Иоанн Златоуст - Творения, том 9, книга 2
4. Итак, чтобы этого не было, будем иметь пред глазами истинный страх Божий. Ничто, ничто так не губит человека, как если сняться с этого якоря, а равно ничто так не спасает, как если всегда держаться на нем. Если мы, имея пред глазами человека, с меньшею решительностью приступаем ко грехам, а часто не делаем ничего неуместного, стыдясь более почтенных слуг, то рассуди, какою безопасностью мы будем пользоваться тогда, когда будем иметь пред глазами Бога. Ведь при таком нашем настроении, нигде на нападет на нас дьявол, потому что труд его был бы бесполезен. Когда же дьявол заметит, что мы блуждаем вне и бродим без узды, то он, воспользовавшись нашим почином, наконец, получит возможность и совсем разлучит нас от стада. И что переносят нерадивые из рабов, которые оставив необходимые дела, из-за которых были посланы господами на рынок, без надобности и напрасно останавливаются с проходящими и тратят здесь свободное время, тому же подвергнемся и мы, когда отступим от заповедей Божиих. Вот стоим и мы, удивляясь богатству, красоте тела и остальному, что до нас не касается, как и те рабы смотрят на представления фокусников, а потом, пришедши поздно, терпят дома жестокие побои. А многие, следуя за другими, совершающими подобные непотребства, оставили даже путь, лежащий пред ними. Но не будем так делать, потому что мы посланы совершить многое из необходимого; если же мы, пренебрегши этим, остановимся и будем с удивлением смотреть на бесполезные предметы, то, понапрасну и тщетно истратив все свое время, и мы подвергнемся жестокому наказанию. Если же ты желаешь заняться, то есть у тебя то, на что ты должен с изумлением смотреть, чем можешь любоваться все свое время, что не смеха достойно, но удивления и многих похвал, а между тем, если станешь изумляться смешному, ты и сам сделаешься таковым и даже хуже смехотворца. Беги же скорее прочь, чтобы тебе не подвергнуться этому.
И скажи мне, почему ты стоишь, с изумлением смотря на богатство и готовый лететь к нему? Что ты видишь в нем удивительного и достойного остановить на себе взоры твои? Кони ли, украшенные золотом, и слуги-варвары, или евнухи, дорогие одежды, а в них сладострастная душа, поднятые вверх брови, беготня и волнение? Но неужели все это достойно удивления? Чем эти люди отличаются от нищих, которые пляшут на рынке и играют на свирели? Они, одержимые сильным голодом добродетели, пляшут свою пляску, которая смешнее пляски нищих, когда бегают и кружатся то по роскошным обедам, то по домам непотребных женщин, то в толпе льстецов и тунеядцев. Хотя они и в золото одеты, но особенно жалки потому, что заботятся больше всего о том, что не имеет для них никакого значения. Не смотри на одежды, но раскрой их душу и вглядись, не полна ли она бесчисленных ран, не одета ли в рубище, не одинока ли она и не беззащитна ли? Какая польза в этом безумном пристрастии к внешнему? Гораздо лучше быть бедным, но жить добродетельно, чем быть царем, но порочным. Бедный сам по себе наслаждается всяким душевным удовольствием и, вследствие внутреннего богатства, не чувствует наружной бедности. А царь, наслаждаясь тем, что ему вовсе неприлично, наказывается в том, что в особенности ему должно быть свойственно, и мучится в душе помыслами и совестью, преследующими его и среди удовольствий. Зная это, отвергнем золотые одежды и усвоим себе добродетель и удовольствие, происходящее от добродетели. Таким образом и здесь, и там мы насладимся многою радостью и достигнем обетованных благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, честь, держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 5
“И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму - делать непотребства”(Рим. 1:28).
