Иоанн Златоуст - Творения, том 12, книга 2

СЛОВО 45

О том, что не должно усиленно оплакивать умерших.

Не будем, возлюбленные, горько плакать по умершим и отошедшим из этой жизни, но лучше будем рыдать и скорбеть по дурно окончившим свою жизнь. Так и земледелец, когда видит хлеб разложившимся, не плачет, но трепещет и дрожит, пока видит, что он остается в земле в твердом виде, а когда видит разложившимся – радуется, потому что разложение – начало будущего зарождения. Подобно этому и мы радуемся тогда, когда рушился поврежденный дом, когда зародился человек. И не удивляйся, что я назвал гроб зарождением – это даже лучшее зарождение. За обыкновенным зарождением следуют смерти, труды, опасности, заботы, а за этим зарождением, если мы жили правильно, венцы и награды; за первым – тление и смерть, за последним – нетление, бессмертие и бесчисленные блага, В том зарождении – объятия, похотения и сон, в этом – лишь голос, сходящий с неба, и вдруг все довершается, восставший же ведется уже не на многотрудную жизнь, но на ту, от которой отбежала болезнь, печаль и воздыхание. Если же ты ищешь заступничества и из-за этого оплакиваешь мужа, то прибегни к Богу, общему всех заступнику, спасителю и благодетелю, к необоримому пособию, к удобной помощи, к изобильному покрову, повсюду присутствующему и отовсюду нас ограждающему. Но совместная жизнь, любезная и вожделенная? Знаю и я. Однако же, если взвесишь рассудком свое страдание, подумаешь сам в себе о том, кто взял, и о том, что, в случае стерпишь мужественно, этим принесешь свою волю в жертву Богу, то ты сможешь перебраться через эту волну; чего не сделает время, то сделает философия; если же ослабеешь, а страдание с течением времени уляжется, то тебе не причтется никакой награды. Вслед за этими размышлениями собери также примеры, как из настоящей жизни, так и из Божественных Писаний. Вспомни, что Авраам заклал и своего сына, и не плакал, не проронил горького слова. "Но то, – скажешь, – был Авраам!" А ведь ты призван еще на более возвышенное поприще. Иов, правда, скорбел, но лишь настолько, насколько пристойно отцу, любившему детей и сильно заботившемуся о погибших. А то, что мы теперь делаем, пристойно врагам и неприятелям. В самом деле, если бы кто-нибудь взят был в царский дворец и коронован, и ты стал бы терзаться и рыдать, то я не назвал бы тебя другом коронованного, а скорее его врагом и неприятелем. "Но, – скажешь, – я теперь не его оплакиваю, а себя самого". И это не есть знак любящего, что ты именно ради себя желал бы, чтобы он еще продолжал состязание и подвергался неизвестности будущего, между тем как в настоящее время он достиг цели и увенчивается; чтобы он плыл по морю, между тем как он может считаться находящимся в пристани. "Но, – скажешь, – я не знаю, куда он удалился!" Почему не знаешь, скажи мне? Он жил либо праведно, либо нет – ясно, куда удалился. "Вот, – скажешь, – из-за того самого я и горюю, что он отошел грешником". Отговорка это и предлог. Ведь если ты из-за этого плачешь по умершем, то следовало исправлять и улучшать его при жизни; но ты постоянно устремляешь взоры на то, что касается тебя, а не его. Если же он отошел и грешником, то и поэтому нужно радоваться, так как прервались его грехи и порочность перестала нарастать, а кроме того, нужно помогать, насколько возможно, не слезами, но молитвами, прошениями, милостынями и приношениями. В самом деле, не без причины это придумано, не напрасно мы творим память об умерших в Божественных Тайнах и приступаем с молитвой за них к предлежащему Агнцу, взявшему грех мира, но для того, чтобы отсюда получилось для них какое-нибудь утешение; и не вообще предстоящий жертвеннику при совершении страшных тайн взывает: "За всех почивших во Христе и за совершающих о них памяти". А если бы не о них были памяти, то этого и не говорилось бы. Ведь наше служение не зрелище, – да не будет, – а происходит это по повелению Духа. Будем же им помогать и совершать память о них. Если сыновей Иова очищала жертва отца, то неужели сомневаешься, что бывает некоторое утешение умершим, когда мы делаем за них приношения? Богу привычно, чтобы благодарение