Николай Морозов - Христос

Всякий ученый должен стремиться к установлению истины как в общих, так и в частных вопросах. К числу последних вопросов относится и разобранный мною здесь. И этот вопрос вовсе не так маловажен, как это может показаться с первого взгляда.

Не говоря уже о том, что непонятное до последнего времени астрологическое содержание Апокалипсиса делало его полторы тысячи лет источником крупнейших и вреднейших религиозных суеверий, — определение его даты и истинного смысла очень важно и с точки зрения всякого свободомыслящего человека. То, что я вам говорил здесь, есть новый и чрезвычайно важный прием исторической критики . Только этот прием и мог поставить Апокалипсис на его истинное место в хронологии крупных исторических событий. Отныне всякая книга, в которой трактуется Апокалипсис, должна быть относима не ранее, как к пятому веку.

Таким образом, история первых четырех веков христианства сразу освобождается от целой кучи загромождавшего и затемнявшего ее апокрифического средневекового хлама. Горизонт древнего мира открывается чистым и ясным для свободного и действительно научного исследования.

Часть Первая

Великий Царь

Исторические основы легенды о великом маге и учителе Иисусе

Глава I.

Когда вы смотрите на какое-нибудь только-что отремонтированное и оштукатуренное здание, оно всегда вам кажется совсем прочным. Если вы не видели его до ремонта, вам и в голову не придет, что под его штукатуркой снаружи стен и под новыми обоями внутри многое давно прогнило, и даже основные бревна комнат прилажены друг к другу так непрочно, что готовы свалиться при первом напоре сильного ветра.

Точно такое же впечатление производит на нас и история древнего мира. По нашим курсам и учебникам, даже не указывающим к какому времени принадлежат первые издания их первоисточников и когда найдены первые рукописи, которыми пользовались их составители, — выходит все так последовательно, а иногда и увлекательно, что мысль при чтении совершенно перестает критически работать, да и не может, не зная, откуда автор взял свои сведения. Загипнотизированному читателю остается только верить в его глубокую компетентность да запомнить, что он сказал…

Совсем другое, когда, оставив авторов XX века, начинаешь читать их первоисточники. Прежде всего, никаких первоисточников большею частью нигде на земном шаре не оказывается в рукописях. Имеются только печатные книги, появившиеся в свет позднее 1450 года, и из них мы узнаем, что в средние века рукописи этих книг оставались неизвестными и что они «открыты» лицами, принесшими их издателю только перед самым печатанием, а потом снова делись неизвестно куда.

Вот хотя бы необходимая для этой нашей работы «Церковная история» Сократа Схоластика, обнимающая период от Константина I до Феодосия Младшего (т.е. приблизительно от 325 до 425 года нашей эры). Издатели «открыли» ее сначала только в латинской рукописи в начале XVI века, а потом, лет через тридцать, новые издатели «открыли» и ее греческий подлинник. Что с обеими было в продолжение 1200 лет, да и существовала ли сама эта книга, никто ничего сказать не может. Ведь даже и в тех редких случаях, когда, после напечатания, на усиленный спрос любителей древности являлось лицо, предлагавшее такую рукопись, якобы сохранившуюся у его предков с незапамятных времен, можно сказать, что «спрос всегда родит предложение». Мы не знаем даже о том, куда делась рукопись после напечатания. Почему издатель и нашедший не постарались сохранить такую драгоценность, хотя уже и тогда собирали древности?

То же самое оказывается и с другими первоисточниками древней истории, почти со всеми.

Вот хотя бы знаменитые диалоги Платона. Они были совершенно неизвестны ученым вплоть до конца XV века. Лишь в это время один флорентийский философ, по имени Марчеллио Фичино, принес богатому издателю Лаврентию Венету латинскую рукопись под этим названием, объявив ее своим переводом с греческой рукописи. Этот сборник статей, в котором, кроме политических и философских рассуждений, оказалось также много и скабрезного, и явно анахронического, был издан Венетом в 1482 году. Книга быстро разошлась. Неведомый ранее Платон стал сразу знаменит, и через девять лет, в 1491 году, этот сборник вышел вторым Флорентийским изданием на средства Лаврентия Медичи.

Его анахронизмы к этому времени были уже отмечены серьезными читателями, и вот тот же самый Фичино дает одному венецианскому издателю свой новый «исправленный от указанных ему анахронизмов» перевод, а в 1517 году выходит и второе его издание.

