Фотий Константинопольский - Сочинения
Не хочешь ли ты, чтобы все люди вдругъ сделались добродетельны и не подверглись паденіямъ? Или сіе–то тебе и не нравится? Но если все люди стали честны и исправны; то къ чему законы? Къ чему трудъ законодателей, ихъ старанія, ихъ заботы? Не то ли последняя цель ихъ? — Или ты хочешь искать правды у Трагелафовъ и Скиндапсовъ? Ибо где будетъ правосудіе (διϰαιοσυνη), когда не будетъ осужденія (διηϰη)? А где будетъ осужденіе, когда не будетъ ни одного преступника? А откуда возмутся преступники, когда все добродетельны? Не исчезнетъ ли тогда и кротость? Ибо въ отношеніи къ кому я буду кротокъ, когда никто меня не будетъ раздражать? Добрый человекъ не будетъ раздражать добраго, да и не найдетъ никакого повода къ тому. Такимъ образомъ, по твоему безумному пустословію, выходитъ, что людямъ нельзя помышлять и о нравственномъ усовершенствованіи. Утвердись твое ученіе, — тогда исчезнутъ все наши лучшіе подвиги; да и самые законы будутъ одно пустое имя и излишняя тягость. Я не говорю уже о томъ, какія последствія выйдутъ отсюда для общества. Не такой мудрой теоріи надлежало бы ожидать отъ человека, который на все смотритъ съ политической точки зренія и восклицаетъ: «кто можетъ преподать заповедь, более сообразную съ государственными пользами!» Даже тотъ, кто преклоняется предъ республикою Платона, исполненною безчисленныхъ мерзостей и безконечныхъ противоречій, заключающею въ себе постановленія самыя враждебныя для общественнаго блага, никогда неосуществимыя и несуществовавшія ни въ какомъ веке, даже тотъ, кто тщательно хранитъ все это въ своей памяти, считая чемъ–то важнымъ, устыдился бы разсуждать по–твоему о государственныхъ пользахъ.
Ужъ не думалъ ли ты, по свойственной тебе проницательности, что Спаситель нашъ имелъ преимущественною целію преподать политическое искусство? Но въ такомъ случае, по какому снисхожденію не обвиняешь ты Его за то, что Онъ ничего не постановилъ на–счетъ войска, лагерей, вождей, ни того, какъ должно вступать въ сраженія съ непріятелями, какъ заключать съ ними мирные договоры, ни того, по какимъ ценамъ должно продавать хлебъ и прочее? Почему не негодуешь ты, что ничего не определилъ Онъ касательно числа и обязанностей купцовъ, судей, законоведцевъ? Безумный слепецъ! Ты погрузился въ такой глубокій сонъ (хотя все ночи проводилъ безъ сна, придумывая нелепыя выходки противъ божественнаго ученія), что не могъ дойти до сознанія простой истины, что Спаситель нашъ и Богъ не имелъ преимущественною целію определять политическія отношенія и ихъ порядокъ: ибо Онъ зналъ, что сами люди чрезъ свою опытность дойдутъ до сего, — что каждодневная нужда и необходимость наставитъ ихъ, а прошедшія ошибки предохранятъ отъ другихъ подобныхъ въ будущемъ. Преимущественнымъ попеченіемъ Спасителя было спасеніе душъ, и установленіе любомудрой и высокой жизни, которою пріобретается свобода отъ страстей, обращеніе къ верховному благу, и соединеніе съ нимъ; а не то, чтобы обезпеченіе политическаго бытія или выгодъ вещественныхъ. И Его духовныя заповеди могутъ быть непріятны и невыносимы только для техъ, которые любятъ плоть, а потому, конечно, и для тебя… — Впрочемъ хотя бы Христосъ только и заповедывалъ — продавать именіе и давать нищимъ; хотя бы Онъ сопровождалъ эту заповедь безчисленными угрозами, хотя бы присоединилъ къ своимъ словамъ громы, и молніи, и землетрясенія; и тогда не принялись бы все люди за продажу своей собственности въ пользу бедныхъ, такъ–чтобы не осталось ни одного сребролюбца, ни одного человека, пристрастнаго къ богатству: ибо найдутся, найдутся во все времена и те и другіе. Добродетель никогда не бываетъ уделомъ всехъ и каждаго. Хорошо было бы, если бы къ этому разряду принадлежала бóльшая часть людей: но и сего нельзя сказать ни объ одной добродетели. Однако же Промыслитель рода человеческаго не долженъ отменять законы и лишать насъ спасительнаго ученія – потому только, что не все повинуются ему. Въ самыхъ непокорныхъ душахъ заповедь производитъ некоторое отвращеніе отъ зла и уваженіе къ добру. Посему–то и надобно увещавать всехъ къ добродетели.
Отъ дальновидности богоотступника укрылось и еще одно немаловажное обстоятельство. Именно: ужели все могутъ продавать свои имущества? Ужели все богаты? Ужели нетъ ни одного убогаго, которому не чего продать? Мы видимъ, что бóльшая часть людей принадлежитъ къ числу бедныхъ; а богатыхъ всегда бываетъ гораздо меньше. Какимъ же образомъ у тебя все люди сделались богачами? И все они тотчасъ послушались заповеди и стали продавать свое достояніе!… Такія мечты, безъ–сомненія, ты почерпнулъ изъ республики Платона, которая еще доселе нигде не была осуществлена, да и никогда не осуществится.
