Иоанн Шаховской - АПОКАЛИПСИС МЕЛКОГО ГРЕХА
Страхи входят в двери и окна человека, свистят в его замочных скважинах, наполняют все поры жизни, парализуют деятельность людей деятельных и возбуждают к деятельности недеятельных. Кто не бесчувствен, чего-нибудь да боится, иногда – многого. Правители и подданные, начальники и подчиненные, богатые и бедные, здоровые и больные. Каждый страшится по-своему… Несомненно, что, со всех сторон устрашаемый всяческими личными, общественными и мировыми привидениями, современный человек еще больший раб демонических страхов, чем древний язычник или наивный африканец наших дней.
Еще недавно множество людей, устрашенных авторитетом «науки», спешило отречься от высших ценностей своей жизни и культуры – от Творца, от вечного спасения своего, от Евангелия, от своей души… Разве это не был страх перед привидениями? Исчезли теперь эти детски-научные выводы прошлого столетия пред светом нового человеческого познания, пред новым словом науки, уже не противопоставляющей себя Богу, но скромно осознающей свои пределы.
Человека мучает собственное тело. Тело человеческое имеет свое собственное понимание счастья и горя, радости и печали. Телесные эмоции бывают для человека новым источником страданий и страхов – страхов тела и страхов уступить телу. Тело косно, настойчиво и грубо в отношении духа, оно имеет свою собственную психологию и волю. Оно наступает на дух человека, как лев; связанное духом, обращается в жалкого пса. Оно «от мира сего», и высших запросов человеческого духа не признает; его приходится принуждать к доброму делу, к молитве, к самоотвержению.
Тело «душевное» (1 Кор. 15, 44) страшится многого. Оно нередко дрожит, в то время как дух человека остается мирным и преданным в руки Божьи (опыт многих верующих людей во время воздушных бомбардировок).
Человек страшится встретить самого себя, потому что найдя себя, человек может найти Бога. А Бога не хочет человек встретить. Оттого человек страшится своей великой глубины и убегает всю жизнь от малейшего углубления в себя. Весь бег его жизни, вся сутолока мира, вся динамика его цивилизации, с ее нивелировкой и стандартизацией жизни, ее развлечения и увлечения, заботы, планы и энтузиазм, словно изгоняют человека из Лица Божия и лишают человеческого лица. Но – «Камо пойду от Духа Твоего, Господи, и от Лица Твоего камо бежу?» Этого еще многие не понимают. Порыв неверующего или мало верующего человечества направлен к тому, чтобы бежать от своей глубины, от своей тишины, где скрыто райское блаженство, где Бог встречает человека. Бежит человек от духовного мира – куда? В порочный круг внешнего творчества, внешних задач, внешних отношений к людям, преходящих успехов, мгновенно возникающих, никогда не насыщающих радостей. И человек все более боится остаться наедине с самим собою. Он уже больше не смотрит на звезды, не задумывается в тишине над жизнью. Глубина его души, могущей вместить великую любовь Самого Творца, не радостное для него, но жуткое видение.
Человек боится глубины своего бессмертного «я», своей абсолютности, «способности на все»: возможной бездны своего преступления и предельной своей самоотдачи Богу.
И во всем человек страшится боли своей, и неизвестного, как неожиданной боли. Страшится он и самого страха своего, ибо страх есть боль; и радости даже иногда страшится человек, ибо радость неверна и, уходя, приносит боль; человек может страшиться радостных своих надежд. Как глубок человек, так таинственно-безбрежен мир его духа; можно поистине сказать: такой дух, как человеческий, мог быть дан только бессмертному человеку.
Научная психопатология и психотерапия слишком отвлеченно (и потому неверно – вне критериев добра и зла) исследуют область бессознательного; оттого, даже в самых тонких своих анализах, не могут коснуться настоящих тайн жизни человека.
II
Светлые страхи рождаются от страха Божия. Благоговение, трепет веры и надежды входят в сердце человека острой болью и блаженством светлого страха.
Любящий волю Божию более своей жизни страшится сделать что-либо в мире «от себя», а не «по Богу», сделать что-либо так значит для него причинить себе мучения. И человек осторожно ходит и наполняет мир только благоуханным медом жизни. Человек ' страшится греха, но не как внешней, роковой силы, а как чего-то, созвучного своей слабости… «Не введи нас (нашу слабость!) во искушение» (во испытание), «не подвергай ее экзамену», просит Бога смирившийся человек… «На аспида и василиска наступиши и попереши льва и змия», – отвечает человеку Бог. Эту истину 90-го псалма знает верная Богу душа и не боится, ни тьмы мира окружающего, ни своей. Она боится лишь одного: страшно огорчить Любимого! Это – страх учеников Христовых. Человек тогда страшится уже не мучений своей неверности Богу, но потери этих мучений; страшится мирных и безболезненных для себя нарушений Божественной воли. Это – высший круг страха, вводящий в небесную гармонию духа и эту гармонию в человеке охраняющий. Светлый страх вдохновляет и живит человека своей мукой.
