Святитель Игнатий (Брянчанинов) - Собрание творений. Том VI. Отечник
13. Сказывали об авве Агафоне, что он в течение трех лет носил камень во рту, доколе не приучил себя к молчанию.
14. Брат спросил авву Агафона о блудной страсти. Старец сказал ему: пойди, повергни пред Богом силу твою, и найдешь успокоение.
Вот средство, преподанное из сокровищницы духовного разума и указывающее, что основание блудной страсти – гордость. Адам, когда восхотел быть равным Богу и доказал желание делом, тогда утратил духовное ощущение непорочности, низошел к плотскому ощущению вожделения жены, этим вожделением приложился к скотам несмысленным и уподобился им.
15. Авва Агафон сказал: человек непрестанно должен быть как бы предстоящим суду Божию.
16. Он сказал: если порабощающийся страсти гнева воскресит мертвеца, то и тогда пребудет чуждым Бога по причине порабощения своего гневной страсти.
17. Он сказал: если увижу, что самый возлюбленный мой увлекает меня в душевный вред, то немедленно отвергну его от себя, т. е. прекращу знакомство и сношения с ним.
Этим изречением изображается, как тщательно истинные иноки хранили себя от заразы греховной и как они страшились ее. Зараза ужасна! Когда яд греховный, в ничтожном, по-видимому, количестве, проникнет в живой сосуд Святого Духа и разольется в нем, то производит ужасное опустошение и превращение. Охраняясь от греховной заразы так строго и решительно, жертвуя всем для сохранения в себе добродетели, святые отцы исполняли с точностью заповедь Господа, повелевшего отсекать руку и извергать око, когда они соблазняют (Мф. 5, 29–30). Следующая повесть также служит выражением направления, нисколько не колеблемого человеческими соображениями, но с решительностью стремящегося к исполнению воли Божией и к угождению единому Богу.
18. Поведали об авве Агафоне, что он в течение долгого времени занимался с учениками своими построением себе кельи. Не прошло еще недели, как они устроили окончательно келью и начали жить в ней, – авва увидел на месте что-то вредное для души и сказал ученикам своим то, что Господь сказал апостолам: востаните, идем отсюду (Ин. 14, 31). Этим ученики очень огорчились и сказали старцу: если у тебя было намерение переселиться отсюда, то зачем мы подверглись такому труду, строя келью долгое время? И люди начнут соблазняться на нас, начнут говорить: вот они опять переселяются, не могут ужиться на одном месте! Старец отвечал: если переселение наше послужит соблазном для одних, то для других оно послужит назиданием; найдутся и такие, которые скажут: блаженны эти иноки, переселившиеся ради Бога и презревшие свою собственность ради Него. Я решительно говорю вам, что немедленно иду: кто хочет, пусть идет, а кто не хочет, пусть остается. Ученики пали к ногам его, прося, чтоб он согласился взять их с собой[191].
19. Однажды авва Агафон шел по дороге с учениками своими. Один из них нашел на дороге небольшую связку зеленого мелкого гороху и сказал старцу: отец! Если ты благословишь, то я возьму это. Старец внимательно посмотрел на него и, как бы удивясь, спросил: разве ты положил тут эту связку? Брат отвечал: нет. Старец сказал: как же ты хочешь взять то, чего не положил?[192]
20. Спросили авву Агафона: что – больше: телесный ли подвиг или душевное делание? Старец отвечал: подвижника можно уподобить древу: телесный подвиг – листьям его, а душевное делание – плоду. Писание говорит: всяко древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо (Мф. 3, 10). Из этого явствует, что цель всего монашеского жительства – стяжание плода, т. е. умной молитвы. Впрочем, как нужны для древа покров и украшение листьями, так нужен для монаха и телесный подвиг.
21. Братия спросили авву Агафона: какой подвиг в монашеском жительстве труднее прочих? Он отвечал: простите меня! Полагаю, что подвиг молитвы труднее всех прочих подвигов. Когда человек захочет излить пред Богом молитву свою, тогда враги, демоны, спешат воспрепятствовать молитве, зная, что никакой подвиг столько не опасен для них, сколько опасна молитва, принесенная Богу от всей души. Во всяком другом подвиге, который возложит на себя посвятившийся монашескому жительству, хотя бы он нес этот подвиг настойчиво и постоянно, стяжавает и имеет некоторое упокоение; но молитва до последнего издыхания сопряжена с трудом тяжкой борьбы[193].
22. Авва Агафон говорил: я никогда не поставлял вечери любви: принимать и подавать душеспасительные наставления было для меня вечерею любви. Думаю: доставление душевной пользы ближнему заменяет собой представление ему вещественной пищи.
23. Авва Агафон, когда видел какое-либо дело и помысл побуждал его к осуждению, говорил сам себе: Агафон! Ты не делай этого! Таким образом помысл его успокоивался[194].