приносилось и одними за других; на это указал и Павел, говоря: "дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас" (2 Кор. 1:11). Не устанем же помогать отошедшим и приносить за них совершенные молитвы. Ведь предлежит всеобщее очищение вселенной. Поэтому смело тогда помолимся за вселенную и призовем их с мучениками, исповедниками, иереями, потому что одно тело мы все, хотя некоторые члены превосходнее других, и возможно всячески низвести на них снисхождение – через молитвы, через дары за них, через тех, которые с ними призываются. Что же ты скорбишь, что плачешь, когда возможно низвести на отошедшего такое снисхождение? Или это потому, что ты сделался беспомощным и потерял заступника? Но никогда этого не говори, потому что ты не потерял Бога, а пока ты Его имеешь, Он для тебя будет больше, чем отец, и сын, и опекун. Ведь и при жизни их, все Он совершал. Итак подумай об этом и скажи с Давидом: "Господь - свет мой и спасение мое: кого мне бояться?" (Господь просвещение мое, и спаситель мои, кого убоюся) (Псал. 26:1). Скажи: "Ты – отец сирот, судья вдов", – и привлечешь Его помощь, и в большей мере будешь располагать Его промышлением, чем прежде, насколько в большем находишься затруднении. Но ты потерял ребенка? Не потерял, не говори этого: здесь сон, не смерть, преставление, не гибель, переход от худшего к лучшему. Не раздражай же Бога, но умилостивляй. Если ты перенесешь мужественно, то отсюда получится и отошедшему и тебе некоторое утешение; если же наоборот, то еще более возбудишь гнев Божий. Так и в том случае, когда господин сечет отрока, а ты находясь при этом выражаешь неудовольствие, то этим больше возбуждаешь господина против себя. Не поступай же так, но благодари, чтобы через это рассеялось для тебя облако печали; говори, как тот блаженный: "Господь дал, Господь и взял" (Иов. 1:21); подумай, как многие больше тебя благодарили, и детей не имея, и не называясь отцами. "И я, – скажешь, – не желал бы иметь, так как лучше не знать на опыте, чем, отведав удовольствия, потом лишиться его". Нет, убеждаю, не говори этого, не прогневляй этим Владыку, но возблагодари за то, что получил, а за то, чем не до конца пользовался, прославь. Иов не сказал: "Лучше было бы не получать"; что говоришь безрассудно ты; он и за то благодарил, говоря: "Господь дал", и за это благословлял, говоря: "Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!" (Иов. 1:21). И жене он таким образом заградил уста, оправдываясь перед ней и произнеся эти удивительные слова: "неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?" (аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим) (Иов. 2:10). И хотя после того искушение сделалось более тяжелым, он, однако, не изнемогал, но с одинаковым мужеством переносил и славословил. Так и ты поступай и размышляй про себя, что не человек его взял, но Бог, его создавший, более, чем ты, о нем пекущийся и знающий, что ему полезно, – не враг какой-нибудь и не наветник. Посмотри, как многие остающиеся в живых дети сделали для своих родителей жизнь невыносимой. "А доблестных детей, – скажешь ты, – не замечаешь?" Вижу и таких, но обстоятельства твоего сына в более надежном положении, чем их, потому что хотя они ведут себя похвально, однако же конец их еще неизвестен, а за своего ты уже не беспокоишься и не дрожишь, как бы он чего не потерпел и не подвергся бы какой-нибудь перемене. Так же рассуждай и о доброй, домовитой жене: за все благодари Бога; если ты и лишился ее, славословь; быть может Богу угодно привести тебя к воздержанию и Он восхотел, освободив тебя от уз, призвать на более высокое поприще. Скажи мне: если бы царь послал и позвал во дворец кого-нибудь из нас, внизу сидящих – следовало ли бы горевать и плакать? Вот, приходят сюда с небес ангелы, ниспосланные самим Царем, чтобы позвать подобного им раба, и ты, скажи мне, плачешь? Разве не знаешь, какое это совершается таинство? Как оно страшно и ужасно, и поистине достойно гимнов и хваления? Желаешь научиться, узнать, что не время слез? Действительно, это великая тайна премудрости Божией. Как бы покидая какой дом, идет душа и приводится к своему Владыке, а ты