Сергей Зеньковский - Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века
Но как эта невельская община, так и более поздние другие федосеевские общежития все‑таки очень значительно отличались от православных русских монастырей. Это были собственно только общежития для всех членов федосеевской “восточныя соборныя церкви”. В них не было пострига и обета; безбрачие являлось результатом догматического рассуждения, а не добровольного решения отдельного члена общины. Сам глава общины Феодосий тоже не считал свой “мир” за монастырь и даже упрекал беспоповцев–поморцев за то, что их выговские иноки носили монашескую одежду и, не будучи постриженными в иночество священниками, все же совершали ряд служб и обрядов, которые, по церковным канонам, было разрешено совершать только монахам. Он забывал при этом, что поморцы ввели пострижение в иноки без священников и что его же федосеевские наставники и сам он совершали службы, которые, тоже по уставу церкви, могли совершать только монахи или даже только священники[199]. Фактически эта община и была всем “христианским миром” федосеевских учеников и последователей, в котором они по заветам их первоучителя Капитона жили особо от греховного, завоеванного Антихристом мира, а не особо выделенной из федосеевского движения монашеской обителью. Их собственный мир принимал у них внешние монашеские формы прежде всего благодаря их бракоборческому учению. Федосеевцы должны были в принципе жить целомудренно, как монахи, но не делаясь таковыми. Это был особый мир людей, считавших себя избранными Богом для спасения, которые решительно отмежевывались от постороннего, греховного и погрязшего в светскую жизнь человечества. Вне общины все принадлежало Антихристу, в домах, на полях, на торгах была его печать, и извне общины были возможны лишь грех и вечная погибель[200].
Как и для новгородских старцев, так и для Феодосия Антихрист являлся только духовным явлением, а не определенной личностью, вроде патриарха Никона, как это учили ранние старообрядцы 1650–х и 1660–х годов. “Егда Христос по земли явися и с человеки поживе, не царствовал он чувственно на земли, тако и антихрист не имать в чувстве быти”, — писал в 1701 году Феодосий в своем “Увещании”, видимо, не замечая, что он высказывает новое богословское положение, в котором характеристика пребывания Христа на земле несколько напоминала арианские установки, а само сравнение первого пришествия Христа с пришествием Антихриста было похоже на дуалистическое учение богомилов и альбигойцев[201]. Феодосий развивал свою христологию и антихристологию и дальше в том же богомильском духе. “Явися агнец Христос, явится и антихрист агнец”. Призывая своих последователей уходить из мира в обособленные общины, он писал: “И паки апостол рече: изыдите братие от мира и нечистот его не прикасайтеся; возлюбите безмолвие. Да познайте Бога и откровенным умом славу Его узрите, что всуе метемся в жизни сей”. Он неоднократно подчеркивает необходимость разрыва с миром, советуя своим ученикам: “Побегайте и скрывайтеся во имя Христа”[202].
По своей строгой дисциплине, формально пуританскому подходу к миру, трудолюбию и постоянному стяжанию, сознанию своей исключительности и избранности, мирскому священству, которое они называли наставничеством, Невельская община Феодосия и поздние другие общины этого “согласия” скорее напоминали Женеву времен Кальвина, чем православные монастыри. Правда, новгородские соборные отцы 1692 и 1694 годов, а вслед за ними Феодосий не развили особого учения о предопределении; тем не менее их взгляд на мир как на мир греха и людей, обреченных на вечное мучение, в то время как сами федосеевцы являлись в своих собственных глазах как бы избранниками Божьими, нашедшими путь спасения, несколько напоминал установку Кальвина, хотя этот женевский теократ и не проповедовал безбрачия. Кальвин тоже ведь считал, что сама принадлежность к его учению и сознание важности пуританского образа жизни указывают на избранность человека Богом. Это чувство исключительности в мире, отсутствие снисхождения к людским слабостям, ощущение греховности внешнего мира, фактически дуалистическое мировоззрение, священство мирян и личная ответственность человека за свое спасение верой, молитвой, трудом и аскетическим или пуританским “подвигом”, несомненно, сближали эти столь различные в своей богословской догматике, истории и окружении движения. Правда, подход к вопросу собственности этих ранних, конца XVII и начала XVIII века федосеевцев был диаметрально противоположным кальвинистическому, но федосеевский девиз “праздность училище злых” скоро помог им отойти от монастырского православного подхода к хозяйственным вопросам и уже с конца XVIII века из числа федосеевцев выходит немало отличных и очень успешных дельцов, думающих не только об интересах своего согласия, но и о личном обогащении.
