Николай Сагарда - Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие
В результате получилось, что система учения св. Григория Чудотворца о Св. Троице представляет собою органическое соединение возвышенных богословских умозрений Оригена с положениями богословия малоазийской школы; а так как последнее в сущности было традиционным подлинно церковным учением, то вследствие такого сочетания в богословии св. Григория достигнуто было согласование результатов научного богословия с церковною верою, и в понтийской церкви совершилось „воцерковление“Оригена без борьбы с его воззрениями, а напротив с сохранением благоговейного уважения к нему, которое передано было и последующим поколениям.
Зaключeниe.
Влияние св. Григория Чудотворца на богословие последующего времени.
„Где дадим место Григорию великому и словам его? Не с апостолами ли и пророками? Говорю о муже, который ходил в едином с ними Духе, во все время жизни шествовал по стопам святых, во все дни свои тщательно преуспевал в жизни евангельской. Так о нем говорю, — иначе преобидим истину, не сопричислив к присным Божиим сию душу, сего мужа, который, подобно какому-то светозарному великому светилу, озарял Церковь Божию“ [966]. Так пишет о св. Григории Чудотворце св. Василий Великий, вождь великих каппадокийских отцов IV века. Точнее и определеннее свое отношение к св. Григорию св. Василий Великий устанавливает в следующих словах: „о вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкою, блаженною женою, которая по происхождению ваша (письмо к неокесарийцам)? Говорю о знаменитой Макрине, от которой заучил я изречения блаженнейшего Григория, сохранившиеся до нее по преемству памяти, и которые и сама она соблюдала, и во мне еще с малолетства напечатлевала, образуя меня догматами благочестия“ [967]. Если принять во внимание, что сам св. Василий Великий выразительно подчеркивает, что он не переменял впоследствии мыслей о Боге, какие прежде имел, но что в нем возрастало то понятие о Боге, которое он приобрел с детства от блаженной матери своей и бабки Макрины, потому что с раскрытием разума он не менял одного на другое, но усовершал ими преподанные ему начала — то этим само собою уже устанавливается, как несомненное, влияние богословских воззрений св. Григория на Василия Великого. Но так как и св. Григорий Нисский, брат Василия Великого, находился под теми же воздействиями и, кроме того, испытал на себе влияние св. Василия Великого, а св. Григорий Богослов, бывший в тесной дружбе с св. Василием, также знал символ св. Григория Чудотворца, то для нас будет совершенно очевидной основательность того мнения [968], что уверенность, с какою выступают великие каппадокийские богословы, и убеждение их в том, что их воззрения развились у них путем естественного процесса, могут быть объяснены только в том случае, если по достоинству будет оценен факт, что они находились под влиянием могущественной местной традиции, что их богословие имело корни в почве их родной страны и что живое предание связывало их с высокоуважаемым авторитетом до–никейского периода, св. Григорием Чудотворцем, значения которого в области богословия нельзя считать угасшим даже и в IV веке.
Само собою понятно, что весьма затруднительно точно установить в богословии свв. Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского те элементы, какие вошли в него именно из богословских воззрений св. Григория Чудотворца, так как и последние не стояли изолированно от общецерковного учения и питались из него; поэтому много сходного в мыслях и выражениях может быть возводимо к общецерковному исповеданию. Ho, с другой стороны, совершенно справедливо отмечается, что наиболее яркие выражения символа св. Григория, именно из последнего отдела его (ούτε ούν κτιστόν τι ή δούλον έν τή τριάδι ούτε έπείσακτον… ούτε γάρ ένέλειπέ ποτε υίός πατρί ούτε οίω πνεύμα) постоянно всплывают в их догматических воззрениях, что они пользуются ими даже там, где ясно не ссылаются на символ, — в этом очевидное доказательство, что символ, так. сказать, вошел в их плоть и кровь, — что исповедание повлияло не только на отдельные выражения их, но и на весь догматический образ мыслей их, — в борьбе с арианами и пневматомахами они постоянно оперируют с дилеммой κτιστόν — δοΰλον или άκτιστον — δεσποτικόν, в чем ясна зависимость от символа св. Григория. Опираясь именно на символ, каппадокийцы в нем имели источник своей силы.
