Поль Гольбах - Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Несомненно, лишь немногие люди способны рассуждать основательным и связным образом; для большинства работа мысли тягостна и непривычна. Простой народ, вынужденный усиленно трудиться, чтобы добывать себе пропитание, обыкновенно не умеет размышлять. Вельможи, светские люди, женщины, молодежь - все они, будучи заняты своими делами, думая об удовлетворении своих страстей и о доставлении себе удовольствий, размышляют так же редко, как и толпа. Может быть, не найдется и двух человек на сотню тысяч, которые серьезно задумались бы над тем, что они понимают под словом бог, хотя очень редко можно найти людей, которые сомневались бы в бытии божьем. Но, как мы сказали, убеждение должно основываться на очевидности и одна лишь последняя приносит с собой достоверность. Где же люди, убежденные в существовании своего бога? У кого имеется полная уверенность в этой мнимой истине, столь важной для всех? Кто отдает себе отчет в своих представлениях о божестве, о его атрибутах, его сущности? Увы! Я нахожу лишь нескольких метафизиков, которые под влиянием своих постоянных занятий проблемой божества в безумии вообразили, будто они разбираются в своих путаных и несвязных представлениях о боге; эти метафизики попытались соединить эти представления в одно систематическое целое, призрачности которого они не видели, считая его по привычке подлинно реальным; всецело отдавшись этим спекулятивным бредням, они под конец уговорили себя, что понимают все, и успели убедить в этом других лиц, не предававшихся этим грезам так усиленно.
Религия народов, почитание ими богов их отцов и их жрецов держится только верой на слово: сила авторитета, доверчивость, покорность и привычка заменяют в глазах народов убеждение и доказательства; они простираются ниц и возносят молитвы, потому что их отцы научили их падать ниц и молиться. Но почему же стали преклонять колени их отцы? Потому, что в отдаленные времена их законодатели и вожди вменили им это в обязанность. "Поклоняйтесь богам, - сказали они, - и веруйте в них, хотя вы не можете их понять; полагайтесь в этом вопросе на нашу испытанную мудрость; мы знаем о божестве больше, чем вы". Но почему следует полагаться на них? Потому, что этого хочет бог, потому, что бог накажет вас, если вы осмелитесь сопротивляться. Но разве сам бог не является предметом спора? Однако люди никогда не обращали внимания на этот порочный круг; по лености мысли они всегда предпочитали полагаться на суждения других лиц. Все религиозные учения целиком покоятся на силе авторитета; все религии запрещают свободное исследование и не терпят рассуждений; полагаясь на авторитет, мы должны верить в бога; сам же этот бог покоится только на авторитете нескольких людей, уверяющих, будто они знают его и посланы им для возвещения людям истины о нем. Созданный людьми бог, конечно, нуждается в людях, чтобы открыться миру. Люди легковерны в религиозных вопросах, как дети; так как они ничего не понимают в этих вопросах, а в то же время им говорят, что следует верить в бога, то они воображают, будто нет никакого риска в том, чтобы присоединиться к мнению жрецов, которые, как полагают верующие, могли угадать то, чего не понимают они сами. Самые рассудительные люди говорят себе: что можно знать? какой интерес всем этим людям обманывать других людей? Я отвечу им: они обманывают вас либо потому, что обмануты сами, либо потому, что им очень выгодно обманывать вас.
По признанию самих теологов, люди лишены религии; они имеют только суеверия. Суеверие, согласно теологам, это - неразумное богопочитание, или же почитание ложного божества. Но какой народ или какое жреческое сословие согласится признать, что его божество ложно, а богопочитание неразумно? Как решить, кто прав и кто виноват? Очевидно, что в атом вопросе все люди одинаково неправы. Действительно, Буддеус в своем "Трактате об атеизме" говорит нам: "Для того чтобы какая-нибудь религия была истинной, необходимо не только, чтобы предмет ее почитания был истинным, но также, чтобы о нем имелось правильное представление. Поэтому тот, кто почитает бога, не зная его, почитает его превратным образом и виновен в суеверии". Если согласиться с этим, то можно спросить решительно всех теологов на земле: обладают ли они правильным представлением о божестве или реальным знанием его?
