Жан Кальвин - Наставление в христианской вере, т.4
Некоторые соглашаются с нами в том, что достоинство заключено в вере и любви, однако грубо ошибаются в оценке меры этого достоинства. Они требуют совершенства веры (такого, чтобы к нему нечего было добавить) и любви, равной любви Христа к нам (здесь Кальвин выступает против анабаптистов). Но тем самым они отстраняют всех людей от участия в святой Вечере, как и наши прежде упомянутые противники. Ведь если принять их точку зрения, то окажется, что ни один человек не мог бы вкушать таинство достойно, потому что все до одного были бы признаны виновными и отвергнуты по причине своего несовершенства. И вообще было бы чересчур большим невежеством - если не сказать глупостью - требовать для допущения к таинству такой степени совершенства, которая сделала бы таинство ненужным, излишним. Ибо оно было установлено не для совершенных, а для слабых и немощных, чтобы будить, воодушевлять, укреплять и упражнять их веру и любовь, а также восполнять недостаток того и другого.
43. Что касается внешнего обряда - принимают ли верующие хлеб в руки или нет; делят ли его между собой или каждый ест то, что ему дано; возвращают ли чашу служителю или передают следующему; употребляют ли для причастия пресный или кислый хлеб, красное или белое вино - это не имеет значения. Все эти вещи безразличны и оставлены на усмотрение Церкви. Хотя доподлинно известно, что в древней Церкви все брали причастие в руки (Августин. Против послания Пелагиана, II, XXIII, 53 (MPL, XLIII, 227)); и Христос сказал: «Примите ... и разделите между собою» (Лк 22:17). Исторические источники сообщают, что до римского епископа Александра (Александр I, Папа римский в 107-116 гг.) для Вечери брали кислый хлеб, какой обычно ели каждый день. Этот Александр первым ввёл в употребление пресный хлеб. Я не вижу для такого нововведения других оснований, кроме желания поразить чернь очередным зрелищем вместо того, чтобы наставлять их души в истинной вере.
Я спрашиваю всех, в ком есть хоть искра благочестия, пусть даже самая слабая: разве не очевидно, насколько ярче сияет слава Божья в прежнем способе принятия таинства и насколько больше духовного утешения получают от него верующие, чем от этих бесполезных и бессмысленных ухищрений, предназначенных лишь для того, чтобы развлечь и поразить публику? Оглушённый и сбитый с толку суеверием народ послушно идёт туда, куда его влекут, - и они называют это «удерживать народ в вере и страхе Божьем»! Если кто-нибудь вздумает оправдывать эти измышления древностью, то я отнюдь не пребываю в неведении относительно того, насколько древним является употребление елея и дуновений при совершении крещения (Тертуллиан. О крещении, против донатистов, 7 (MPL, I, 1315) и мн.др.) и насколько быстро в послеапостольскую эпоху Вечеря Господня оказалась опутанной человеческими ухищрениями. Всё это - свидетельства суетности, глупости и дерзости человеческого разума, который не может удержаться, чтобы не искать себе развлечений в божественных тайнах! Так будем же помнить о том, насколько высоко ценит Бог повиновение его Слову - настолько, что желает, чтобы в его Слове мы судили и Ангелов, и весь мир.
Если оставить все эти помпезные церемонии, можно было бы считать, что Святая Вечеря совершается как должно, когда предлагается в Церкви весьма часто - по крайней мере раз в неделю - и следующим образом. Сперва просто читаются публичные молитвы, затем следует проповедь. Далее, когда хлеб и вино будут лежать на столе, пусть служитель скажет об учреждении Вечери и объяснит обетования, в ней заключённые, а вместе с тем и отлучит всех тех, кто исключён из причастия запретом Господа. Далее пусть совершается молитва Господу дабы Он с той же милостью, с какой дал нам эту священную пищу, соблаговолил наставить и расположить нас к надлежащему принятию её в вере и сердечной благодарности и по милосердию своему сделал нас достойными такой трапезы - ибо сами по себе мы вовсе не таковы. При этом пусть поются псалмы или читаются отрывки из Евангелия; и пусть в соответствующем порядке верующие причащаются; а служителям следует преломлять и раздавать хлеб и прилагать чашу. По окончании Вечери пусть верующие будут призваны к чистой вере и её твёрдому исповеданию, к любви и к соблюдению нравов, достойных христианина. Наконец, надлежит воздать благодарение и хвалу Богу. По завершении всех этих действий Церковь и все присутствующие отпускаются с миром.
