Алексей Осипов - Лекции профессора Московской Духовной Академии А. И. Осипова
Протестантизм – законнорожденное дитя католицизма, доведшее эти абсурды вероучения до предела. Я вам назову этот предел. Вам все станет ясно сразу. Я вам почти цитирую: верующему грех не вменяется в грех. Вы знаете, такие вещи, когда читаешь, в тупик становишься! Ладно, когда читаешь, а когда сидишь: нас пять–семь человек, их столько же, все профессора вот с такими головами! Огромными! Там набиты целые энциклопедии! И вдруг выплевывают такое! Думаешь: что случилось? Как это можно? «Верующему грех не вменяется в грех…» Мы, оказывается, оправдываемся только верою. Так они поняли апостола Павла. Какой ужас! Поэтому там произошло полное обмирщение, обмирщение христианства. Христианство превратилось в некий придаток жизни, чисто бытовой, даже не бытовой, нет, – в быту никакого христианства нет – чисто эстетический, это обычай и больше ничего. Я не хочу сказать, что там нет искренне верующих людей. Не подумайте! Там есть искренне верующие люди, и среди католиков, и среди протестантов. Я говорю о протестантизме, о католицизме! И основная масса их действительно следует этому широкому потоку. Что такое западное христианство? Это «освобождение», в кавычках, христианина от всех заповедей Христовых. И такая красота, так хорошо быть христианином, так сладко, невозможно! Приезжаю в семинарию одну, помню, католическую, молодые ребята играют в волейбол, все тут: спортивные снаряды…Я ректора спрашиваю: «Как, это все будущие священники?» «Да, да, да, это будущие наши священники». Я говорю: «Целибаты, да?» «Да», – он уже, смотрю, насторожился. Я говорю: «Ну, а как у вас посты… Какие‑нибудь есть, нет?» Замолчал, а потом уже совсем скромно: «Да. У нас в пепельную среду (у них начинается пост Великий не в понедельник, а в среду) и страстную пятницу учащиеся едят один раз в день и–и-и! без мяса». Я не помню, наверное, я сидел, поэтому не упал. Полное обмирщение. Все эти вещи выброшены. Ну, не хватает у тебя добродетелей, для этого есть сверхдолжные заслуги Христа, Богоматери, святых. В святой год, который бывает сейчас каждые 25 лет, достаточно посетить Рим, четыре, а лучше семь базилик, т. е. церквей основных, и побыть на приеме у папы. Что значит прием? Получить благословение у папы, когда собираются там сотни тысяч людей, или тысячи, а если вы сможете, если вас небольшая группа людей, и говорить нечего, вы получаете полную индульгенцию. Я уже однажды был таким святым, помню. Приехал в Академию и требовал, чтобы мне целовали туфлю. Но такой тут народ темный, ничего не понимают, отказались и все, еще смеялись… Ну, хорошо. Так что если говорить вот об этих двух направлениях христианства, основных западных направлениях, как католицизм и протестантизм, то, не вдаваясь в детали, просто я вам хочу сказать, их можно оценить, как глубокое извращение христианства, как такое приспособление христианства к нашему, вы знаете такой термин «ветхому» человеку, плотскому человеку, вот этому, которым мы живем: нам же ничего на свете не надо, только попить, поесть, повеселиться, – такое приспособление христианства вот к такому плотскому человеку, при котором христианство нисколько не мешает ему жить. Вот эта задача осуществлена, и христианство приобретает мирской, языческий, проще говоря, характер.
Чем же характеризуется Православие в отличие от этих направлений христианства? Я попытаюсь вот сейчас вам немножко сказать о сущности Православия, о сущности христианства. Собственно, Православие – это и есть христианство, и больше ничего. Православие еще сохраняет христианство, правда, в практической жизни, в своем историческом осуществлении, увы, мы и в Православии видим столько нагромождений, под час столько греха, столько отступлений, как в прошлом, так и в настоящем, что уж этим хвастаться не будем. Но когда мы говорим о Православии, как выражающем именно существо христианства, мы говорим о том, что в Православии еще сохраняется правильное понимание того, что совершил Христос, что должны сделать мы, чтобы воспользоваться тем, что сделал для нас Иисус Христос. Православие еще сохраняет это. На западе это уже искажено, так, что даже человек ищущий не найдет у них ответа на этот вопрос, правильного ответа. Ответы есть, но они лживые. Он не найдет там ответа. В Православии мы еще можем найти. Первое и основное, на чем может стоять еще Православие, на чем еще оно стоит, – это то, что именуется в богословии Священным Преданием Церкви. Что подразумевается под этим, когда мы произносим эти слова? Мы подразумеваем то, что истинное познание, Богопознание и правильная христианская жизнь конечно же осуществлена теми, кого мы называем святыми. У нас еще есть вера этим святым. Мы верим и благоговеем перед ними, мы их стараемся изучать, и, насколько возможно, следовать. Не новым учителям, а тем, которые проверены всем опытом Церкви; из новых только тем, которые следуют тому же пути жизни Церкви. Вот это вот – Священное Предание, т. е. голос отеческий, святоотеческий голос, и тот путь жизни, который они оставили, составляют самое ядро и суть того, что еще сохраняет Православие православным. Правда, должен вам сказать, что и здесь процесс размывания идет с очень большой силой. Идет общий процесс обмирщения. Это факт. Идет процесс этой деградации, но тем не менее еще сохраняется. Я бы сказал так: по счастью Православие находится в хвосте вот той колонны, которая уходит, или все дальше отходит от Христа. Мы еще все‑таки в хвосте, еще оглядываемся, еще пытаемся зацепиться за что‑то, но общий процесс идет. Игнатий Брянчанинов пишет: «Христианство, Православие наше подобно цветущему древу, зеленеющему древу, но которое изнутри сгнило. Первая же буря повалит его». В чем эта гнилость? Гнилость в той жизни, которую ведут православные христиане и в некоторых других вещах…
