Алексей Сидоров - Творения древних отцов–подвижников
724
Все эти и аналогичные им пороки являются чуждыми естеству человека, созданному Богом. Об этом ясно изрекает авва Пимен: «Бог даровал Израилю такой закон жизни (τ^ν πολίτε/αν): воздерживаться от [всего] противоестественного (των παρά φύσίν), то есть от гнева, ярости, ревности, ненависти, злословия на брата и от остального, что присуще ветхому [человеку] (τα. λοίπα τ*% παλαίότητος)» (Les Apophthegmes des Peres. P. 114).
725
В арабском переводе: «Отрекись от похотей чрева и очей» (Букв.; от желания пищи и взгляда очей).
726
В тексте εννεώσεί, но Э. Де Пляс предлагает чтение εννο^σεί, которому мы и следуем.
727
В тексте «новую» (χαίν^ν), но, согласно издателю, следует читать χεν^ν («пустую, бесплодную»). Речь здесь идет не о «печали по Богу», которая плодоносит добродетели, но о той печали, которая убивает все духовные порывы человека, ввергает его в безысходную тоску, а поэтому и является абсолютно бесплодной с точки зрения духовного преуспеяния; более того, она предстает как губительная. Ср. у св. Феолипта, который увещевает избравшего монашескую жизнь: если ты телом и душой искренне возлюбил отречение (τ^ν αποταγ^ν) от мирских вещей, то «бич муки» (μάστίξ οδύνης) не коснется твоей души и стрелы печали не уязвят твоего сердца, ибо отказ от прежних пристрастий притупляет острия этой печали (τας αχίδας αμβλύνεί). См.: PAeo/epfMS o/ PMa^e/pAia. Monastic Discourses. P. 90.
728
Это предостережение (μ^ άχηδίάσης) подразумевает один из самых тяжких грехов — грех уныния. Анализу этого греха и определению способов борьбы с ним большое внимание в своих произведениях уделял Евагрий Понтийский. Для него через искушение «унынием» проходят все христиане, но особенно тяжким оно является для монахов (как «анахоретов», так и «киновитов»). После Евагрия тема борьбы с «унынием» становится одной из главных в общей симфонии святоотеческой аскетики. См.: ^Mwge G. ΑΚΗΔΙΑ. Die geistliche Lehre des Evagrios Pontikos vom Uberdruss. Koln, 1989. S. 17–30.
729
Данная фраза, вероятно, предполагает ту мысль, что смело идущий на духовные подвиги своей отвагой уже частично отгоняет бесовскую рать. Ибо эта рать, как стая шакалов, набрасывается в первую очередь на малодушного и испугавшегося первых трудностей. Ср. в «Поучении Силуана»: «Не показывай своим врагам спину, пускаясь в бегство, но лучше преследуй их, как сильный» (Хосроее А. П. Александрийское христианство. М., 1991. С. 186).
730
Ср. Пс. 118, 7 (Исяоеежся 7ебе е ираеосжм сердца). Ориген по поводу этих строк замечает: «Кто еще не обрел праеосжм сердца (ευθύτητα χαρδίας), но имеет сердце неправое (σχολίαν), тот не может исповедoваться так, чтобы исповедь его была принята Богом» (La chaine palestinienne sur le Psaume 118. T. I. P. 198).
731
Выражение αναιδής τω προσώπω предполагает ту обычную житейскую мудрость, что лицо является зеркалом души человека. Вследствие чего грех, искажая черты изначального образа Божия в человеке, делает и его лицо безобразным. Поэтому далее Стефан говорит о необходимости стяжания «доброго (прекрасного) стыда» (τήν χαλ^ν αισχύνην), который украшает человека и внутренне, и внешне.
732
Так мы осмелились перевести слово άν^χοος (буке.: не слышавший чего‑либо, несведущий). В связи с последней фразой главы возникает некоторое недоумение: почему «неслух» навлекает на себя преждевременную смерть? Можно предположить в качестве ответа на это недоумение, что речь здесь идет о духоеном смерти, которая есть следствие непослушания (ведь «непослушный» всегда является «несведущим», поскольку он не знает главного — воли Божией), ибо, согласно основной монашеской заповеди, «послушание выше поста и молитвы». Для примера можно привести одно высказывание матери Синклитикии: «Мы должны предпочитать послушание (τ^ν ΰπαχο^ν) подвижничеству (τ^ς άσχ^σεως), ибо последнее научает высокомерию, а первое — смиренномудрию» (ΤΟ ΓΕΡΟΝΤΙΚΟΝ. Σ. 121).
733
Преп. Иоанн Кассиан Римлянин уделяет сребролюбию третье место среди восьми главных грехов (после чревоугодия и блуда), посвящая ему значительный раздел своих «Собеседований». См.: _/еан Сажен. Conferences. T. I. P. 190, 196–197 etc.