скорбишь? В таком случае, когда и родился ребенок, нужно было поступить так же, потому что и это – рождение, только гораздо лучше того рождения, так как идет к другому свету, освобождается как бы из какой темницы, удаляется от борьбы. "Да, – скажешь, – о достигших славы ты это хорошо говоришь". Что же с твоей стороны, человек, когда ты и не делаешь этого в отношении достигших славы? Какую, скажи мне, укоризну ты находишь в маленьком ребенке, которого между тем оплакиваешь? Какую – в новопросвещенном, который в таком же точно находится положении? Из-за чего плачешь, скажи мне? Ведь подобно тому как солнце восходит чистым, так и душа, оставляющая тело с чистой совестью, сияет и блещет. Не так привлекательно видеть царя, входящего в город с великой торжественностью, как душу, оставляющую тело и уходящую с ангелами. Подумай, какова это душа, в каком она бывает тогда восторге, в каком изумлении, в каком наслаждении. Что горюешь, скажи мне? Но ты поступаешь так лишь в отношении грешников? О, если бы так было – я бы тогда не препятствовал горю. О, если бы это было целью: такой плач – плач апостольский, плач Владычный, потому что и Христос плакал об Иерусалиме. Желал бы я, чтобы рыдания определялись этим правилом; но когда ты произносишь призывные слова, упоминаешь о совместной жизни, о предстательстве, то не из-за этого ты плачешь, а пользуешься лишь предлогом. Скорби, сетуй о грешнике; и я проливаю слезы, я даже больше, чем ты, насколько он большему подлежит наказанию; с этой целью и я буду плакать. И не тебе только следовало бы такого оплакивать, но и целому городу, всем встречным, даже тем, которые уводятся на смерть. Действительно, кончина грешников – злая кончина. Но все перепуталось. Один плач свидетельствует о любомудрии и заключает в себе великое научение, а другой обнаруживает малодушие. Если бы все мы плакали первым плачем, то исправили бы их еще при жизни. Подобно тому как, если бы ты имел возможность доставить лекарство, избавляющее от телесной смерти, то ты сделал бы это, так и тут, если бы ты оплакал эту смерть, то избавил бы от нее и себя и его. Теперь же происходит загадка: имея возможность не допустить, чтобы это случилось, мы допускаем случиться, а после того как случилось – скорбим. Поистине они достойны будут слез, когда предстанут перед судилищем Христовым – какие услышат слова? Какие потерпят бедствия? Они напрасно жили; лучше же сказать – не напрасно, но для зла. И о них уместно сказать: благо им было бы, если бы не родились. Какая в самом деле польза, скажи, потерять на свою голову столько времени на зло? Если бы даже потеряли лишь напрасно, то недостаточен ли был бы убыток? Скажи мне: если бы кто, работая по найму, понапрасну потерял двадцать лет, то неужели бы он не сетовал, не плакал, не считал себя несчастнее всех? А тот всю жизнь напрасно работал, ни одного дня не прожил для себя, но все для сладострастия, для распутства, для любостяжания, для греха, для диавола; итак, скажи мне, его не будем оплакивать? Не постараемся исторгнуть его из опасностей? Возможно ведь, возможно, если только желаем, смягчить для него наказание. Будем совершать постоянные за него молитвы, будем давать милостыню – и хотя бы он был недостоин, Бог умилосердится через нас. Если Павел пожалел и пощадил одного ради других, то тем более мы должны это делать. Из его ли денег, из своих ли, из каких ты хочешь, но помогай, источай елей, лучше же сказать – воду. Он не может указать на собственную милостыню? Укажет, по крайней мере, на милостыню своей родни. Не может указать на милостыню, сделанную им самим? По крайней мере, укажет на то, что жена, когда с дерзновением молилась за него, вносила выкуп за него. Чем в большем числе грехов он был виновен, тем большая нужна за него милостыня, не только поэтому, но и потому, что теперь она не одинаковую имеет силу, а гораздо меньшую. Ведь не одно и то же, когда он сам что сделает и когда другой за него. Потому именно, что она меньше, мы и будем делать ее по размерам возможно большей. Не будем прилагать забот о памятниках, о гробницах – вот превосходнейшая гробница: поставь вдов, объяви имя, всем прикажи