Иеромонах Исаак - Житие старца Паисия Святогорца
Трепещущий агнец
Старец рассказывал: «Я помогал в церкви, неся послушание пономаря во время Всенощных бдений. Однажды, стоя в алтаре, я наблюдал за совершавшим Проскомидию священником. Когда священник произнес слова"жрется Агнец Божий", я увидел, что Агнец на дискосе трепещет, как живой ягненок, которого режут. Разве мог я после этого случая дерзнуть еще раз приблизиться к священнику во время Проскомидии! Из этого видно, что Таинство начинается еще с Проскомидии, чтобы там ни говорили некоторые...
[будто оно начинается лишь во время Евхаристического канона]».
Трезвенный делатель
С этого времени он начал делать выписки из прочитанных книг. То, что помогало ему в духовной борьбе, он выписывал в отдельную тетрадь и старался претворить в дело. Его невидимый внутренний подвиг был следующим: немного чтения практических аскетических сочинений, многое внимание, непрестанная молитва и упорная работа над тем, чтобы очистить себя от страстей и стяжать Божественную Благодать.
Как во время послушания, так и на общих работах, куда выходила вся братия, он старался не прерывать молитвы. Работал быстро и молча. Старец Герасим Кутлумушский, бывший в то время в Эсфигмене, вспоминает: «Выходя на общие работы, мы разговаривали, смеялись, а он — молчал. Работал в сторонке и избегал многословия и осуждения. Он был очень внимательным монахом».
Однажды монастырь послал нескольких монахов — в том числе и отца Аверкия — за пределы Святой Горы — сажать на принадлежавшем Эсфигмену участке серебристые тополя. Вблизи участка была дорога, по которой проходили мирские люди. Отец Аверкий понудил свой помысел и свои глаза никого не видеть. И действительно, он совершил подвиг, подобный подвигу аввы Исидора Скитского,[43] который ходил в Александрию и не видел в ней никого, кроме патриарха. Глаза молодого монаха Аверкия были открыты лишь для того, чтобы видеть добрые примеры преуспевающих отцов и получать пользу.
Послушание до крови
Старец рассказывал: «В то время в монастыре был один брат столяр, отец И. Отцы приняли его по нужде, потому что сперва в Эсфигмене было семь столяров и плотников, а потом не осталось ни одного. Даже какую-то мелочь некому было сделать. Поскольку монастырь нуждался в этом монахе, ему многое позволяли, и он сильно возомнил о себе. Потом отец И. стал членом Духовного Собора и вообще перестал с кем-либо считаться. Кого бы из братии ни посылали к нему в ученики, никто больше недели выдержать не мог. Я, Благодатью Божией, проработал с ним два с половиной года. Слов нет передать, что я пережил. Но, знаете, какую я получил пользу! Он постоянно ругался, кричал. Видел он плохо и часто велел мне что-то делать неправильно. Я видел, что мы совершаем ошибку и потом придется все это исправлять, переделывать. Но, если я дерзал говорить ему об этом, он начинал кричать: "Ты что, еще не научился? Тебе надо говорить только два слова: "простите" и "благословите". Я умолкал. Вещь, которую мы делали, выходила наперекосяк. Помню, окна для церкви у нас получились все переделанные и перелатанные. Если отцы спрашивали, почему мы сделали окна так плохо, я ничего не отвечал. Ведь отец И. был членом Духовного Собора и, если бы хотел, мог сказать правду. А если он этого не хотел, ну так что же — значит, я откладывал себе про запас драхму-другую, то есть зарабатывал духовную мзду. Я тогда харкал кровью, а он кричал: "Эй, что ты там делаешь? Давай работай! Ведь так или иначе ты все равно не жилец на этом свете!" Когда мое состояние ухудшилось и врач сказал, чтобы я обязательно лег на два месяца в монастырскую больницу, отец И. пришел туда и начал кричать: "А ну, быстро спускайся вниз, нет у тебя никакой болезни!" Я оказал послушание, спустился и пошел на гору, где мы пилили каштаны и обтесывали бревна. Пошел я по одной заброшенной тропинке, чтобы отцы меня не увидели и старец И. не был скомпрометирован. По дороге у меня началось артериальное кровотечение, и я был вынужден вернуться. Потом отец И. снова пришел в больницу и строго спросил меня: "Ты почему не пришел работать, а?"
