Кристина Рой - Работник
Невесту, без сознания, вынесли на руках. Жениха вытащил Мефодий и передал на дворе людям. А сам снова бросился в горящую комнату, вспрыгнул к окнам, запер их, сорвал пылающие занавески и затоптал их ногами. Пламя со всех сторон тянулось к нему языками и грозило захватить его. Надо было спешить. Он быстро огляделся. Увидев две большие бутылки с водкой (сливлвицей) он схватил их и выбежал с ними, плотно закрыв за собою двери Ему навстречу бежал старик Петрач, и другие более трзвые гости с большими ведрами воды.
— Куда вы с водой? — крикнул им Мефодий. — Вода не погасит огонь. Пока пролитая водка горит, ее нужно оставить догореть. Потом можно будет тушить. Сдава
Богу, что Он помог мне вытащить эти бутыли. Иначе, если бы огонь перебросился на них и они бы лопнули, — страшно и подумать, что только могло бы быть.
Да, свадьба вышла ужасною. Почти все гости попортили свои платья. А жених!
Бедный жених! На него жалко было смотреть, так он обгорел.
И было большим счастьем, что пламя не вырвалось наружу, заглохло внутри, в быму от недостатка воздуха. Но зато всё, что было в комнате сгорело. Сам же дом остался целым.
— Ничего не осталось бы, и жених сгорел бы, — уверенно говорили все, — если бы не случился тут работник Ондрачика.
Долго готовились к этой свадьбе, но еще дольше вспоминали о ней.
На прошлой неделе старуха, жена Петрача, говорила соседкам:
— Ондрачики ударились вот в святость, а у них целый дом больных. Видно святость мало помогает, слабо действует!
Теперь у нее был полный дом беды, только она уже никак не могла сказать, что это у них от святости, что это им Бог посылает испытания. О Боге тут не могло быть и речи. Они на свадьбу не Бога с молитвой пригласили, а дьявола с водкой.
Варили ему суп. Ну, похлебка и вышла горячей, обожгла всех.
Особенно обожгла она жениха, который собирался в новой семье открыть с тестем изготовление этого чертого пойла на всё селение. Ему было очень тяжело. Он от боли кричал день и ночь. Домашние перепробовали всё, что прописал доктор, и что посоветовали разные старухи, ничего не помогало.
На третий день Мефодий пришёл к своему хозяину, Ондрачину, и сказал:
— Отпустите меня на 3 дня. Я был у Петрачей. Больной там или умрёт, или с ума сойдет от боли, если не переменится уход за ним. Я хочу побыть около него.
— С Богом! Ты, конечно за ним лучше будешь ухаживать, чем кто- нибудь другой. А я охотно сам исполню твою работу, только бы ты там смог помочь. Жаль будет, если погибнет молодаяжизнь.
Мефодий ушел. У Петрачей все очень обрадовались, когда он сказал, зачем он пришел. Больше всех обрадовался доктор, который сразу увидел, какой это толковый, ловкий парень. Он сейчас же всё разъяснил Мефоди. И приказал семье, чтобы они ничего не смели давать и делать больному без согласия нового помощника.
И с того часа пошло на улучшение. Больной почувствовал, что за ним ухаживают другие руки, и успокоился. Послушно и доверчиво принимал лечение.
Трех дней, однако, оказалось мало, и Мефодию пришлось пробыть у Петрачей целую неделю. Жена Петрача сама ходила к Ондрачику, просила его оставить им еще на несколько дней им его работника.
— Ради Бога, дорогой сосед. Это Сам Бог с твоим работником ангела — исцелителя к нам послал. А жалованье его уж мы тебе уплатим за неделю.
Ондрачик согласился оставить своего работника у соседей, но от оплаты отказался.
— Это братская помощь в несчастье, и за такую помощь брать плату грех. И ты, соседушка, не убеждай. Нет, нет, о деньгах в таких делах и разговору быть не может. Мефодий ухаживал за вашим больным день и ночь из самой чистой любви к ближнему. Разве за такую любовь можно брать поденную плату?
К концу недели больной мог уже вставать и чувствовал себя намного лучше. Он мог даже немного работать.
— И всем этим я обязан тебе, Мефодий, — со слезами говорил молодой зять Петрача. — Ты меня спас от огня, вылечил от болезни.
Не знали, как благодарить Ондрачикова работника и молодуха, и старики Петрачи.
— Не меня благодарите, а Бога, — отвечал внушительно Мефодийю — Ему вознесем хвалу. Давайте помолимся вместе. Да и вперед не станем забывать молитвы.
И вся семья Петрачей впервые в жизни молилась вместе. Молилась искренно, горячо, вдохновенно.
Самко был полон радости.