«Какой домъ можетъ быть дорогимъ!» Но скажи мне, что дороже равенства для людей, получившихъ равночестную природу? Для техъ, которымъ случилось жить въ одномъ и томъ–же городе, что можетъ быть вожделеннее общности стяжаній, одинаковости состоянія? Но ты дорожишь только корыстолюбіемъ, притесненіями, коварствомъ, злоухищреніями корчемниковъ и менялъ. Ты вовсе не знаешь, что по–истинне драгоценно, и что не драгоценно въ очахъ Божіихъ. Знай же, что только люди мелкіе, а не те, кои сохранили въ себе чистую любовь къ философіи, гоняются за деньгами и, хотя бы стяжаніе ихъ сопряжено было со всеми возможными низостями, считаютъ его честнымъ и блаженнымъ. Въ очахъ же Божіихъ дорогѝ только люди добродетельные, которымъ даруеть Онъ и славу и все блага, если сіи блага не надмеваютъ ихъ. Посему–то и Господу нашему Іисусу Христу, истинному Богу нашему, истощившему себя для спасенія рода человеческаго и пріискренне пріобщившемуся нашей плоти и крови, надлежало смотреть не на то, что пріятно и вожделенно людямъ, занятымъ земными помыслами, и не щадить расплодившагося зла, но поставлять законъ, которымъ отсекаются съ корнемъ все страсти, и насаждается совершенство добродетели и истиннаго созерцанія. А такова–то и есть разсматриваемая нами заповедь.
Но не скажутъ ли, что она, хотя хороша на словахъ и стоѝтъ выше всякихъ возраженій, но не такъ хороша на деле, потому–что неисполнима? — Исполнима: потому–что она вышла изъ неложныхъ устъ Господа. Исполнима: потому–что въ–следствіе ея то три тысячи, то пять тысячъ и потомъ безчисленное множество людей, стекаясь въ одинъ союзъ, отказывались отъ своей собственности, знали только общее имущсство, и между ними не было ни одного бедняка (о удивительное равенство состоянія, котораго истинно нельзя было вообразить прежде, чемъ оно осушествилось на деле!) и ни одного богача. Елицы бо господіе селомъ, сказано, или домовомъ бяху, продающе приношаху цены продаемыхъ и полагаху при ногахъ Апостолъ: даяшеся же коемуждо, егоже аще кто требоваше (Деян. 4, 34–35). Слышишь, Юліанъ, господà продавали? — «Однако же не все». Пусть такъ; но это было только въ самомъ начале. А съ того времени и доныне эта заповедь сохраняетъ свой неувядаемый цветъ красоты, которымъ изукрашаясь, души человеческія, отъ гнилости и смрада разрушительныхъ страстей привлекаются къ спасительному и животворному благоуханію добродетели; и поныне она исполняется во всехъ концахъ вселенной, устрояя счастіе и частныхъ лицъ, и целыхъ, необъятныхъ народовъ, которые чрезъ нее познали достоинство подвижнической, небесной жизни: — ясное доказательство, что она и на деле достойна полнаго удивленія, какъ всякое живое и действенное слово Господне. Склоняя къ себе достойныя души человеческія и внедряя въ нихъ доброе семя свое, она даетъ познавать себя отъ плода, такъ–что потомъ все прославляютъ могущество и мудрость Вертоградаря. Мало того: она составляетъ основаніе и корень всехъ добродетелей и подвиговъ. Ибо те, кои на земле, проводятъ жизнь небесную, начинаютъ съ этого правила: продаждь именіе и даждь нищимъ; безъ того не можетъ состояться никакое нравственное совершенство. Не ею ли одушевляясь, люди возвышаются надъ привязанностію къ земнымъ благамъ, подъемлютъ аскетическіе подвиги и устремляютъ весь умъ свой къ тому, чтобы, какъ говоритъ Апостолъ, разрешитися и со Христомъ быти, — къ тому, чрезъ что достигается познаніе Отца въ духе, познаніе совершеннейшее, открывающееся безъ зерцала, — зрелище самое вожделенное, — благо самое верховное, — цель самая последняя!…
И такъ сія спасительная заповедь Господа не только могущественно удерживаетъ за собою благовидность и последовательность въ словахъ, низлагая и посрамляя все противо–борствующее, но и своимъ исполненіемъ и процветаніемъ по всей подсолнечной наводитъ краску стыда на враговъ своихъ гораздо больше, чемъ успеваютъ они пристыдить насъ своими софизмами.
Вотъ все, что уберегъ я отъ забвенія изъ доводовъ моихъ противъ Юліана–Отступника, который злоумышлялъ и открыто вооружался на нашу Религію. Но какъ ты углубляешься въ божественное ученіе изъ одной любознательности и разсуждаешь о немъ богоприлично, то, я уверенъ, для решенія твоего вопроса довольно будетъ тебе и не многаго изъ этого обличенія.
