Константин Зноско - Исторический очерк Церковной унии. Ее происхождение и характер

Пообещав Ионе Киевскую митрополию после Исидора, Патриарх отпустил его. Приезд Исидо­ра на место назначения поразил всех неожиданностью, однако он был принят с почестями и стал править митрополией. Пробыв на митропо­лии четыре месяца, он объявил, что в Италии готовится Восьмой Вселенский Собор для соеди­нения Церквей, на котором необходимо быть и ему, и стал собираться в путь. Великий князь Василий Васильевич и некоторые из епископов старались отклонить его от этой поездки, но он упорно стоял на своем намерении. Тогда великий князь сказал ему: «Если ты уже непременно же­лаешь идти на Восьмой Собор, то принеси нам оттуда древнее православие, которое мы приня­ли от предка нашего Владимира, а нового и чу­жого не приноси нам, мы его не примем». Иси­дор дал клятву стоять за древнее православие, но на Флорентийском Соборе ее не сдержал. Взяв с собой немалое число духовных лиц, Исидор от­правился в Феррару и уже на пути стал обнару­живать свою измену православию. Случилось ему прибыть в одно место, населенное как православ­ными, так и латинянами, и те и другие вышли навстречу ему с крестами. Он миновал православных, даже не поклонившись кресту, и подошел к после­дним. Сопутствовавший ему епископ Суздальский Авраамий, видя такой поступок, удивился и с горечью сказал: «Видно, не пастыря, а волка, овчей одеждой прикрытого, имеем мы». Латиняне приняли его с великой радостью, угощали и проводили далее. Вот как с первых же шагов стала обнаруживаться личность митрополита Исидора, принявшего на себя обязанность защищать православие.

Но продолжим далее историю подготовки вос­точных епископов к Собору. По свидетельству ве­ликого екклесиарха Константинопольской Церк­ви Сильвестра Скиропула, принимавшего участие в соборных деяниях, император Иоанн Палеолог, имея свои тайные замыслы, которые он обнаружил впоследствии, велел посланному к Патриархам внушить им тайно, что если они никого не имеют назначить своими местоблюстителями, избрали бы указанных им лиц, и Патриархи исполнили его волю беспрекословно, назначив лиц, указанных императором. Грамотами своими, данными их за­местителям, они, однако, связали последних обя­зательством, чтобы те не дерзали ничего утверж­дать на Соборе или определять кроме того, что будет согласно с правилами Вселенских Соборов и св. отцов, и дабы отнюдь не было никакого изме­нения или прибавления в Символе Веры (Скиропул. Кн. III, гл. 3). Когда Патриарх узнал, что лега­ты на Собор избраны по царскому приказу, без его одобрения, он огорчился за столь неуместную тай­ну. Еще более смутился прибывший в Константи­нополь от лица Базельского Собора легат, когда прочитал патриаршие грамоты, которые связывали патриарших местоблюстителей. Он убедил им­ператора послать Патриархам для подписи другие доверительные грамоты, в которых было исклю­чено все, что могло препятствовать соединению, под тем именно предлогом, что это необходимо для чести царя и Собора. Посылая эти грамоты, император писал Патриархам: «Знайте, что мы ничего не хотим творить кроме того, о чем вы сами к нам писали, и не хотим изменить что-либо вопреки ус­тавам вселенским и отеческим, ничего не убавляя и ничего не прибавляя к доселе верованному нами и укрепленному соборно. Итак, отложите всякое подозрение и, изменив грамоты ваши, пребывай­те спокойны, что ни в чем не отступим от запове­дей ваших». Время показало, что император не выполнил своего обещания, и неудивительно, что восточные Патриархи не признали впоследствии флорентийских постановлений.

После получения от Патриархов вторичных гра­мот император известил папу через хранителя пе­чати Мануила, что готов с наступлением осени при­быть на Собор, а через другого посланника, Иоанна, потребовал от отцов базельских, чтобы те присла­ли за ним в условленное время галеры. Он же дол­жен был условиться с ними и об издержках в пути, но на деле оказалось другое. Посланник императо­ра Иоанн, непонятно по каким причинам, вступил в переговоры относительно денег и судов с самим папой, что показалось весьма подозрительным от­цам базельским (Скиропул. Кн. III, гл. 5).

Осенью прибыли в Константинополь папские галеры с легатами и тремя западными еписко­пами. И легаты, и епископы стали убеждать им­ператора и Патриарха немедленно тронуться в путь и прибыть в Феррару, уверяя, что папа при­мирился с отцами Базельского Собора. Но не про­шло и двух недель, как в Константинополь при­были галеры, посланные отцами Собора. Легаты соборные обличили коварство папы и принесли условленные деньги на путевые издержки. Лега­ты папские, со своей стороны, не щадили денег и обещаний, чтобы склонить императора на сторо­ну папы. Напрасно епископы базельские уверя­ли, что папа враждует против Собора и предлага­ли ему приостановить свою поездку, пока он не убедится в этом, снесясь с Собором. Император отверг эту предосторожность. Не послушался он и германского императора Сигизмунда, в преде­лах империи которого действовал Базельский Со­бор, советовавшего ему не ехать в Италию, пока не утихнет внутренний раздор в Западной Церк­ви; не послушался он и здравого голоса восточ­ных святителей, и совета турецкого султана Амурата не надеяться на дружбу с латинянами. Какое-то странное ослепление овладело его умом, и он, отвергнув предложение отцов базельских, вместе с 12 епископами и многочисленным кли­ром отплыл в Италию, чтобы там испить заслу­женную им чашу горестей и позора.