« И наши ласточки собрались лететь к Богу, — думал он. — И нашу семью связывает в одно целое не еда, да работа только, а и общее чувство стремления к Богу.
Да, и эта «стая ласточек» выбралась на верную дорогу, но какой ценою?.. Через какие овраги и трясины?..
Глава 6
Зима миновала и пришла весна. Пришла и опять ушла, как чудная птица, которая порхает-порхает, поет, оадует сердце, и вдруг, моргнуть не успел, она исчезла.
Хлеба созрели под знойными лучами солнца, как и два года тому назад, когда
Мефодий Рузанский первый раз пришел в дом Ондрачика.
Зять Ондрачика давно уже поправился и однажды, стоя после обеда перед своим домом, смотрел туда, где до его отъезда с женой в Америку стоял безобразный пригорок. Пригорка теперь уже не было, а вместо него на ровном месте среди молодого прекрасного сада стоял окруженный живою изгородью дом, не особенно большой, но красивый, с большими окнами. Другого такого не было во всей деревне.
— Кто бы мог подумать! — удивлялся зять Ондрачика. — Мы всё время спокойно глядели на эту противную бородавку у себя под носом и не трогали ее. А
Мефодий так легко всё это обратил в красивый дом. Если бы я мог вспомнить, кого он мне напоминает? Не лицем, не внешним видом, а своим голосом. Решительно, где-то я уже видел этого человека!
Ондрачиков зять дивился дому Мефодия, впрочем, не один он, дивилась вся деревня. Как только наступила весна, началась постройка. Мефодий пригласил каменщиков, а сам руководил ими, как опытный архитектор. Он высоко поднял крышу, и вверху получилось прекрасное жилое помещение. Подвал был сделан также жилым. И народ каждый день приходил дивиться чуду. Не один завистливо кивал головой и говорил: — сказать по правде, я не прочь себе сделать такой домик. Не домик, а игрушка. Залюбуешься! А как светло, удобно и уютно будет внутри!
Мефодий продолжал жить в доме Ондрачиков, но теперь не как работник. Он платил за свое содержание. Каменщики и рабочие столовались у жены Подгайского. Мефодий не хотел взваливать лишние хлопоты на Ондрачиковых женщин: у них и без того было большое хозяйство.
Строился не только Мефодий, но и Петрачи. Петрач не открыл питейной лавки и не собирался ее открывать. Не думал он и о магазине: не хватало денег. Расходы зимой были ведь немалые: во-первых, дорого обошлась страшная свадьба, во-вторых, много ушло на продолжительное лечение зятя, и в-третьих, всё надо было ремонтировать. Слава Богу, что хоть помещение, предусмотренное под торговлю, осталось годным для жилья, ведь в комнате, где справлялась свадьба, нужно было заново делать и потолок, и окна, и двери.
Соседи узнали, что Петрач условился с Мефодием, чтобы он в своем доме не только устроил жилище для себя, но также и для Самко и помещение для его торговли. Старого Давида было не узнать. Он помолодел, всюду поспевал советом и делом. Люди прямо дивились, не подменили ли его? Раньше от него слова нельзя было услышать, кроме краткого приветствия, да «да» или «нет». Теперь он был разговорчив и приветлив со всеми. Лицо посвежело, как у юноши, хоть сам он был весь седой.
— Что за перемена? — говорили кумушки. — То ходил, бывало, рваный и грязный, а теперь всегда чистая рубашка, хорошее платье на нем.
Это все было дело рук жены Подгайского, которая не брезговала пошить и постирать на еврея. Она же смотрела за всем и в хибарке Давида: побелила стены, перестилала постель, приводила всё в порядок. Еще более интересовало женщин, что будет теперь с самим Мефодием. Пока он был у Ондрачиков работником, он был всегда и со всеми одинаков. Посмотрим, что будет, когда он переселится в собственный новый дом. Не женится ли он на дочери Ондрачика? Ондрачик, несомненно, был бы тому рад.
Так болтали соседки и были в какой-то степени правы. Ондрачики не отказали бы своему бывшему работнику. Да и Петрач охотно бы выдал за него свою вторую дочь. Но сам Мефодий об этом не думал. Замужняя дочь Ондрачика говорила, по крайней мере, что Мефодий сватал у них Дорку за Самко.
Хотя Самко и не совсем крепок телом, — говорил он бывшему хозяину о своем друге,
— но в силах будет содержать свою жену и семью. И Самко и Дорка — оба любят Бога и вместе дружною парою пойдут по дороге кБожиему гнезду.
Отец с матерью дали согласие, а Дорка давно уже сговорилась с Самко. Ей казалось только странным, что она помогала сносить пригорок, а теперь будет жить в доме на этом месте.
— Так дивно все идет на свете, — говорили соседки. И они были правы.