Греческих рукописей Марчеллио Фичино никому не предъявлял до самой своей смерти; не нашли их у него и его наследники. До сих пор никто ничего не знает об их существовании где-либо на свете, и до сих пор несомненно только то, что они исчезли бесследно, несмотря на то, что почти тотчас после выхода из печати первого издания «перевода Фичино» много просвещенных людей того времени стало усиленно искать повсюду греческих рукописей этого вновь открытого в только-что сделанном переводе греческого философа.

В это время один богатый венецианец Альдо Манучио даже обещал платить по золотой монете за каждое исправление Фичинова перевода по греческому тексту. В ответ на его обещания, но уже через 30 лет после первого издания Платона и, повидимому, еще при жизни Фичино, не сам Фичино, а один венецианский критянин Марк Мазур представил в 1512 году и «греческий текст Фичиновых переводов», носящий, по моим исследованиям их слога, характер произведений, принадлежащих нескольким различным авторам. Они представляют собою, очевидно, переводы самих же латинских произведений Фичино на греческий язык, сделанных по спешному заказу Мазура несколькими греками-переводчиками из разных местностей.[1] В то время научно-литературная критика была совсем слаба, и все эти произведения были тотчас напечатаны в 1513 году, а затем с постоянными исправлениями они печатались во множестве изданий в продолжение всего XVI столетия. Итальяно-латинский писатель XVI века Марчеллио Фичино, под именем греческого философа Платона, стал величайшей знаменитостью «древности», хотя в XIX веке уже не осталось ни одного из его диалогов, подлинность которого не была бы заподозрена или прямо оспариваема кем-либо из платонистов, да и подлинность упоминаний о нем у других древних греческих авторов теряет всякое значение, так как все они сделались известными уже после Фичинова перевода. Спрос родил предложение…

А вот и третий пример — знаменитые книги Иосифа Флавия. Этот Флавий был «открыт» и сделался известным лишь с 1566 года. Только в это время автор XVI века, Самуил Шеллам, вдруг предъявил издателю рукопись «Иудейские Древности», опять без предъявления кому бы то ни было «подлинной рукописи». Эта книга даже сразу возбудила подозрение у современников. И действительно она была полна анахронических мест.[2] Автором ее был сам Самуил Шеллам, а затем она с пополнениями появилась уже в еврейском и в других переводах.

Я не буду приводить дальнейших примеров.

Скажу только одно: таково возникновение всех древних книг!

Возьмем хотя бы сочинения Василия Великого, Иоанна Златоуста, Оригена, не говоря уже о Сократе, Аристотеле, Цицероне, Виргилии, Горации, Геродоте, Пифагоре и о всех до одного остальных. Их рукописей, хотя бы от IX века, нигде нет; как-будто лица, принесшие их в типографии, нарочно уничтожали их тотчас же после напечатания…[3] И невольно думается: не призраки ли, не миражи ли все то, что мы воображаем о древней жизни греков, египтян, римлян, евреев и всего древнего Востока по подобным документам?

Но даже и умалчивая об этом основном пороке всех первоисточников, по которым мы восстанавливаем древнюю жизнь, т.е. об их собственной молодости, мы видим в них целые серии невероятных по самой своей сущности, или противоречащих друг другу сообщений, а во всем том, что нам кажется в них вполне правдоподобным, мы замечаем крайнюю отрывочность и неопределенность времени, к которому относится рассказ. Из-под поверхностного слоя искусно оштукатуренного здания современных историй древней жизни, как я уже говорил, показываются, при каждом исследовании времени открытия их первоисточников, полусгнившие и непрочно прилаженные бревна.

А в критическом разборе этих первоисточников даже у авторов XIX века мы видим крайнюю наивность. Тут не критика, а защитительные речи в пользу незащитимого.

Эта маленькая экскурсия к первоисточникам является необходимой для продолжения чтения моей книги.

Иначе, для обычной публики, никогда не читавшей по истории ничего, кроме уже готовых курсов и обзоров, хотя бы даже и обширных, мое недоверие к прочности основ древней истории может показаться чем-то напрасным, заранее осужденным на неудачу, хотя на деле это не так, и чем древнее времена, тем более и тем серьезнее можно оспаривать наши сведения о них по отношению к тогдашней человеческой жизни.