И. М. Концевичъ - Оптина пустынь и ее время

Описывая видѣнную красоту, я вновь переживаю и ощущаю ту радость и ту благодарность Господу, за доставленное мнѣ великое утешете. И все это по заботѣ о мнѣ дорогихъ моихъ отцовъ. Царствiе имъ небесное! Два года тому назадъ случайно была раскопана могилка Батюшки Нектарiя. Бѣлые и чулочки истлѣли, а тѣло белое. Миръ праху Твоему, дорогой Батюшка!

Обрашеніе спирита

Въ настоящее время iоанно–Предтеченскш скитъ Оптиной пустыни, какъ мы говорили выше, представляетъ собою центральный пунктъ для оптинскихъ богомольцевъ.

И, действительно, и по внешнему виду, и по внутреннему укладу эта святыня является поистине красотой всей Россш.

Достаточно выйти изъ пустыни на ту очарователь ную дорожку, которая идетъ къ скиту, чтобы вашу душу охватило какое–то исключительное, по своему настроешю, чувство.

Передъ вами развертывается съ обеихъ сторонъ чудная, густая сосновая аллея, и вы сразу чувствуете, что переходите въ какой–то совершенно иной мiръ.

Обыкновенно поразительная тишина. Святая тишина въ самомъ точномъ смысле этого слова. Такой тишины, я уверенъ, многте не наблюдали нигде. По обеимъ сторонамъ, въ начале аллеи, стройно стоять фруктовыя деревья. Если вы прiехали во второй половине iюля, то вашъ взглядъ падаетъ на необычайное изобилiе яблокъ и другихъ фруктовъ. Если же вы прiехали ранней весной, вы идете подъ сенью какого–то неземного сада, покрытаго беломъ цвѣтомъ фруктовыхъ деревьевъ.

Наконецъ, какъ–то незаметно, эта аллея соединяется съ просекомъ обыкновеннаго леса, обильнаго стройно вытянувшими свои вершины богатырями–деревьями, которыя, какъ стражи–исполины добраго, стараго времени, мирно пропускаютъ васъ къ скиту. То тутъ, то тамъ, въ глубокомъ безмолвш, съ какимъ–то очевидно, исключительнымъ благоговешемъ, тянутся длинныя вереницы богомольцевъ, направляющихся къ старцамъ. Сто семьдесятъ саженей, разстояше между пустынью и скитомъ, пройти, само собою разумеется, очень скоро. И вы сожалеете, что эта чудная дорога не выросла въ 170 верстъ.

Передъ вами, направо, сначала показывается колодезь во имя Амвроая Медюланскаго, куда два раза въ день выходятъ съ небольшими глиняными кувшинами, изъ скитскихъ воротъ, скитонасельники, очевидно, за водой для утренняго и вечерняго чая.

Еще несколько шаговъ, и передъ вашими глазами развертываются святыя ворота Предтечева скита, по обеимъ сторонамъ которыхъ вы видите два домика, съ выходящими наружу маленькими крыльцами, въ отворенныя двери которыхъ, почти безпрерывно, то входятъ, то выходятъ пришедгше богомольцы.

И у келлш направо, на длинной скамейке, которая рядомъ съ входомъ, а иногда и на ступеняхъ крыльца, сидитъ большая группа ожидающихъ очередного входа въ келлт.

Эти два домика — келлш старцевъ, куда является свободнымъ доступъ снаружи скита только лишь для женщинъ. Мужчины же входятъ къ старцамъ черезъ святыя ворота, черезъ внутреннш входъ.

Если вы оглянетесь въ сторону леса, по направлешю «отъ правой келлш, то вы увидите, въ хорошую, ясную погоду, массу самой разнородной публики, которая находится въ ожидаши очередного входа въ келлш.

Съ этой же стороны помещается длинная скамья.

Главная масса богомольцевъ тягнетъ въ келлiю направо.

Такое изобилiе народа вблизи правой келлш объясняется темъ, что въ этой келлш, на протяжеши многихъ летъ съ ряду, помещались два велиие старца: Амвросш и iосифъ.

Удивительнымъ свойствомъ обладаетъ это место передъ святыми воротами скита.

Не говоря уже о своихъ личныхъ переживашяхъ около этихъ святыхъ степь, когда я, преисполненный чувствомъ великаго благоговешя къ темъ, кто живетъ за стенами этой обители, а въ особенности къ темъ, кто живетъ въ этихъ выбеленныхъ, чистенькихъ двухъ домикахъ у воротъ, — целыми днями просиживалъ здесь, — я знаю очень многихъ людей, которые приходили сюда для того, чтобы въ этой изумительной, святой, безмолвной тишине, я даже не скажу, отдохнуть, а чтобы совершенно забыть обо всемъ, оставленномъ тамъ, далеко, за этимъ дивнымъ лесомъ, за этой дивной дорожкой, въ тлетворномъ мiре, со всеми его заботами.

Здесь переживается человекомъ какой–то особенный процессъ внутренняго умиротворешя и самоанализа.