Итак, по-видимому, только для жрецов, пророков, метафизиков доступно убеждение в бытии бога, которого, однако, признают столь необходимым для человечества. Но наблюдается ли гармония между теологическими воззрениями различных мыслителей и пророков? Согласны ли в своих мнениях о божестве хотя бы люди, уверяющие, будто они почитают одного и того же бога? Удовлетворены ли они аргументами своих единомышленников, доказывающих его существование? Согласны ли они между собой в вопросах о природе бога, его поведении, способе понимать его мнимые заповеди? Существует ли хоть одна страна на земле, где можно было бы отметить реальные успехи богословия? Достигла ли где-нибудь эта наука такой же устойчивости и единообразия, какие мы наблюдаем в других областях знания, в самых мелких искусствах, в самых жалких ремеслах? Увы! Слова вроде дух, нематериальность, творение, предопределение, благодать, множество теологических ухищрений, встречающихся в некоторых странах, изощренные, созданные мыслителями на протяжении ряда веков умозрения - все это только увеличило путаницу, и в результате якобы необходимейшая людям наука до сих пор не приобрела никакой устойчивости. На протяжении тысячелетий праздные мечтатели сменяли друг друга, размышляя над божеством, пытаясь обнаружить его скрытые пути, придумывая гипотезы, способные раскрыть эту столь важную для нас загадку, все было безуспешно; однако отсутствие успеха у этих мечтателей не сбило спеси с теологии: о боге продолжали постоянно говорить, из-за бога не прекращались раздоры, из-за бога убивали друг друга; а между тем верховное существо по-прежнему остается совершенно неведомым и проблематичным. При хладнокровном рассмотрении вопроса можно было бы убедиться, что религия вовсе не создана для большинства людей, которые совершенно не способны разобраться в тонкостях, лежащих в ее основе. Найдется ли человек, что-нибудь понимающий в основных принципах своей религии: в духовности бога, в нематериальности души, в таинствах, о которых ему твердят ежедневно. Много ли найдется людей, способных похвастаться тем, что они разбираются в теологических спекуляциях, нередко способных нарушить покой народов? Между тем даже женщины считают своей обязанностью принимать участие в спорах, вызванных праздными мечтателями, менее полезными для общества, чем самые жалкие ремесленники.
Люди были бы совершенно счастливы, если бы ограничились интересующими их видимыми предметами и потратили на усовершенствование своих реальных наук, законов, морали, системы воспитания хоть половину усилий, посвященных исследованиям о божестве. Они были бы еще разумнее и счастливее, если бы предоставили своим праздным руководителям возможность предаваться бессмысленной грызне, не вмешиваясь в их нелепые споры о непонятных материях. Но невежество любит придавать значение именно тому, чего оно не понимает. Человек тщеславен и не любит отступать перед трудностями; чем более ускользает от нас какая-нибудь вещь, тем упорнее мы желаем овладеть ею: она задевает в этом случае наше самолюбие, раздражает наше любопытство и кажется нам интересной. С другой стороны, чем дольше и больше пришлось нам трудиться, осуществляя свои исследования, тем больше значения мы придаем своим реальным или мнимым открытиям; мы не желаем допустить, что потеряли время даром, и всегда готовы с жаром защищать правильность наших суждений. Не будем же удивляться тому, что невежественные народы всегда с живейшим интересом следили за распрями своих жрецов; не будем также удивляться упорству, с каким последние защищали в этих спорах свои взгляды. Сражаясь за своего бога, каждый сражался в действительности за интересы своего тщеславия, этой чувствительнейшей из человеческих страстей, легче других толкающей людей на всякого рода безумства.
Но отбросим на минуту негодные теологические представления о каком-то капризном, пристрастном боге, деспотически решающем судьбы людей; будем иметь в виду лишь его мнимую благость, которую единодушно признают все люди, хотя они и трепещут перед этим богом. Допустим, что божество, как нас уверяют, имело в виду лишь собственную славу в делах творения, требовало повиновения у разумных существ и заботилось о счастье человеческого рода; как, однако, примирить эти предположения с тем поистине непреодолимым неведением его природы, в котором этот столь благой и славный бог оставляет большинство людей? Если бог желает, чтобы его знали, любили, благодарили, то почему он не покажется в благоприятном свете тем разумным существам, любви и поклонения которых он желает? Почему бы ему не предстать пред человечеством в совершенно определенном, недвусмысленном виде, способном убедить нас гораздо более, чем все эти частные откровения, являющиеся как бы свидетельствами его обидного пристрастия к некоторым отдельным лицам? Неужели всемогущий бог не обладает более надежными средствами показать себя людям, чем эти смехотворные превращения и воплощения, о которых сообщают нам ряд писателей, противоречащих друг другу в своих рассказах? Разве владыка вселенной не мог бы обойтись без всей этой массы чудес, придуманных разными религиозными законодателями для доказательства его существования, и сразу убедить человечество в истинности того учения, которое он желал ему преподать? Не лучше ли было бы, если бы этот бог, столь ревнивый к своей славе и столь благосклонный к людям, вместо того чтобы останавливать бег солнца на небосводе и беспорядочно рассыпать в пространстве светила и созвездия, бесспорным образом начертал свое имя, свои атрибуты, свою неизменную волю неистребимыми и одинаково понятными всему человечеству знаками? Я предвижу, что теологи в ответ на вышеизложенное сошлются на свое coeli enarranfc gloriam Dei (Небеса повествуют о славе божьей). Но им можно ответить, что небеса доказывают лишь могущество природы, неизменность ее законов, силу притяжения и отталкивания, силу тяготения, энергию материи и нисколько не свидетельствуют о существовании какой-то нематериальной причины, какого-то фантастического активного начала, какого-то противоречащего себе самому бога, никогда не способного сделать то, что он хочет. Никто не мог бы тогда сомневаться в бытии бога, в его ясной воле, в его явных намерениях. Никто не осмеливался бы нарушить перед лицом этого столь очевидного бога его повеления; никто не дерзнул бы навлечь на себя его гнев; наконец, никто не решился бы наводить страх его именем и произвольно истолковывать его волю.