734
Имеются в виду «те чувственные страсти, которые в Св. Писании называются похотями плоти (επιθυμ/αι) и которые возникают на почве естественных и необходимых потребностей тела, но в силу большего, чем следует, пристрастия к ним души становятся ненормальными, болезненными явлениями, порабощающими и влекущими человека ко греху». Поэтому, согласно, например, учению Климента Александрийского, первая задача христианина, ставшего на путь духовного преуспеяния и стремящегося к совершенству, заключается в том, чтобы «отделить эти неестественные наросты от естественных потребностей тела, подчинить эти последние руководству разума и удовлетворять их лишь в той мере, в какой необходимы они для поддержания нашей чувственной жизни, а не ради удовольствия, проистекающего от такого удовлетворения» (Моржммоб А. Нравственное учение Климента Александрийского по сравнению со стоическим // Прибавления к изданию творений святых отцев в русском переводе. 1889. Ч. 43. С. 130–131).
735
Понятие «кротость» (πραύτης), так же, как и «кроткий» (πραΰς), «кроткие» (πραεΓς) играло значительную роль уже в этике Ветхого Завета. Так, здесь понятие πραεΓς весьма тесно связано с πτωχοί — особенно по еврейскому тексту, где первому соответствует аи^'ж, а второму — анамж, каковые понятия являются собственно синонимическими. При этом первое оттеняет более положение человека, а второе — его поведение как последствие этого положения. В классическом словоупотреблении πραΰς, имея синонимическими ίλεως, μέτριος, φιλάνθρωπος, ευμενές, выражало собой противоположность όργ/λος (вспыльчивый, гневливый), θυμοειδές (горячий по темпераменту или нраву, пылкий, страстный), а в эллинистическом словоупотреблении оно мыслилось также противоположным ΰψηλοχώρδιος («превозносящийся сердцем») и означало «кроткий», с оттенком «смиренный». В Псалтири понятие «кротость» является «в изображении псалмопевца одной из самых существенных черт и принадлежностей человека «благочестивого», характеризуя преимущественно и прежде всего его настроение по отношению к Богу, а затем уже — и по отношению к другим людям, его притеснителям и оскорбителям». В Новом Завете наблюдается обогащение этого понятия новыми смысловыми нюансами: здесь «христианская «кротость» — не проявление слабости и подавленности духа, а, напротив, — доказательство победы над «страстями», результат усиленного, напряженного подвига в достижении идеала христианского совершенства — истинно христианской любви к Богу во Христе и к ближним ради Христа» (Зармн С. Заповеди блаженства. Петроград, 1915. С. 40–46). Будучи одной из заповедей «блаженств», дарованных Господом, «кротость» стала играть величайшую роль в церковном аскетическом богословии. Так, например, согласно Евагрию, она является одним из самых ярких и глубоких проявлений любви, исцеляет душу и служит прямым путем к боговедению (см.: Dnsco/(/. The «Ad Monachos» of Evagrius Ponticus. Its Structure and a Select Commentary. Romae, 1991. P. 171–177).
736
Буке.: любящим мир (φιλόχοσμος). О такой любви к суете мира сего говорит блж. Диадох, замечая, что она «калечит» душу, лишая ее духовного видения (см.: Dia^o^Mg ^e PAofiM. Oeuvres spirituelles. P. 98). Преп. Иоанн Лествичник сополагает данную любовь со сластолюбием, призывая «восстать» из этих грехов (άναστάς ах φίλοχοσμίας χα< φίληδονίας) (см.: ΤΟΥ ΟΣΙΟΥ ΠΑΤΡΟΣ ΗΜΩΝ ΙΩΑΝΝΟΥ ΤΟΥ ΣΙΝΑΤΟΥ ΚΛΙΜΑΞ. Σ. 360).
737
См. поучение одного старца: «Чадо, не думай, что монаху надобно искать места, а не следует искать образа жизни» (Житие и подвизания иже во святых отца нашего Георгия Кипрского // Палестинский патерик. Вып. 12. СПб., 1899. С. 28).
738
Речь идет об одной из главных монашеских (и вообще христианских) добродетелей (см. выше примеч. 14), почему она и называется τ^ν χαλ^ν ΰπαχο^ν. Уже с самого возникновения иночества послушание рассматривалось в качестве одного из самых тяжелых испытаний, поскольку требовало полного «отсечения» собственной греховной воли; не пройдя через такое испытание и не стяжав «доброго послушания», инок не продвинется дальше по пути духовного преуспеяния (см.: HeMssi X. Der Ursprung des Monch‑tums. Tubingen, 1936. S. 241–243). Продолжая эту традицию первоначального египетского иночества, св. Венедикт видел в послушании сущностную черту монашеского жития, ибо именно послушание позволяет монаху быть подлинным «подражателем Христовым». Будучи отсечением воли греховной, такое послушание одновременно являлось стяжанием воли истинно свободной, присущей искренним «сынам Божиим» (см.: PMippe M. — D. Analyse theologique de la Regle de saint Benoit. Paris, 1961. P. 62–66).