Я не имел на этого брата никакого худого помысла. Я думал о том, что Бог попускает все это от Своей любви, чтобы я расплатился за какой-то из своих грехов. Когда я был в миру, Бог даровал мне быть хорошим плотником. Люди спешили ко мне с заказами и — помимо моей воли — я забирал работу у других столяров и плотников. Все заказчики спешили ко мне, а отцы семейств оставались без работы. Чтобы избежать этого, я говорил, что не смогу делать работу быстро, что у меня много других заказов, но люди отвечали: "Ничего, подождем". И вот в столярной мастерской Эсфигмена я расплачивался за свои грехи. В конце концов я получил от этого брата такую огромную пользу, что Благий Бог не оставил и его. Он потерял зрение, смирился перед всеми и спасся. Из-за него я харкал кровью, но он сделал меня человеком».
Святые Отцы называли послушание исповедничеством. Но для отца Аверкия послушание было мученическим, это было послушание с кровью. К тому же это было послушание не игумену, но просто одному из старших братьев. Однако все он перенес с радостью и терпением.
Когда другие члены Духовного Собора видели, что окна сбиты кое-как, и делали ему замечания, он не оправдывал себя, говоря, что так велел ему сделать старец И. Он молчал и претерпевал несправедливые обвинения, словно был действительно виноват. Впоследствии Благий Бог открыл истину и соборные отцы, поняв, в чем дело, восхищались добродетелью новоначального монаха.
Когда отец Аверкий лежал в монастырской больнице, добрый больничар, чтобы хоть как-то укрепить его силы, кормил его орехами с медом. Отец Аверкий расстраивался из-за того, что лежал в кровати и не мог помогать «труждающимся отцам и братиям». Больничар сказал ему: «Если ты молишься по четкам, то это имеет большую цену. Бог, услышав молитву, даст силу отцам и пошлет благословения в монастырь». Так, с любочестием, монах Аверкий трудился в молитве за всех отцов и братьев.
Когда он немного пришел в себя, игумен дал ему благословение ради поправки здоровья завести у себя в келье примус и небольшой кофейник с ручкой, чтобы готовить горячее питье. Спрашивая у отцов, где можно найти примус, отец Аверкий пришел в сильное умиление от того, что ни у кого в монастыре примуса не оказалось. С трудом он раздобыл примус и один-два раза попил в келье горячий отвар из трав. Но потом его начал обличать помысел, и он, выбросив из окна в море свой «кофейник» — консервную банку с приделанной ручкой, — возложил свое здоровье и всего себя на Бога.
Посещение Божественной Благодати
Жесткость аскезы отца Аверкия усладило одно ранее незнакомое ему явление — посещение Божественной Благодати. Старец рассказывал: "Когда мои аккумуляторы совсем сели (то есть когда истощились телесные силы), я пережил одно необыкновенное событие. Однажды ночью я стоял и молился. Вдруг я почувствовал, как что-то опускается сверху и всего меня омывает. Я чувствовал необыкновенное радование, и мои глаза стали подобны двум источникам, из которых ручьем текли слезы. Я видел и ощутимо переживал Божественную Благодать.[44] До этого я много раз испытывал умиление и подобное этому, но такое посещение было впервые. Это событие имело такую духовную силу, что оно укрепило меня и продержалось во мне около десяти лет, до того момента, когда уже позже, на Синае, я несколько иным образом пережил нечто большее.
Удаление на безмолвие
Когда Арсений пришел в Эсфигмен, он просил игумена позволить ему прожить там какое-то время, а затем — благословить его уйти на безмолвие. Игумен согласился. Конечно, отец Аверкий получил пользу от всех Эсфигменских отцов и, живя в этой многострадальной обители, заложил добрый фундамент своей монашеской жизни. Но и горячее стремление к жизни безмолвной становилось все сильнее и сильнее. Во время молитвы его ум был восхищаем в созерцание. Его сердце было распалено«угльми пустынными»,[45] и он чувствовал, как его зовет к себе пустыня.
Он взял благословение на уход из монастыря ради безмолвной жизни. Оставив в обители труды и служения, кровь и пот, он вышел из нее с упованием на то, что Бог и Пресвятая Богородица направят его«в землю пустынную».
Прежде всего он отправился в Иверский монастырь и приложился к Иверской иконе Пресвятой Богородицы. Когда он прикладывался, лик Божией Матери изменился и стал очень нежным и сладким. Из этого изменения он понял, что его уход на безмолвие согласен с волею Божией.
глава шестая
В ОСОБНОЖИТЕЛЬНОМ МОНАСТЫРЕ ФИЛОФЕИ
Молодой монах Паисий.
Послушник у Старца