Окрыленный, подъятый этим страхом божествен ной любви, человек обретает свободу от греха и освобождается от низших мучений страха.
Опыт «различения духов» (1, Ин. 41) есть опыт и различения страхов. Страх всегда вдохновлен каким-то духом. Темные страхи гнетут, обессиливают, убивают. Светлые страхи собирают душу, очищают, вводят в мир Святаго Духа.
Темный страх есть недостаток любви к Богу и к ближнему. Любящий перестает страшиться… Любовь побеждает страх (1, Ин. 4, 18). Как свобода движения побеждает скованность, так любовь побеждает страх. Чистая, сыновняя отданность человека Богу, или братская отданность сердца другому человеку, побеждает страх себялюбия, захолаживающий, леденящий сердце. Но это относится только к истинной любви. Неверная, движущаяся страстью или похотью любовь не знает бесстрашия; она не побеждает страха, но усиливает его, т. к. усиливает самость человека. Даже материнская любовь, одна из высоких и жертвенных любовей этого мира, лишь в одухотворении и возвышении к Богу себя и любимых побеждает естественный страх.
Полное освобождение от естественных и противоестественных страхов достигается только через «освобождение сына» – когда сын, т. е. Божий человек, освобождается в самой душе человеческой, и совершает это освобождение Сын Божий, «Освобождение сына» совершается чрез вытеснение из; человеческой души какой-либо страсти и тем самым связанного с нею страха. Иногда всех страстей и всех страхов. Тогда все тени уходят из души; и даже тени теней ее покидают.
Св. Иоанн Златоуст говорил, что для него ужаснее вечных мук было бы увидеть кроткий лик Господа Иисуса Христа, с печалью отворачивающийся от него… Вот психология истинной веры: страх огорчить любимого Господа, не принять с безмерностью духа Его безмерную любовь.
Ни Иоанн Златоуст, ни другие праведники не были, конечно, свободны на земле от страхов человека, «в мире живущего и плоть носящего». Спутник Павлов, Лука, говорит, что ангел, явившийся ап. Павлу на корабле, во время ужасной бури, сказал: «Не бойся Павел, тебе должно предстать пред Кесаря»… Несомненно, ангел из своего духовного мира видел, что у апостола был тогда и некий плотский страх. Мы видим далее, как, идя узником по Аппиевой дороге к Риму, престарелый апостол «ободрился», увидев тамошних братьев. Так человечно описание этой немощи апостола. И не раз он испытывал беспокойство. «Когда пришли мы в Македонию», «плоть наша не имела покоя, но мы были стеснены отовсюду: от вне – нападения, внутри – страхи «(11 Кор. VII, 5).
Ветер мира рябил и страхом поверхность этой до конца богопреданной души. Но он не помешал ее апостольскому делу. В этом и открывается сила Божия, действующая в преданной Богу слабости человеческой. Вся красота человека в том, что ничто не в силах удержать его от дела Божьего в мире. Мир ищет «сильных» и их рассеивает, как прах. Творец приближает к Себе «слабых» (в их собственном сознании), т. к. только правдиво осознавший себя слабым, нуждающимся в силе Божьей, человек может принять силу Божию.
Человек страшится умирать в Боге, до конца посвящать себя и все Богу. Но ему не надо пугаться ни мнимой великости своих усилий и жертв на путях к Богу, ни своих слабостей, ни страхов на этих путях. Чрез все эти бездны переносится человек силой Божьей, когда это надо для дела Божьего и человеческого в мире. А не надо, и человек вновь стоит у бездны своей, бессильный и блаженный в своем бесстрашном ничтожестве.
Верная и в желании верности пребывающая душа остается всегда в светлой настороженности, она боится не узнать воли Божьей или, зная ее, в чем-либо изменить ей. «Не введи нас во искушение», – молитва всех правдиво сознающих возможность своего невнимания, своей рассеянности, своего увлечения второстепенным и своего падения. Но чувство своей слабости у христианина никогда не переходит в inferiority complex [2]. Наоборот, это чувство есть крыло веры, мужества и утверждения в Боге. Учитывая свою слабость, слабость всех вообще людей и паутинность всего мира, человек ни в чем не полагается ни на себя, ни на что-либо «от мира»; ни в чем земном не утверждает своей последней надежды, И в этом никогда не обманывается.
