомбоубежище, а стала подниматься по лестнице в свою квартиру. Навстречу спускалась соседка, школьная учительница Анна Михайловна, с двумя своими детьми.

– Куда же вы, Лиза? Ведь тревога объявлена! Пойдемте с нами в бомбоубежище.

– У меня Сашу убили, мне все равно, – отрешенным голосом ответила Лиза и стала подниматься дальше.

Но Анна Михайловна кинулась вслед за ней, догнав, развернула ее за плечи к себе лицом и сурово спросила:

– Дочек твоих тоже убили?

– Что вы, – испуганно сказала Лиза, – они у мамы в деревне.

– Так вот, дорогая моя, – жестко продолжила Анна Михайловна, – сейчас у всех горя достаточно, но твоим детям нужна мать. – И, взяв властно Лизу за руку, повела ее за собой.

Наступила голодная зима сорок первого. Лиза, вспомнив обещание капитана, пошла в комиссариат. Тот встретил ее недовольно:

– Я же сказал прийти через неделю, а ты где была? Все вакансии разошлись.

Лиза молча развернулась, чтобы идти обратно.

– Да погоди ты, – с досадой сказал капитан, – вот возьми направление в столовую госпиталя, посудомойкой.

Когда Лиза, поблагодарив капитана, уже ушла, он пробурчал себе под нос:

– Не меня надо благодарить, а твоего мужа. Считай, что своей смертью он тебя от голодной смерти спас.

С гибелью Александра в душе Лизы поселилась какая-то холодная пустота, теплилась там только обида на Бога за Сашу. В церковь ходить перестала. Но все же когда проходила мимо храма, останавливалась и подолгу стояла в задумчивости. Храм был тем местом в их жизни, где они, по сути дела, провели последние счастливые минуты. Как-то раз, когда она стояла возле храма, у нее появилось ощущение, что ее Саша сейчас там и ждет ее. Она без раздумий вошла в храм и огляделась. Саши, конечно, она не увидела, но ощущение, что он именно здесь, не пропало. Лиза купила свечку и пошла к заупокойному кануну. Поставить свечку было некуда, так как весь канунный столик был заставлен ими. Тогда она зажгла свою свечу, прошла к иконе Александра Невского. Поставив перед иконой свечу, она вопросительно посмотрела на святого князя, спрашивая про себя: «Святой Александр, мой Саша с тобой?» Ответа она не услышала.

– Молчишь, – с горечью вымолвила Лиза, – а что мне делать?

Последние ее слова расслышала рядом стоявшая старушка.

– Надо тебе, сердешная, пойти к батюшке на исповедь, тебе сразу станет легче. Вон там, в правом приделе, идет сейчас исповедь.

Лиза направилась в указанном старушкой направлении. Там, возле аналоя с лежащими на нем Евангелием и крестом, стоял еще не старый, лет пятидесяти пяти, но уже сгорбившийся и седой священник. Люди подходили к нему и что-то говорили, а он, казалось, не слушал их, а стоял как-то безучастно, никого не замечая. Когда прихожанин наклонял голову, он молча, как бы механически, накидывал на нее епитрахиль и осенял крестным знамением. Подошла очередь Лизы. Она стояла перед священником и молчала. Он тоже молчал. Неизвестно, сколько еще бы продлилось это молчание, если бы священник не заговорил первым:

– Что же вы молчите? Вы пришли исповедоваться?

– Нет, – коротко ответила Лиза.

– А для чего вы тогда пришли, у вас какой-то вопрос ко мне?

– Нет, – снова ответила Лиза.

– Нет! – удивленно повторил священник. – А что тогда?

– У меня погиб муж, и я больше не хочу жить, – с вызовом произнесла Лиза.

Священник задумчиво сказал:

– Я ведь тоже не хочу жить.

Лиза растерялась. В глубине души она надеялась, что священник ее будет утешать.

– Да как же вы можете так? – невольно вырвалось у нее.

Лицо священника, передернувшись, искривилось, отчего на нем изобразилась некрасивая гримаса. Нижняя губа выпятилась и завернулась к подбородку. Точь-в-точь как у ребенка, собирающегося расплакаться. Осипшим голосом, видно спазм сдавил горло, он произнес:

– Могу, я-то как раз могу, – больше он ничего не мог сказать, собирая последние усилия воли, чтобы сдержать слезы. Но они, не спросясь, уже катили по его щекам.

Священник весь как-то осунулся, окончательно потеряв свой еще недавно величественный вид.

– Что с вами, батюшка? – прошептала испуганно Лиза.

– Ничего, – ответил он, – прихожу после службы домой – а там ничего. Одни развалины. Нет больше моей доченьки, нет моей доброй Танюшки. Я говорю: «Господи, почему дитя мое там, под развалинами? Почему не я?» Почему? – требовательно обратился он уже к Лизе.

– Не знаю, – ответила Лиза, с жалостью посмотрев на священника.

– Вот и я не знаю, – печально вымолвил священник, и Лиза в смущении отошла.

Лиза решила дождаться, когда закончится вечерняя служба, и подойти опять к священнику. Из разговоров с одной прихожанкой она уже знала, что священника зовут Всеволод. Он вдовец. Жил вместе со своей взрослой дочерью, в которой души не чаял. Есть у него еще сын, он на фронте, и от него вообще никаких вестей нет. Вот уже неделя, как его дочь погибла в собственной квартире при бомбежке. Сейчас батюшка живет при храме, но тут очень холодно. Часто голодает, так как отдает свою хлебную пайку другим голодающим.

Отец Всеволод вышел из храма, Лиза решительно подошла к нему и сказала:

– Батюшка, пойдемте ко мне жить. У меня свободная комната. Я буду о вас заботиться. Вы мне нужны, а я вам. Ведь так?

Отец Всеволод внимательно посмотрел на Лизу и кивнул головой. Помолчав немного, добавил:

– Да, пожалуй, мы друг другу нужны.

Работала Лиза в госпитале с утра и до вечера, выходные выпадали редко. Но теперь после работы она спешила домой. Капитан оказался прав. Благодаря работе в столовой госпиталя, она не только сама не померла с голоду, но и поддерживала свою соседку с двумя ее детьми. Дело в том, что когда после работы она чистила кухонные котлы из-под каши, то поскребки со стенок котлов ей разрешали уносить домой. Набиралось поскребок по полбидончика и больше. Вот этими поскребками и спасались от голода.

Отец Всеволод старался каждый день ходить на службу в собор. Но делать это становилось с каждым днем все труднее. Болели застуженные ноги. Сказывался каторжный труд на Соловках, где по колено, а то и по пояс в холодной воде приходилось вылавливать бревна. Да к тому же после гибели дочери, на нервной почве, он стал слепнуть. О нелегкой судьбе отца Всеволода Лиза узнала из бесед, которые они проводили долгими зимними вечерами.

В двадцать пятом году отца Всеволода по обвинению в контрреволюционной деятельности приговорили к расстрелу, который заменили десятью годами Соловков. Хотя вся его контрреволюционная деятельность заключалась в том, что он выступил против передачи храма обновленцам. Когда умерла его жена, их малолетние дети были определены в детский дом. После Соловков ему добавили три года ссылки в Пермь.