С чрезвычайной честью встречен был император в Венеции, куда прибыл и кардинал Иулиан, пред­седательствовавший на Базельском Соборе и пере­шедший на сторону папы. Прибыв затем в Ферра­ру, он был принят с великими почестями папой и после переговоров с ним послал гонца к Патриар­ху Иосифу, предупреждая, что папа требует от него при встрече земного поклона и целования туфли. Ужаснулся Патриарх и по прибытии в Феррару за­явил встретившим его епископам, что он согласен только на целование братское и не сойдет с галеры и не позволит выйти никому из своих епископов, пока папа не откажется от своего безумного требо­вания, противного церковным уставам. Папа Евге­ний вынужден был уступить, но принял Патриар­ха не всенародно, а в своих покоях, и хотя встретил его стоя и поцеловал по-братски, однако не упус­тил показать его подчиненность, посадив его с кар­диналами на низкое седалище подле своего возвы­шенного престола. Так произошла унизительная встреча двух представителей Церквей Востока и Запада после долговременного между Церквами разрыва, показавшего воочию, какого можно было ожидать от Рима братского единства. Это свое ве­личие папа подчеркивал и в дальнейших своих дей­ствиях, последовавших при открытии Феррарского Собора.

Глава IX

СОБОР В ФЕРРАРЕ

Не успел Собор приступить к деяниям, как уже начались недоразумения по поводу распределения мест для присутствующих на Соборе. Папа выска­зывал пожелания восседать на престоле, импе­ратор же и Патриарх на это не соглашались. После долгих споров решено было поставить посередине аналой с Евангелием и подле него по правую сто­рону троны для папы и германского императора, а по левую — для греческого императора и Патри­арха, а затем седалища для остальных членов Собора так, чтобы Западная Церковь восседала спра­ва, а Восточная— слева, но и тут возвышение и уб­ранство папского трона возбудили жалобы Патриар­ха, и император с негодованием воскликнул, что он видит в соборных приготовлениях только житейс­кую гордость, чуждую всякого духовного прили­чия (Скиропул. Кн. IV, гл. 26).

Когда коснулось дело выдачи обещанных папой средств на содержание императора и восточных участников Собора, не обошлось без споров и на­реканий, ибо папа выдавал деньги только как ми­лость, большей частью тогда, когда соглашались с его предложениями, и этой мерой держал гре­ков в порабощении. Доходило до того, что некото­рые епископы вынуждены были продавать свои одежды.

Чтобы унизить Патриарха, папа отвел ему для жительства и совершения богослужений для православных самый незначительный монастырь и, несмотря на его болезнь, открыл Собор без его участия, хотя дальнейшие его заседания были от­ложены на четыре месяца якобы по поводу ожи­дания посольств от европейских государей, ко­торые на самом деле не явились. Явились только представители Российской Церкви, во главе с митрополитом Исидором, епископом Суздальс­ким Авраамием и несколькими пресвитерами.

Чтобы распространить молву о начавшихся со­борных деяниях и подорвать авторитет Базельского Собора, еще продолжающегося, Евгений пред­ложил императору назначить частные совещания по поводу разногласий между Церквами. Для совещаний были избраны со стороны православных: Марк Ефесский, Виссарион Никейский с тремя другими епископами, а со стороны римлян: кар­диналы Иулиан и Фирмиллиан, епископ Родос­ский Андрей, бывший некогда православным, и проповедник папского двора Иоанн, — причем император строго запретил своим избранникам касаться главных предметов спора: об исхождении Св. Духа и опресноках— и приказал проявлять крайнюю осторожность в спорах о папской власти и о чистилище, чтобы не повредить предстоящим прениям на Соборе. Когда же Марк предложил западным епископам вести прения по двум пос­ледним вопросам, они согласились рассуждать о чистилище, как о менее спорном. Прения эти не привели к согласию, и каждая сторона осталась при своем мнении, хотя Марк и высказался, что во мнениях обеих Церквей по этому предмету не столь великое различие, как предполагалось. «Рим­ляне, — говорил он, — исповедуют и в нынешнем веке (т.е. до страшного суда) огонь и очищение, в будущем не чистительный огонь, но вечный; ис­поведуют во времени очищение душ огнем и тем искупление грехов: так, кто согрешил много, ос­вободится после долговременного чистилища, кто же мало, скорее разрешится также с помощью мо­литвы Церкви. Итак, римляне признают огонь вре­менный и вечный и первый называют чиститель­ным. А греки предлагают огонь только в вечности (основываясь, впрочем, на словах Писания), одна­ко признают и временное наказание душ, т.е. что души, обремененные грехами, отходят в места мрачные, в места плача, где пребывают до време­ни в плаче и наказании, лишенными божествен­ного света; очищаются же, т.е. из этого мрачного и плачевного места разрешаются, молитвами, приношением Бескровной Жертвы, милостыней, а не огнем» (Concil. Florent., XXXII, p. 28).