совершать за него молитвы и прошения; это умилостивит Бога. Хотя и не им самим сделано, но за него другой стал виновником милостыни, а и это – дело божественного человеколюбия. Стоящие кругом и плачущие вдовы в состоянии будут исторгнуть не от настоящей, но от будущей смерти. Многие получали пользу и от милостыни, делаемой за них другими, хотя и не всецело, но все же находили некоторое утешение. Если бы этого не было, то каким образом спасались бы дети, которые сами ничего не вносят, но все родители? И женщинам часто даются в дар дети, ничего сами не внесшие. Бог дает нам много путей спасения, только бы мы не оставались нерадивыми. "Но что, – скажешь, – если кто беден?" Опять скажу: величина милостыни считается не по размеру даваемого, но по доброй воле – не давай только меньше, чем в силах дать, и ты все разрешишь. "Но что, – скажешь, – если кто одинок, странен, не имеет никого?" А почему, скажи мне, он никого не имеет? В том самом ты и будешь наказан, что не имеешь у себя ни одного друга, настолько преданного добродетели. Итак, это бывает для того, чтобы, если сами мы не добродетельны, то старались бы иметь добродетельных товарищей и приятелей, жену, сына, друга, чтобы через них извлечь какой-нибудь плод, хотя и не большой, а все же плод. Если позаботишься взять жену не богатую, но благочестивую, ты воспользуешься этим утешением; если позаботишься оставить сына не богатого, но благочестивого, или дочь честную, тоже воспользуешься этим утешением. Если об этом постараешься, то и сам будешь такой же. И то частица добродетели– любить таких друзей, жену, детей. Не тщетны бывают приношения за отшедших, не тщетны моления, не тщетны милостыни: все это установил Дух, желающий, чтобы мы друг другу приносили пользу. Смотри: он получает пользу через тебя, а ты получаешь через него. Ты пренебрег деньгами, побуждаясь сделать что-нибудь доблестное? Ты и для него стал виновником спасения, и для себя – милостыни. Не сомневайся насчет того, получит ли он какую-нибудь пользу; не без основания диакон взывает: "За почивших о Христе и за совершающих о них память". Не диакон возглашает это, но Дух святой, – разумею дарование (χάρισμα). Что ты говоришь? В руках жертва, все наготове, присутствуют ангелы, архангелы, присутствует Сын Божий, все стоят с таким трепетом, предстоящие взывают при всеобщем молчании, – и ты полагаешь, что говоримое бывает без основания? В таком случае и другое без основания, и приношения за церковь, за иереев, за общество верующих? Отнюдь нет – все бывает с верой. Что, полагаешь ты, приносится за мучеников? То, что они именуются в этот час. Хотя они и мученики, хотя бы были более, чем мученики, все же великая честь быть поименованным в присутствии Владыки, когда творится это воспоминание, приносится страшная жертва, совершаются неизреченные тайны. Подобно тому, как когда царь восседает, всякий, чего бы ни пожелал, может достигнуть, а когда царь встанет, то, что бы ни сказал, говорит понапрасну, так и тогда: пока предлежат тайны, всем, удостоенным упоминания, величайший почет. Смотри в самом деле: тогда возвещается страшная тайна, что Бог предал Себя за вселенную; после этого чуда благовременно происходит упоминание о тех, которые согрешили. Подобно тому как, когда празднуется царская победа, восхваляются тогда и те, которые участвовали в победе и ради этого времени отпускаются те, которые находятся в узах, а по прошествии этого времени, кто не воспользовался, уже ничего не получает, так точно и здесь: это время празднования победы. "Ибо всякий раз, – сказано, – когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете" (1 Кор. 11:26). Не без цели мы приступаем, и мы признаем, что это не случайно происходит. Иными словами, мы вспоминаем мучеников, и это по вере, что Господь умер, а это, что он стал мертвым, есть знак, что смерть умерщвлена. Зная это, будем помышлять, какие бы мы могли доставить утешения усопшим: вместо слез, вместо рыданий, вместо поминок – милостыни, молитвы, приношения, чтобы и они и мы достигли обещанных благ, благодатью и человеколюбием единородного Сына, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.