44. Всё сказанное до сих пор об этом таинстве явно показывает: оно было установлено не для того, чтобы принимать его один раз в год (таково предписание Четвёртого Латеранского собора (1215), канон 21 (см. Hefele-Leclercq, op. cit., v.5, p. 1349 s.)), и то по обязанности, как это стало обычным в наше время. Нет, оно было предназначено для частого употребления всеми христианами, чтобы напоминать им о страстях Иисуса Христа. Это напоминание и памятование должно поддерживать и укреплять их веру, побуждать их ко хвале Господу и прославлению Его благости. Наконец, оно призвано утверждать и питать их взаимную любовь, дабы они проявляли её друг к другу, сознавая себя соединёнными любовью в единстве Тела Иисуса Христа. Ибо всякий раз, когда мы приобщаемся символу Тела Господня, мы словно заключаем между собой договор, принимая на себя взаимные обязательства по исполнению дел любви. В силу этого договора никто из нас не должен делать ничего, что могло бы задеть брата, и не упускать ничего, что могло бы стать для него помощью и поддержкой всегда, когда возникает такая возможность и необходимость.
Св. Лука сообщает в Деяниях апостолов, что именно таков был обычай Апостольской Церкви: верующие постоянно пребывали в учении апостолов, в общении, то есть в раздаче милостыни, в преломлении хлеба и в молитвах (Деян 2:42). Отсюда возникло неизменное правило, что ни одно собрание Церкви невозможно без проповеди Слова, милостыни, участия в Вечере и молитвах. Из Посланий св. Павла нетрудно заключить, что такой же порядок установился в Церкви коринфян, где он соблюдался, как известно, ещё долгое время спустя. Ибо оттуда идут те древние каноны, авторами которых считают Анаклета и Каликста. В них предписывается обязательное, под угрозой отлучения, участие всех христиан в Вечере после освящения даров (Decretum Gratiani, III (De consecratione), dist.I, c. 59, 1, 1311, где по Псевдо-Исидору цитируется Анаклет (третий Папа римский, 76-78), послание 11. Ссылка на Каликста является ошибочной.). Так называемые Апостольские правила тоже устанавливают, что все покидающие собрание до его окончания и не вкусившие таинства должны быть наказаны как возмутители Церкви (Апостольские правила, 9-10 (MPG, CXXXVII, 53)). Следуя этому правилу, Антиохийский собор (Первый Антиохийский собор (341) с. 2 (см. Hefele-Leclercq, op. cit., v. 1, p. 715)) установил, что всякий, кто вступает в Церковь, слушает проповедь, но уклоняется от участия в Вечере, должен быть отлучён вплоть до исправления. Толедский собор (Первый Толедский собор (400), c. 13 (цитируемый в вышеупомянутом Decretum Gratiani, III (De consecratione), dist.2, c. 20 - MPL, LXXXIV, 331)) смягчил данное предписание, однако сохранил его суть. Канон этого собора гласит: все те, кто отказывается от причастия таинству по окончании проповеди, должны быть предупреждены. Если же они не пожелают внять предупреждению, надлежит исторгнуть их из лона Церкви.
45. Очевидно, что посредством этих установлений святые отцы хотели утвердить частое проведение Вечери, потому что видели в этом пользу для народа Божьего. Такой обычай установился со времени апостолов, однако по небрежению был постепенно оставлен. Св. Августин так свидетельствует относительно его времени: «Таинство соединения с Телом Господа совершается в одних Церквах ежедневно, в других в определённые дни, и одни принимают его во спасение, другие - в осуждение себе» (Августин. Трактат о Евангелии от Иоанна, XXVI, 15 (MPL, XXXV, 1614)). И ещё, в первом письме Януарию: «В одних Церквах не проходит дня без принятия таинства Тела и Крови Господних; в других его принимают по субботам и воскресеньям» (Августин. Письма, 54 (Януарию), II, 2 (MPL, XXXIII, 200)). Но поскольку народ, как уже было сказано, не слишком прилежно исполнял свой долг, святые отцы сурово порицали подобное небрежение, дабы не показалось, что они его одобряют. Свидетельство тому - послание св. Иоанна Златоуста эфесянам, где говорится: «Бесчестящему пир не сказали: "Зачем ты за столом?", но: "Зачем ты вошёл?" Итак, кто находится здесь, но не участвует в таинстве, тот дерзок и бесстыден. Я спрашиваю вас: если некто придёт на званый пир, и умоется, и возляжет, и приготовится есть, но ничего не вкусит, не нанесёт ли он тем самым бесчестье пиру, на который приглашён? Ты находишься здесь среди тех, кто молитвой приуготовляется к принятию таинства. И коль скоро ты не уходишь, значит, признаёшь себя одним из их числа, - но в конечном счёте отказываешься причащаться вместе с ними! Не лучше было бы тебе вовсе не приходить? Ты скажешь, что недостоин. Я же отвечу тебе, что тогда ты недостоин и молиться, ибо молитва есть приуготовление к принятию св. таинства» (Иоанн Златоуст. Комм. на Послание к эфесянам, гл. I, гомилия III, 5 (MPG, LXII, 29-30)).
