Поль Гольбах - Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Действительно, благодаря ложным взглядам, которыми так давно заполнены умы государей и суеверных народов, в общественной жизни все способствует удовлетворению гордости, своекорыстия и мстительности жреческого сословия. Повсюду эти опаснейшие, бес полезнейшие, беспокойнейшие люди находятся в особенно привилегированном положении. Эти прирожденные враги верховной власти взысканы ее милостями и почестями; эти непокорнейшие подданные признаются опорой трона; этим развратителям юношества обеспечивается монополия на воспитание; эти ничего не делающие граждане получают огромное вознаграждение за свою праздность, свои вздорные метафизические рассуждения, свои гибельные раздоры, свои бесполезные молитвы и искупительные жертвы, столь опасные для нравов тем, что они облегчают путь к преступлениям.
Тысячелетиями народы и государи разоряли себя, чтобы обогатить служителей богов, дать им возможность утопать в роскоши, осыпать их почестями, титулами, привилегиями, сделать из них дурных граждан. Но что пожали народы и цари в награду за свои неосторожные благодеяния и свою благочестивую расточительность? Стали ли от этого государи могущественнее, а народы счастливее, просвещеннее, разумнее? Конечно, нет. Государи потеряли значительнейшую часть своего авторитета, они стали рабами своих жрецов или же должны были непрерывно бороться с ними, и наибольшая доля общественных богатств пошла на то, чтобы содержать в праздности, роскоши и пышности бесполезнейших и опаснейших членов общества.
Улучшилась ли нравственность народов под руководством столь дорого оплачиваемых наставников? Увы! О нравственности вовсе не говорили верующим; религия заменила для них все; служители бога, заботясь лишь о сохранении догматов и обычаев, полезных для их собственных интересов, занимались только тем, что придумывали какие-то вымышленные преступления, увеличивали число тягостных и нелепых обрядов, чтобы использовать несоблюдение этих обрядов своими рабами. Они повсеместно ввели монополию на искупительные жертвы, завели торговлю мнимыми небесными милостями, установили особый тариф за всякого рода проступки, причем самыми тяжкими всегда были те, которые считались жрецами особенно вредными для них самих. Неопределенные, лишенные смысла слова вроде безбожие, кощунство, ересь, богохульство и так далее (слова, связанные, очевидно, с вещами, представляющими интерес для одних лишь жрецов) внесли в умы большую тревогу, чем реальные и действительно важные с общественной точки зрения преступления. Так взгляды народов стали превратными: воображаемые преступления начали страшить их гораздо более, чем настоящие злодеяния. К человеку, придерживавшемуся иных религиозных взглядов и теорий, чем жрецы, стали относиться с большим ужасом, чем к убийце, тирану, деспоту, вору, обольстителю, соблазнителю. Величайшим преступлением оказалось презрение к тому, на что жрецы указывали как на священные вещи. Знаменитый Гордон говорит, что величайшая us ересей - верить, что есть какой-то другой бог, кроме духовенства. Гражданские законы только усилили эту путаницу в умах; они установили тяжкие кары за фантастические, созданные воображением преступления:
сжигали еретиков, богохульников, неверующих; но зато не было установлено наказаний для соблазнителей невинности, прелюбодеев, мошенников и клеветников.
Чем могла стать молодежь при подобных наставниках? Ею бессовестно пожертвовали в угоду религиозному суеверию. Человека с детства отравляли ядом непонятных учений; его пичкали тайнами и баснями; ему преподносили учение, которое он вынужден был принимать, ничего не понимая в нем; его мысль заполняли пустыми призраками; ему забивали голову священными пустяками, ребяческими обязанностями, заученными молитвами. Суеверие до того притупило мысль, сделав из людей простые машины, что есть немало стран, где народы не понимают языка, на котором с ними говорят об их боге. Есть женщины, которые всю свою жизнь только тем и занимаются, что поют латинские песнопения, ни слова не понимая по-латыни. Народ, ничего не понимающий в богослужении, однако очень аккуратно присутствует на нем, полагая, что с него достаточно показываться своему богу и что последний доволен, если люди приходят скучать в храмах божьих. Он должен был тратить драгоценное время на различные обряды и церемонии; его голову заполнили софизмами и заблуждениями; его опьянили фанатизмом; в него навсегда вселили предубеждение к разуму и к истине; энергии его души были повсюду поставлены препятствия; его лишили лучших устремлений; он не мог стать полезным своим ближним; придавая исключительное значение богословию или, вернее, систематическому невежеству, служащему основой религии, добились того, что плодороднейшая почва стала производить сорную траву.