Здесь, мне кажется, впервые, изъ прикованныхъ къ этому месту, распознаютъ «самого себя», свое внутреннее «я», и здесь, у этихъ самыхъ святыхъ келлш, у порога этихъ великихъ воротъ, совершался великш процессъ обновлешя тЬхъ душъ, которыя навсегда оставили здесь свое прежнее, безобразное, уродливое, отвратительное «я» и ушли отсюда совершенно другими людьми.

Не знаю почему, но мне въ этомъ месте, у степь этой обители, сталъ понятенъ великш евангельскш фактъ возрождешя Закхея.

Только здесь я понялъ, какую огромную роль въ человеческой жизни, вообще, и въ православия — въ особенности, играютъ великте подвижники, праведные и святые.

Помимо молитвъ за грешный мiръ, помимо великаго значешя, какъ живой иллюстрацш возможнаго проведешя въ жизнь евангельскихъ истинъ Божественнаго Спасителя мiра, — эти святые, эти подвижники, эти яркте светильники, на нашихъ глазахъ горягще огнемъ Божественной правды, не только они сами, но и ихъ великте уюты, хижины, обители — дороги и неоценимы для насъ темъ, что въ ихъ присутствш, около техъ месть пребывашя великихъ подвижниковъ, которыя иллюстрируютъ и ихъ образъ жизни, и ихъ взгляды и привычки, — какъ яркое зеркало, мгновенно ослепляютъ насъ такимъ лучистымъ светомъ, что на фоне его проектируются сразу все наши отрицательныя стороны, все наши недостатки, весь позоръ и вся неприглядность нашихъ внутреннихъ привязанностей къ мiру и къ похотямъ его.

Какъ Закхей, который влезалъ на дерево, ради простого любопытства, какъ только лишь увидЬлъ Божественнаго Спасителя мiра, — отъ Котораго ему ничего не было нужно, къ Которому привлекали его только лишь слухи о Его великой святости, о Его неземной правде; къ Которому его влекло только лишь одно человеческое желаше подивиться людскому удивлешю, поблагоговеть съ благоговешемъ массы, наконецъ, просто, чтобы самому иметь понятiе, Кто Онъ, Что Онъ, получилось совершенно неожиданное для Закхея; и какъ достаточно было Закхею увидеть это воплощенное смиреше, эту идеальную кротость, чтобы на фоне яркаго света, излучаемаго Имъ, онъ мгновенно увиделъ все свое несовершенство, всю свою греховность, и пораженный всемъ этимъ, мгновенно воскликнулъ: «Господи, половину имешя моего я отдамъ нищимъ, и, если кого чемъ обиделъ, воздамъ вчетверо; а iисусъ сказалъ ему: «нынѣ пришло спасете дому сему» iук. 19, . Точно такой же психологическш процессъ совершился у этихъ скитскихъ стѣнъ и съ душами Гоголя, Кирѣевскаго и др.

И какъ только я узналъ Оптину пустынь, — когда Господь помогъ мнѣ здесь, недостойному, подъ сенью обители этихъ молитвенниковъ–старцевъ, увидать святую правду и смыслъ жизни; когда въ течете нѣсколькихъ дней созерцательнаго многочасового пребывашя здесь, у этихъ неболынихъ по величине, но неограниченныхъ по вмещаемой ими духовности, хибарокь–келлш старцевъ, мне пришлось увидать самому въ себе то, на что у меня раньше никогда не открывались глаза; покаяться самому передъ собой въ самыхъ мелкихъ и въ самыхъ крупныхъ грѣховныхъ дѣяшяхъ, — я сразу разрешилъ ту психологическую загадку, которую ставило передъ моимъ умомъ, какое–то странное, необъяснимое состояше, даже во время моего невѣрiя; которое всегда охватывало мою душу при чтенш высокихъ мѣстъ Божественнаго слова; при трогательной молитве кого–нибудь изъ встречающихся въ храме, въ часовне; при посещеши жилищъ такихъ великихъ подвижниковъ духа, какъ Серафимъ Саровскш чудотворецъ; при встрече съ великими иноками, полными удивительной кротости, какого–то нечеловѣческаго смирешя и любви.

Тотчасъ же по прибытия, какъ только я узналъ о томъ, что въ Оптиной старчествуютъ три старца: Феодосш (скитоначальникъ), о. Нектарш и о. Анатолш, я рѣшилъ, прежде всего, отправиться къ о. Феодоаю.

Какъ я сказалъ уже выше, прiемъ старцами мужского элемента производится извнутри скита. Я вошелъ въ святыя ворота, отворилъ ихъ, и предо мной открылась чудная картина роскошнаго, обильнаго цветами сада, которые доходили своимъ ростомъ до полнаго роста человека, и насыщали воздухъ такимъ ароматомъ, что можно забыть въ буквальномъ смысле слова все окружающее.

Прямо противъ меня стояла небольшая деревянная, но чрезвычайно своеобразной архитектуры, церковь — это храмъ Предтечева скита, отличительная особенность котораго заключается въ томъ, что внутри его все решительно сделано изъ дерева, и, какъ говорятъ, самими монахами. Кроме того, все иконы въ церкви не имѣютъ на себе, такъ называемыхъ, ризъ, а открыты всей своей живописью.