В доказательство правильности такого утверждения можно указать следующие места. Послание к антиохийской церкви св. Василий заканчивает словами: „в божественной и блаженной Троице нет ничего тварного“(ούδέν γάρ όλως τής θείας καί μακαρίας τριάδος κτιστόν) [969]. В 3–ей книге против Евномия св. Василий пишет: „все можно подвести под одно из двух именуемых: Божество и тварь, владычество и рабство“(θεότητός τε καί κτίσεως καί δεσποτείας καί δούλίας) [970]. И далее: „наше крещение, по преданию Господню, есть во имя Отца и Сына и Святого Духа, причём никакая тварь и ни раб (ούίενός κτίσματος ούδέ δούλου) не сопоставляются с Отцом и Сыном, потому что Божество в Троице исполнено“ [971]. В послании к Евесянам св. Василий пишет: „ни тварным (κτιστόν) не называем Духа, Который поставлен в ряду с Отцом и Сыном, ни служебным (δουλικόν) не осмеливаемся назвать Духа Владычня“ [972]. Св. Григорий Богослов в сл. 40–м, в котором приводит слова символа в такой форме: „в Троице, достопочтенные, нет ничего рабского, ничего тварного, ничего вносного, как слышал я от одного из мудрых“, пишет, что единая Сила, Которая обретается в Трех единично и объемлет Трех раздельно, „не возрастает или не умаляется чрез прибавления и убавления, повсюду равна, повсюду та же“ [973], — и в этих словах очевидно влияние символа св. Григория. В слове 33–м: „Отец не потерпит, чтобы его лишили Сына, ни Сын, чтобы его лишили Святого Духа; но лишаются, если Сын или Дух — во времени и тварь, ибо сотворенное не Бог“ [974]. В слове 41–м: „неприлично было или Отцу когда-либо быть без Сына или Сыну без Духа (ουδέ γάρ έπρεπεν έλλείπειν ποτέ ή υιόν πατρί ή πνεύμα υίω) [975]. И в 1–м слове таинственных песнопений учение об Ипостасях Св. Троицы построено по схеме символа, причем наблюдается сходство и в отдельных выражениях (Родитель, Единородного Сына великий Отец, Единственный Единственнаго) [976]. Св. Григорий Нисский в 5–м письме пишет: „мы веруем, что к Святой Троице не сопричисляется ничего служебного, ничего тварного (ούδέν δούλον ούδέ κτιστόν… τή άγία τριάδι σοναριθμείσθαι πιστεούμεν) [977]. В 3–ей книге „Опровержения Евномия“он говорит: „для всех ясно, что сущий над всеми Бог не имеет в Себе ничего сотворенного или вводного (φανερού γάρ άπασιν όντος ότι ουδέν έν αύτω κτιστόν ή έπείσακτον ό επί πάντων έχο θεός) [978]. И в слове о Св. Духе против македониан: „ни Отец без сына никогда не мыслится, ни Сын без Святого Духа не понимается“(ούτε πατήρ χωρίς υίοΰ ποτε εννοείται οΰτε υίός δίχα τού αγίου πνεύματος καταλαμβάνεται) [979].
Кроме этих отдельных выражений необходимо обратить внимание на многочисленные места, особенно у св. Василия Великого и Григория Нисского, в которых говорится о взаимном отношении божественных Лиц во внутренней жизни Божества и в Их деятельности в мире в том смысле, что Дух Святый исходит или воссиявает от Отца чрез Сына, что Святый Дух есть образ Сына, а Сын — образ Отца, что жизнь подается людям от Отца чрез Сына во Св. Духе, что путь богопознания — от Св. Духа чрез Сына к Отцу и т. д. В них раскрывается та же мысль, какая кратко, но отчетливо выражена в символе св. Григория. Правда, против признания в этом пункте влияния именно св. Григория Чудотворца можно выставить тот факт, что и св. Афанасий Александрийский ясно проповедует те же истины, когда в 1–м послании к Серапиону пишет: „от Сына неотделим Дух, но и Он так же во Христе, как Сын в Отце“ [980]. „Кто станет отделять или Сына от Отца, или Духа от Сына“? „Как Сын пребывает в собственном Своем образе, — в Духе, так и Отец в Сыне“ [981]. „Дух есть и именуется образ Сына“ [982]. „Есть Святая и совершенная Троица, познаваемая во Отце и Сыне и Святом Духе, не имеющая ничего чуждого или приданного отвне, не из Зиждителя и твари составляемая, но всецело творящая и зиждительная“ [983]. Однако о св. Григории Нисском можно решительно утверждать, что он употребляет такое выражение для обозначения отношения Св. Духа к Сыну, которое представляет буквальное заимствование из символа св. Григория Чудотворца, — разумеем его учение о том, что ипостасною особенностью Св. Духа служит то, что Он неединородно происходит от Отца и является чрез его Сына“(έν τώ μητε μονογενώς έκ τού πατρό; ΰποστήναι καί έν τώ δι’ αύτοΰ τού υίοΰ πεφηνέναι), которое воспроизводит слова символа: έκ θεού τήν ύπαρξιν έχον καί δι’ οίοϋ πεφηνός [984]. Эта бесспорная зависимость в столь существенном пункте делает несомненным источник и тех богословских воззрений и терминов, которые у каппадокийских отцов общи с Григорием Чудотворцем и с церковным исповеданием, — естественно допускать в них непосредственное влияние именно св. Григория Чудотворца. Поэтому на основании приведенных данных можно утверждать, что наиболее существенные части богословских воззрений св. Григория Чудотворца вошли в состав богословских систем свв. Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, в них получили дальнейшее раскрытие и обоснование и в этом виде вместе с ними сделались достоянием церковного богословия.