24. Брат сказал авве Агафону: мне дана заповедь, но исполнение заповеди сопряжено со скорбию: и хочется исполнить заповедь, и опасаюсь скорби. Старец отвечал: если бы ты имел любовь, то исполнил бы заповедь и победил бы скорбь[195].
25. Когда настало время кончины аввы Агафона, он пребыл три дня без движения, имея отверстыми глаза и содержа их в одном направлении. Братия толкнули его, сказав: авва! Где ты? Он отвечал: предстою суду Божию. Братия сказали ему: отец! Неужели и ты боишься? Он отвечал: хотя я старался всеусильно исполнять заповеди Божий, но я человек, – и не знаю, угодны ли дела мои Богу. Братия сказали: неужели ты не уверен, что дела твои благоугодны Богу? Старец сказал: невозможно удостовериться мне в этом прежде, нежели предстану Богу: потому что иной суд Божий и иной – человеческий. Когда братия хотели еще сделать вопрос, он сказал им: окажите любовь, не говорите со мною, потому что я занят. Сказав это, он немедленно испустил дух с радостью; братия видели, что он кончился, как бы приветствуя своих возлюбленных друзей.
26. Авва Агафон во всех отношениях строго наблюдал за собой и охранял себя. Он говаривал: без строжайшей бдительности над собой человеку невозможно преуспеть ни в какой добродетели[196].
Авва Аммон
1. Брат сказал авве Аммону: скажи мне что-нибудь в наставление. Старец сказал: стяжи такие помышления, какие имеют преступники, заключенные в темнице. Они постоянно осведомляются: где судья? Когда придет? И от отчаяния – плачут. Так и монах непрестанно должен внимать себе и обличать свою душу, говоря: горе мне! Как предстану я на суд пред Христа? Что буду отвечать Ему? – Если будешь непрестанно занимать себя помышлениями, то спасешься[197].
2. Авва Аммон пришел в такое преуспеяние, что от многой благости уже не знал о существовании зла[198].
Такое настроение является в душе от постоянного внимания себе, от плача о своей греховности, от действия умной благодатной молитвы. Эта молитва исполняет сердце умиления. Умиление есть ощущение обильной милости к себе и ко всему человечеству.
3. Авва Аммон никогда не осмеливался осуждать кого-либо.
4. Некоторый из отцов поведал: в кельях был старец-подвижник, имевший одежду из рогожи. Пришел он однажды к авве Аммону. Авва, увидев его в одежде из рогожи, сказал ему: это не принесет тебе никакой пользы. И спросил его старец: три помысла приходят мне. Первый предлагает скитаться по пустынным местам; второй – уйти в страну, в которой никто не знает меня; третий – затвориться в хижине, никого не видеть, и употреблять пищу через день. Авва Аммон отвечал: исполнение каждого из этих предположений будет неполезным (т. е. душевредным) для тебя. Напротив того, безмолвствуй в хижине твоей, ежедневно употребляй пищу с умеренностью, имей в сердце твоем слово мытаря (Боже! Милостив буди мне грешнику) и возможешь спастись.
Очевидно: ношение странной одежды, бросавшейся всем в глаза, намерение проводить особенный род жизни, долженствовавший привлечь к себе внимание многих, внушены были подвижнику высокоумием, которое не было понято им. Преподобный Аммон преподал ему подвиг смирения, единый благоугодный Богу, единый способный привлечь милость и благодать Божию к подвижнику.
5. Авву Аммона спросили: какой путь – путь тесный и прискорбный? Он отвечал: путь тесный и прискорбный есть обуздание своих помыслов и отсечение собственных пожеланий для исполнения воли Божией. Это и значит: се мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом (Мф. 19, 27).
6. Авва Аммон сказал: Я препроводил четырнадцать лет в Скиту, моля Бога денно-нощно, чтоб Он даровал мне победить гнев[199].
7. Однажды авва Аммон пошел к авве Антонию Великому и потерял дорогу. Он присел и заснул ненадолго. Проснувшись, помолился Богу так: Господи, Боже мой! Молю Тебя: не погуби создания Твоего! – и явилась рука человеческая, как бы ниспускавшаяся с неба: она неслась по воздуху и указывала путь Аммону до того времени, как он пришел к авве Антонию. Тогда рука остановилась над входом в вертеп Антония. Аммон постучался в двери; отворил их Антоний. Они занялись беседой о душевной пользе. После беседы авва Антоний предсказал Аммону, что он преуспеет в страхе Божием. Произнесши это пророчество, Антоний вывел Аммона из кельи и, показав на камень, сказал: нанеси оскорбление этому камню и ударь его. Аммон сделал это. Тогда авва Антоний спросил его: дал ли тебе какой ответ, оказал ли тебе какое противодействие этот камень? Аммон отвечал: нет. Так и ты, сказал ему авва Антоний, достигнешь в подобную меру бесстрастия, – что и исполнилось[200].