В чем же существо христианской жизни, в чем вот то самое главное в духовной жизни, о чем говорит Православие? Вы сами понимаете на сколько это важный вопрос и как важно иметь правильное представление об этом. При очень богатой картине я вынужден сейчас остановиться только на чем‑то. Попытаюсь назвать самое главное. Самое тяжелое, что в нас прибывает, это неведение и непонимание того, ради чего же пришел Христос. Ведь теоретически легко понять, правда же? Вы подумайте только, если человек заболел: если пальчик обрезал, пойдет он к кому или нет; что‑то посильнее, ну, ладно уж, зайдет, «мёдсестра» ему что‑нибудь там помажет; еще посерьезнее – положат в больницу, там, глядишь, врач подойдет; еще серьезнее – консилиум тут врачей; еще серьезнее – надо мировых светил звать. Вы понимаете, чем более серьезная степень заболевания, тем более высокие эксперты и специалисты нужны. Тот факт, вы только задумайтесь, тот факт, что для спасения человека пришел не пророк, и даже не величайший из пророков, не какой‑нибудь там святой, а пришел сам Бог Воплотившийся, свидетельствует о том, что состояние человека, т. е. каждого из нас, таково, что уже никто другой не мог его исцелить. По–моему, логика такова. Зачем же прилетать кому‑то из Америки, когда тут действительно самая простая фельдшер может излечить? Правда, смешно было бы? Ясно каждому. Логика понятна, если пришел сам Бог Воплотившийся, следовательно, мое состояние, не только моего соседа (что у моего соседа ужасное, это понятно), а оказывается и мое состояние на столько худое, что потребовалось прийти Христу! В чем дело? Должен вам признаться, что я этого не вижу в себе. Поразительная вещь, действительно! Где ни нажми на меня – одни болезни, а я вижу себя превосходным, лучше меня нет. Всех осуждаю, всех критикую – и я хороший человек. Вот он центр, центр всех страстей, всех наших падений, всех нестроений, если хотите, всех бед нашей жизни и личной, и общественной, и мировой! Больной до тех пор, пока не видит своей болезни, лечиться не будет: «Я больной? Сам ты больной!» А рак развивается, а он развивается благополучно, пока я скачу на дискотеке… Какая красота, правда? С раком вдвоем потанцевать… Изумительно просто! Лучше картинку и не придумаешь! Оказывается, самая большая беда, если хотите, болезнь самая страшная, источник всех болезней – это поразительная слепота. Не вижу, не вижу… Да сними очки! А что мне снимать очки, сам сними! Не вижу и видеть не хочу! И если мне кто‑то что‑то скажет, я его возненавижу, и сразу покажу, какой источник любви и доброты присутствует в моей душе, в моем сердце. Правильно ж сказано, есть источники горькие, есть источники сладкие. Дерево узнается по плодам, не правда ли? И когда из меня истекает желчь, то как‑то трудно подумать, что я весь медовый, ну никак тут не подумаешь. Тем не менее, я думаю. Извините, что я так много говорю, я об этом много говорю, но это самое страшное и самое великое зло, которое присутствует в нас – не видим! Вся духовная жизнь в Православии, правильная духовная жизнь, сводится к тому, приводит человека к тому, что он начинает постепенно видеть: и правда, я в общем‑то не так хорош, – начинает видеть. Один из святых, Григорий Синаит, пишет: «Первым признаком начинающегося здравия души является видение грехов своих, бесчисленных, как песок морской». Я на исповедь приду раз–два–три и обчелся. В общем, все, у меня и грехов‑то нет собственно. Ну, так, что‑нибудь… У кого их нет? Правильная духовная жизнь открывает мне себя. Каким образом? Какая это правильная жизнь? Каким образом увидеть себя? Как мне снять эти ужасные, эти убийственные розовые очки, не дающие мне увидеть, что во мне есть? Оказывается способ только один, один способ, – сравнить себя с тем, кто действительно свят. Кто это свят? Где найти это сравнение? Каким образом? Мы, я говорю христиане, имеем то, чего не имеют другие. Мы имеем Евангелие, имеем заповеди, заповеди которые показывают нам свойства нормального человека, вы слышите, свойства нормального человека. Какой же нормальный человек? Это тот, в ком есть любовь, радость, мир со всеми, долготерпение (терпение недостатков других людей, потому что у меня их полно, то же самое), милосердие, сострадание, кротость, воздержание. Вот нормальный человек‑то оказывается кто. Мы не нормальны – вот, что говорит христианство, почему так и возненавидели Христа, постановили убить Его, потому что он говорит: «Вы змеи и порождения ехиднины». Это кому он говорит? Тем, кто ни на одну йоту не сомневались, что они праведники и первые люди.