1. Чтобы не показалось, что апостол, ведя длинную речь о мужеложстве, намекает на римлян, он перешел, наконец, к грехам другого рода и во всей речи своей касается других лиц. И как всегда, беседуя с верующими о грехах и желая доказать, что их должно избегать, апостол приводит в пример язычников, говоря: “Не в страсти похотения, как и язычники, не знающие Бога”, и далее: “дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды” (1 Фес. 4:5,13), - так и здесь он указывает на грехи язычников и лишает последних всякого оправдания, говоря, что дерзновения их зависят не от неведения, но от склонности. Потому не сказал: так как не уразумели, но говорит: “И как они не заботились иметь Бога в разуме”, показывая, что грехи их происходили преимущественно от развращенного рассудка и любви к словопрениям, а не случайного восприятия, - были грехами не плоти, как утверждают некоторые еретики, но ума и порочного желания, и что источник всех зол заключается именно здесь. Так как ум их сделался превратным, то все, наконец, пришло в беспорядок и смятение, когда руководитель оказался поврежденным. “Они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы” (Рим. 1:29). Заметь, как речь постепенно усиливается; апостол называет их “исполнены”, и притом “всякой неправды”. Назвавши вообще порок, он потом переходит к видам его и к подверженным этим грехам, которых он с выразительностью и называет “исполнены зависти, убийства”, потому что убийство происходит от зависти, как это и показано на примерах Авеля и Иосифа. Потом, сказав: “Исполнены … распрей, обмана, злонравия, злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики” (ст. 29,30), и поставив в числе преступлений и те, которые для многих кажутся безразличными, апостол опять усиливает обвинение, восходя к твердыне зол и присовокупляя: “горды”. Согрешить и много думать о себе - хуже самого греха; потому апостол и коринфян обвиняет в том же самом, говоря: “И вы возгордились” (1 Кор. 5:2). Если тот, кто гордится добрым делом, обыкновенно этим все губит, то какого наказания достоин тот, кто делает это по поводу грехов? Такой человек, наконец, неспособен будет и раскаяться. Далее апостол говорит: “изобретательны на зло”, показывая, что они не довольствовались сделанным уже злом, но изобретали и другое, что опять было свойственно людям, поступавшим намеренно и по собственному расположению, а не по увлечению и подражанию. Сказавши о пороке в частности, и доказав, что язычники опять восстали и против самой природы (“непослушны, - говорит апостол, - родителям”), он восходит, наконец, к корню столь великой порчи, называя их “нелюбовны, непримиримы” (Рим. 1:31). И Христос указывает эту же причину порочности, когда говорит: “По причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь” (Мф. 24:12). Об этом говорит здесь и Павел: “Вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы”, - показывая, что они погубили самый дар природы. Мы имеем некоторое естественное расположение друга к другу, которое свойственно даже животным, как и сказано: “Всякое животное любит подобное себе, и всякий человек — ближнего своего” (Сир. 14:19). Но язычники сделались свирепее зверей. Таким образом, Павел изобразил нам здесь болезнь, распространившуюся во вселенной от порочных учений, и ясно доказал, что та и другая немощь происходит от собственного нерадения больных. Наконец апостол, как сделал и относительно учения, показывает, что язычники и здесь (в жизни) лишены извинения, потому и говорит: “Они знают праведный [суд] Божий, что делающие такие [дела] достойны смерти; однако не только [их] делают, но и делающих одобряют” (Рим. 1:32). Предположив два возражения, он предварительно разрешил здесь их оба. Может быть, ты скажешь, говорит он, что ты не знал, как должно тебе поступать. Хорошо, если и не знал, то виновен ты, оставивший Бога, дающего тебе знание. Но теперь мы, на основании многого, доказали, что ты знал и грешил добровольно. Но ты скажешь, увлекался страстью? Зачем же содействуешь другим и хвалишь? “Не только [их] делают, - говорит апостол, - но и делающих одобряют”. Таким образом, чтобы обличить язычника, апостол прежде всего ставит на вид самый тяжкий и неизвинительный грех, потому что одобряющей грех гораздо хуже самого согрешившего. Итак, сказавши об этом предварительно, апостол в следующих словах опять еще сильнее уличает язычника, говоря так: “Неизвинителен ты, всякий человек, судящий [другого], ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя” (2:1). Это он сказал, обращаясь к правителям, так как тот город (Рим) имел тогда у себя в руках власть над всею вселенною. Итак, апостол прежде всего говорит: всякий, кто бы ты ни был, сам лишаешь себя оправдания, так как когда ты осуждаешь прелюбодея, а сам прелюбодействуешь, то хотя бы никто из людей и не осуждал тебя, но ты в приговоре о виновном выносишь определение и о себе самом. “А мы знаем, что поистине есть суд Божий на делающих такие [дела]” (ст. 2). Чтобы кто-нибудь не сказал о себе, что он доселе избегал суда, апостол, устрашая его, говорит, что у Бога не так, как здесь. Здесь один наказывается, а другой, делающий то же самое, избегает наказания. Но там - иначе. Таким образом, апостол говорит, что судья знает правду, но откуда знает - не прибавил, потому что было излишне. Ведь в рассуждении нечестия он указал то и другое - и то, что человек поступал нечестиво, зная о Боге, и то, что он знал о Нем из рассмотрения творения. Так как там не всем было ясно, то он сказал о причине, здесь же, когда стало всем известно, он проходит мимо. Когда же говорит - всяк “судящий” обращает речь не к одним начальникам, но также к людям частным и подчиненным.
