Дервиши в мусульманском мире - Петр Алексеевич Позднев
Основатель ордена календери Вагаваддин Накшибанд жил и действовал в Туркестане назад тому четыреста с лишком лет. Цветущее состояние среднеазиатских мусульманских владений относится ко времени Тимуридов, которые все считались поклонниками и мюридами (учениками) пиров (начальников) туркестанских дервишских орденов. К этому времени надо относить и тот момент, когда дервиши окончательно упрочили свою силу и имели самое могущественное влияние над всеми классами мусульманского общества в Туркестане, когда пред ними благоговели все, начиная с повелителя и высшего муллы и кончая последним мардекёром521. С тех пор прошло много времени, а положение дервишей в существе дела изменилось к лучшему для них. Теперь они владеют мечетями, их угодьями и большими землями (вакфами), беспрепятственно обирают суеверный мусульманский народ, особенно сельское народонаселение, в виде подарков за свои благословения, молитвы и мнимые чудеса, искусно возбуждают фанатизм в народе не только против русских и вообще немусульман, но и против мусульманских правителей и духовенства, когда они считают это необходимым для своих интересов. В 1868 году дервиши подучали оренбургских киргизов не принимать нового высочайше утвержденного положения об управлении кочевым народом; в том же году они внушала акмолинским киргизам не принимать знаков для должностных лиц522. Не далее как в начале семидесятых годов настоящего столетия, когда русские уже владели Ташкентом, дервиши бродили толпами по этому городу и, выпрашивая у народа всякие пожертвования, возбуждали в нем вражду и ненависть к русским. Русские власти в данном случае ограничивались лишь запрещением им шляться по городу и наказанием нарушителей. Когда русские устраивали Амударьинский отдел и находились в Хиве (это было также в семидесятых годах), то не раз замечали, как в столице каракалпаков Чимбае дервиши открыто поносили русских, возбуждали против них фанатизм в жителях и проч. И русские вынуждены были арестовывать их как политических преступников.
Влияя на народ в таком направлении, дервиши не забывали и не забывают и своих материальных интересов. До чего хорошо быть дервишем в этом последнем отношении, можно видеть из следующего вполне достоверного факта, который хорошо известен всякому самаркандцу из туземцев. В шестидесятых годах один мулла, по имени Гунгали Ишан, явился в Бухару и стал выдавать себя за муршида – чудотворца, исцелителя слепых и прокаженных. Чтобы обман вполне удался, он подкупил себе учеников и прислугу по 20 коп. в сутки, дал каждому из них своеобразные клички: одного назвал лепешкою, другого – бараном, третьего – верблюдом и т. д.; устроил отдельные кельи для приходящих больных, сам поселился в особо устроенной вдали от двора комнате и стал заниматься молчанием, молитвами и богомыслием. Молва о чудотворце скоро распространилась по всей Бухаре; многие из благочестивых мусульман стали беспрестанно являться к нему за благословением, с тайною целью посмотреть и убедиться, действительно ли он чудотворец. Мнимый чудесник искусственным образом чем-то залеплял глаза одним из своих учеников, так что они становились слепыми, на теле других он подделывал прокаженные пятна, сажал их в отдельные кельи и выдавал за посторонних больных. Когда к нему приходили за получением благословения действительно посторонние лица, в присутствии их он входил в кельи мнимобольных, читал над ними молитвы и одним прикосновением своим исцелял их. Посетители выходили от него в полном убеждении, что действительно этот человек – святой и чудотворец. В скором времени со всех концов Бухары благочестивые мусульмане не замедлили явиться к такому замечательному человеку с обильными приношениями натурою: кто приводил ему верблюда, кто – барана, кто – ишака, один приносил ему халат, другой – лепешек. Мнимый чудотворец все принимал с полным сознанием своего высокого достоинства. При этом дело происходило так. Когда посетитель являлся с приношением, напр., лепешек, то тот ученик чудотворца, который носил кличку лепешки, оставив подарок на дворе, торжественно вводил посетителя к своему учителю; последний, преподавая благословение ему, к удивлению благословляемого благодарил его за лепешки, чем обнаруживал пред простодушным посетителем еще дар предугадывания. То же самое он проделывал и с теми, кто приводил в подарок ему животное. Благодаря слепой вере простых мусульман Гунгали-Ишан успел таким способом приобрести себе большое состояние. Но когда он стал слишком открыто и нагло обманывать народ, бухарские власти заметили это, поймали его и представили недавно умершему эмиру Музафорхану, который повелел подвергнуть мнимого чудотворца наказанию «чар-ойна», т. е. побить его плетьми по всем частям тела и заключить на четыре года в зиндан (яму). То же самое проделывают и по сие время как настоящие, так и мнимые дервиши с мусульманским народонаселением Русского Туркестана, как свидетельствует об этом основательный знаток быта туземцев последнего г. Арендаренко в своих очерках «Между туземцами Степного уезда». Описывая влияние дервишей на туркестанских киргизов и то, как они нагло обирают этот народ, г. Арендаренко между прочим говорит в своих очерках: «У киргизов, недавно лишь окрепших в исламе, не имеющих достаточно мулл, ишаны (дервиши) пользуются особенно большим значением и общим комплотом столько же способны возбуждать массы, сколько сдерживать их.
Влияние ишанов на своих мюридов отражается на всем складе жизни этих последних: они носят чалмы, аккуратно отбывают намазы, строго соблюдают посты, устраивают сообща в кочевьях мечети, отдают своих детей в городские духовные школы, где в десяток лет их накрепко напичкают всяким вздором мусульманской учености, превратят в ханжей, и таким образом поколение за поколением переродится киргизский народ в таком пагубно извращенном воспитании.
Но, помимо такого значения ишанов, невыгодного во всех отношениях для успехов цивилизации, их деятельность вредна одинаково для народа и в экономическом отношении. Эти паразиты, начинающие свою профессию подобно мулле из побуждений чисто корыстных, положительно обирают народ, продавая прозелитам и свое благословение (фатиха), и свое дыхание (нафаз), и свои собеседничества (согбот) для здоровых людей, для любимых хозяевами домашних животных.
Совершенно овладев в несколько лет волей своего мюрида, ишан, без всякой церемонии, с типичною жадностью, с ненасытностью, свойственной в таких размерах только природе сарта, тянет с своей жертвы все, начиная от домашних, разумеется, лучших, животных до пригожих киргизских девушек, которых ишаны или берут в жены себе, или отдают родственникам так же спокойно, как и лошадь…» И в другом месте он же говорит: «У оседлого населения ишаны пользуются сильным влиянием только в классе земледельческом, сельском, стоящем сравнительно с горожанами на низкой ступени умственного развития и легко потому поддающемся на всякую эксплуатацию, не только духовенством, но самыми обыкновенными пройдохами. Здесь ишаны так же назойливы, как у кочевников. Наводняя каждогодно, после снятия
