Андрей Кураев - Уроки сектоведения. Часть 1.
- Я читал, что Циолковский первым придумал многоступенчатые ракеты.
- Наглое и циничное вранье! Уже в XVIII веке такие ракеты существовали в проектах. А впервые патент на многоступенчатые ракеты получил Роберт Годдард в Америке в 1914 году. Немного позже, в 1923 году, выходит книжка немецкого профессора Оберта, который предложил двухступенчатую ракету для полета в космос. И только спустя четыре года своей идеей разрожается наконец господин Циолковский. Да к этому времени вся страна уже знала про многоступенчатые ракеты! Потому что газета «Правда» неоднократно писала об идее «немецкого профессора Оберта, который придумал способ полета в космос»! Но Циолковский «Правды» не читал...
Да и не придумывал Циолковский никаких многоступенчатых ракет. Знаете, что на самом деле предложил Циолковский? Он предложил одновременно запустить 512 РАЗНЫХ ракет, которыми управляют 512 пилотов. Когда топливо израсходуется наполовину, ракеты как-то встречаются в воздухе попарно -- и половина ракет переливает остаток топлива в другие. Пустые ракеты с пилотами падают, остальные летят, пока опять не выработают полбака. И так далее. Космоса достигает одна из 512 ракет и один пилот. Бред сивой кобылы!
Даже сочувствующий Циолковскому популяризатор его трудов Перельман не выдержал и в своей книге в 1937 году написал: да надо их соединять, ракеты! И тогда не понадобятся 512 пилотов, а хватит одного, и проще будет отбрасывать отработавшие ракеты, «как это и предлагали Годдард и Оберт».
- Ну хоть что-то новое в науке сказал несчастный глухой сумасшедший из Калуги?
- Сказал. Предложил поставить трубу на колесики и толкнуть с горы. И тогда, по Циолковскому, струя воздуха, протекающая через трубу, создаст реактивную тягу, и труба будет ездить вечно!.. Он даже не понимал принципа действия ракетного двигателя, этот деревенский фантазер. Вы знаете, что Циолковский проучился в гимназии всего четыре года, причем два из них в одном классе?[390]
Потом еще на меня сильно наезжала эта госпожа... Мельпомен... э-э... такая девушка-философиня есть, забыл...
- Мапельман.
- Да! А откуда вы знаете?
- Она у нас философию в институте читала. Такая приличная с виду. И чего это она на вас набросилась?
- Так она как раз диссертацию свою докторскую защищала про «философа» Циолковского - русский космизм. Что ж ей теперь, признаваться, что она доктор не философских, а психиатрических наук?»{1459}.
Ну что, господа рериховцы, вы продолжаете настаивать, что «рядом с фамилией К. Э. Циолковского, конечно, должна быть поставлена фамилия Н. К. Рериха»?{1460}
Люди же с более нормальными психикой, научными и философскими взглядами, при ознакомлении с оккультизмом (в том числе с теософией) реагировали нормальным же образом. То есть – “невежественно”.
Вот суждения о теософии некоторых из этих “невежд”.
Первым надо дать слово Владимиру Соловьеву. Не только потому, что он величайший русский философ, но и потому, что его нередко используют в качестве “внешнего щита” для прикрытия оккультизма Блаватской и Рерихов. Дело в том, что Соловьев любил термин “теософия”. Он даже свою собственную систему называл этим именем. И потому с его текстами легко совершить элементарный подлог: то, что Соловьев писал о своем идеале целостного знания, выдать за его оценку системы Блаватской.
Самый примитивный рецепт драпирования оккультизма в христианские одежды — это действие по принципу "в огороде бузина, а в Киеве дядька". Следуя ему, В. Байгужаков в газете "Подмосковье" (26.8.1995) так определяет место Блаватской в философском процессе: "Здесь я хочу привести одну любопытную, на мой взгляд, аналогию. Люди, интересующиеся отечественной культурой, конечно же, знают имя великого русского мыслителя Владимира Сергеевича Соловьева, предпринявшего попытку создать философскую систему, которая получила название "метафизика всеединства". Примерно в одно время с Владимиром Соловьевым создавала свои произведения Елена Петровна Блаватская. Ее работы повлияли как на западную мысль, так и на отечественную".
Далее идет перечисление обаянных Блаватской оккультистов (но отнюдь не философов!) — Рерихи, П. Успенский, Гурджиев, Шмаков. Но при чем же здесь Соловьев? Это все равно что сказать, что одновременно с Есениным творил свои произведения Демьян Бедный. Тоже "любопытная аналогия". Но из факта современности никак не вывести ни единомыслия, ни взаимного влияния, ни даже совместимости духовных и поэтических обликов Есенина и Бедного, равно как и Соловьева и Блаватской.