Сумело ли церковное и религиозное воспитание сформировать членов общества, отцов семейств, супругов, справедливых хозяев, верных слуг, покорных подданных, миролюбивых граждан? Нисколько. Оно породило угрюмых ханжей, бывших в тягость себе самим и другим, или же беспринципных людей, быстро забывавших все внушенные им страхи и не считавшихся ни с какими предписаниями морали. Религия была поставлена выше всего; фанатику сказали, что лучше повиноваться богу, чем людям; под влиянием этого он решил, что надо бунтовать против своего государя, расходиться с женой, ненавидеть детей, покидать друга, убивать своих сограждан, если только этого требуют интересы неба. Одним словом, в тех случаях, когда религиозное воспитание оказывало свое влияние, оно лишь развращало юные сердца, забивало вздором юные головы, портило юные души, заглушало у человека сознание своих обязанностей по отношению к самому себе, обществу и окружающим его существам.
Сколь многого достигли бы народы, употребив на полезные вещи богатства, так неразумно и позорно потраченные на служителей обмана! Какие чудеса сотворил бы человеческий гений, если бы в его распоряжение были предоставлены те ресурсы, которые в течение стольких веков предоставлялись людям, всегда мешавшим его полету! Как усовершенствовались бы полезные науки, искусства, мораль, политика, истина, если бы им оказывалось то же содействие, что и лжи, безумию, бесполезному фанатизму!
Таким образом, ясно, что теологические учения всегда были и будут враждебны здравой политике и здравой морали; они превращают государей в зловредные, неспокойные и ревнивые божества; они делают из подданных завистливых и злых рабов, которые воображают, что при помощи вздорных обрядов или внешнего воспринятия каких-то непонятных учений можно в полной мере загладить причиняемое ими друг другу зло. Люди, которые никогда не осмеливаются рассмотреть вопрос о существовании карающего и награждающего бога; которые уговаривают себя, что их обязанности основываются на воле божьей и уверяют, будто бог желает, чтобы они жили в мире, любили друг друга и помогали друг другу, воздерживались от зла и творили добро, быстро забывают все подобные отвлеченные умозрения, лишь только ими завладевают их страсти, интересы, привычки, прихоти. Где же справедливость, мир, единение и согласие, которые постоянно обещают обществам эти возвышенные религиозные учения, поддерживаемые суеверием и авторитетом божества? Там, где царит влияние развращенных дворов и лживых или фанатичных, никогда не согласных меж собой жрецов, я вижу лишь порочных, погрязших в невежестве и преступных привычках людей, увлекаемых мимолетными интересами или постыдными удовольствиями и совершенно не думающих о своем боге. Несмотря на все свои теологические воззрения, царедворец неутомимо плетет темные козни; он старается удовлетворить честолюбие, жадность, ненависть, жажду мести и прочие свои извращенные страсти; несмотря на все угрозы ада, одна мысль о котором приводит ее в трепет, порочная женщина продолжает свои интриги, плутни, любовные шашни. Большинство этих распутных и ничего не делающих людей, заполняющих города и дворы государей, пришло бы в ужас, если бы в их присутствии выразили хоть малейшее сомнение в бытии того бога, повелениями которого они фактически пренебрегают. Что же остается в действительной жизни от этих общепринятых и столь бесплодных воззрений, влияние которых на поведение сказывается лишь в том, что они служат предлогом для самых гибельных страстей? Разве по выходе из храма, где только что совершали жертвоприношение и произносили проповеди во имя неба, угрожая в них преступникам, набожный деспот, боящийся нарушить налагаемые на него религиозным суеверием мнимые обязанности, не возвращается к порочной, неправедной жизни, к политическим преступлениям, к злодеяниям по отношению к обществу? Разве министр перестает притеснять граждан, царедворец не возвращается к своим интригам, женщина легкого поведения - к своему разврату, ростовщик - к своему грабительскому делу, купец - к своим обманам и плутням?