Все же, несмотря на многие общие догматические, психологические и дисциплинарные черты учений беспоповцев и Кальвина, федосеевцы резко отличались от кальвинизма в подходе к обществу и особенно государству. В своих “Христианских учреждениях” Кальвин указывал на необходимость организованного государства как части устроенного Богом мира. “Роль государства не менее значительна, чем роль хлеба, воды, солнца и воздуха, но она гораздо более почетна”, — говорил организатор своего собственного теократического женевского государства, который хотя и царствовал в нем с почти неограниченной властью, но тем не менее полагал, что аристократический или демократический образ правления более удобен для граждан, чем единоличный[203]. Федосеевцы же вслед за отцами Второго Новгородского Собора 1694 года утверждали, что самый институт государства является злом и что члены их церкви должны уклоняться от всякого соприкосновения с его органами и избегать всякого сотрудничества с правительством и властями, на которых лежала печать Антихриста. В этом отношении федосеевцы еще более резко отличались от поповцев и даже беспоповцев–поморцев, для которых Древняя Русь, предания Третьего Рима и Легенда о Белом Клобуке остались основанием их верности старому обряду и сопротивления никоновским новизнам. Федосеевцы никогда не приняли молитву за царя, как это сделали поповцы и большая часть беспоповцев–поморцев, для которых эта молитва являлась символическим признанием Российской государственности как христианского учреждения и проявлением чувства их неразрывной исторической связи с большинством православного русского народа. В федосеевских писаниях, как и в новгородских правилах 1690–х годов, нет даже упоминаний о бывшей “святой Руси”, о древлем предании, об угасшем Третьем Риме. Наоборот, как раз среди федосеевцев наиболее часто сказывалась враждебность к российской “никонианской” государственности и даже в XIX веке они отождествляли русского государя с самим антихристом. В отношении к своей собственной стране федосеевцы по своим убеждениям, несомненно, являлись принципиально антигосударственным элементом, напоминая “радикальное” или “революционно–анабаптистское движение” XVI века, как его за проявление подобных же антигосударственных черт называет современный американский богослов Уильямз[204], или богомилов и альбигойцев Средневековья.
Невельская беспоповская община Феодосия Васильева просуществовала недолго. В 1709 году она была разграблена польскими солдатами. Опасаясь, что и позднее в результате войны Карла XII с Россией и Польшей, которая в те годы в значительной степени происходила на польской территории, его община окажется между молотом и наковальней, Феодосий решил возвратиться в Россию. Совсем неожиданно он нашел могущественного покровителя в лице тогда почти всесильного Меньшикова, который и исхлопотал у царя разрешение для невельских эмигрантов–федосеевцев вернуться на родину. С позволением Петра община Феодосия переселилась под Псков, где и поселилась на так называемой Ряпиной Мызе[205]. Судьба все же не дала Феодосию Васильеву продолжать свою проповедь на русской земле. Несмотря на заступничество влиятельного любимца царя, Феодосий был задержан церковными властями; вскоре его надломленное странствованиями и постом здоровье пошатнулось, и он скончался в заточении[206]. Через несколько лет его община, находившаяся все еще на Ряпиной Мызе, распалась, но федосеевство пережило своего основателя и в конце XVIII и начале XIX века оно стало одним из самых сильных и влиятельных согласий не только среди беспоповцев, но, может быть, даже во всем русском старообрядчестве.
Примечания
[175] В приговоре, изданном протоеиреем Андреем Журавлевым (Журавлев А. И. Указ. соч. С. 89 и cл.), стоят две даты — 7200 (1692) и 7202 (1694); как убедительно показал П. С. Смирнов (Смирнов П. С. Внутренние вопросы в расколе… С. LXXXVIII, прим. 151), последняя часть приговора, опубликованного Журавлевым, относится не к решениям собора 1692 года, а ко второму собору 1694 года.