К сожалению, и издания более солидные, нежели газета "Подмосковье", начинают делать не в меру глубокие приседания перед модой на оккультизм.
Я привык с уважением и благодарностью относиться к профессиональным и объективным изданиям Института научной информации по общественным наукам РАН. Но вот ИНИОН выпустил книжку "Синтез науки, религии и философии (о творчестве Е. П. Блаватской)". И разговор о Соловьеве и Блаватской начинается со вполне неприличной для философа игры словами:
В “Философских началах цельного знания” Соловьев отмечает, что в древнейший период человеческой истории в области знания “нет совсем различения между теологией, философией и наукой, — вся эта область представляет одно слитное целое, которое может быть названо теософией”. В поисках “цельного знания” он приходит к выводу, что “свободная теософия — органический синтез философии и опытной науки — может заключать в себе цельную истину знания; вне него и наука, и философия, и теология — суть только отдельные части или стороны, оторванные органы знания и не могут быть, таким образом, ни в какой степени адекватны самой цельной истине”. Таким образом, Соловьев недвусмысленно говорит о том, что суть теософского учения, содержание теософии — это синтез науки, религии и философии... Таким образом, о синтезе науки, религии и философии писал В. С. Соловьев, о нем пишет и Е. П. Блаватская”{1461}. У читателя складывается ощущение, что Владимир Соловьев был единомышленником Блаватской.
И это — заведомая неправда. Авторы “научного обзора” не потрудились даже включить в список библиографии те работы Соловьева, которые специально посвящены Елене Блаватской. Их две: рецензия на книгу Е. П. Блаватской: “The key to Theosophy” и статья о Блаватской для “Критико-биографического словаря русских писателей и ученых” С. А. Венгерова.
Из первой работы мы узнаем, что “Если главные работы и доктрины теософического общества кажутся нам весьма шаткими и смутными, то практические его результаты представляются крайне неудовлетворительными не только нам, но и автору “ключа”. [Далее следует описание судеб нескольких бывших сподвижников Блаватской, порвавших с нею. — А. К.] Правда, эти “выдающиеся” члены кончили тем, что вышли из общества и стали его врагами, но и о большинстве остающихся г-жа Блаватская высказывает очень невысокое мнение. В виду этого не совсем понятно, почему она так внушительно повторяет по чужому адресу евангельское изречение о том, что дерево познается по плодам его”{1462}.
Второе обращение Владимира Соловьева к анализу творчества Блаватской также не дает никаких оснований для их сближения. Прежде всего он просто отказывает учению Блаватской в праве называться “теософией” (поскольку “теософией называется мистическое знание о Боге и от Бога”, а необуддизм Блаватской отрицает как Бога, так и Откровение).
Далее Соловьев пишет: “”Разоблаченная Изида” изобилует именами, выписками и цитатами. Хотя большая часть материала взята, очевидно, не из первых рук, однако нельзя отказать автору в обширной начитанности. Зато систематичность и последовательность мышления отсутствуют вполне. Более смутной и бессвязной книги я не читал во всю свою жизнь. И главное, здесь не видно прямодушного убеждения, нет отчетливой постановки вопросов и добросовестного их разрешения. Две другие книги Е. Блаватской (“Тайная Доктрина” и “Ключ к теософии”) представляют меньше эклектического материала и больше внешнего порядка, но с теми же внутренними недостатками. Самые противоположные точки зрения ставятся здесь рядом, без всякой попытки их внутреннего примирения или синтеза. Когда дело идет о какой-нибудь христианской идее (например, живого Бога, молитвы и т. п.) “теософия” является безусловным рационализмом и натурализмом, чтобы сейчас же превратиться в слепой и суеверный супранатурализм, лишь только на сцену появляется тайная мудрость и чудеса древних и новых “адептов”. Всякое серьезное учение имеет, по крайней мере, одно из трех следующих оснований: или оно опирается на положительное откровение свыше, на слово Божие, или оно пытается вывести свое содержание из принципов чистого разума, или наконец оно представляется обобщением фактов, изучаемых положительными науками. Что касается необуддизма, то он одинаково чужд каждому из них, а следовательно не может представлять и их сочетания. Отрицательное отношение к Богу как к чистой абстракции исключает возможность положительного откровения; разумом “теософисты” пользуются только для голословных ссылок на него против враждебных им догматов, а к положительной науке и к ученым они относятся почти с такою же ненавистью, как к христианской церкви и ее иерархии (у г-жи Блаватской целые главы наполнены бранными выходками против европейской науки, не желающей признавать азиатских басен). На чем же основана эта антирелигиозная, антифилософская и антинаучная доктрина?.. В “теософии” г-жи Блаватской и К мы видим шарлатанскую попытку приспособить буддизм к мистическим и метафизическим потребностям полуобразованного европейского общества”{1463}.
