Там, где Небеса - Константин Томилов
— Регин, а Регин, шум какой-то, как сирены где-то около нас.
Послушно вставшая на постели, высунувшая вместе с ней голову в окно Регина, ничего не услышав кроме отдалённого шума прибоя, шелестящих от ветра деревьев и редких посвистываний с нетерпением ждущих утра пташек, падая опять на кровать сонно провякала:
— Ох, Машка! Никакого ПОКОЮ у тебя, ни себе, ни людям.
Проворочавшаяся почти до рассвета, измучанная какой-то непонятной тревогой Мария, забылась полуобморочным сном где-то под утро. И уже на рассвете, сквозь дремоту услыхала злобное шипение Регины и истошное причитание бабки вахтёрши-уборщицы.
— Тише Вы, тётя Рая! — пыталась урезонить подруга не унимающуюся, чем-то насмерть перепуганную бабусю.
— Что случилось? — присела на постели встревоженная Мария.
— Мария Викторовна! — всунулась в приоткрытую дверь, "поднырнув" под руку попытавшейся задержать её Регины, бойкая старушенция, — беда то, беда какая! Максима Леонидовича застрелили! Бандиты какие-то! Он вчера вечером меня на дальней проходной заменил! А они ночью приехали и как давай! Ой, Господи! А если бы я там на ночь осталась?!
— Чего Вы ерунду болтаете, Раиса Захаровна? — послышался из коридора солидный голос кого-то из охранников, — нахрена бы Вы им сдались? Опера говорят, что они специально за ним "охотились". Следили. Он во время второй чеченской кому-то, какому-то ихнему клану, "крепко насолил", вот они и узнали про него. Подкупили наверное кого-нибудь из их военного ведомства, вот и… А его свои предупреждали. Требовали, чтобы он пока в гарнизоне побыл, пока их спецслужбы посланных для его ликвидации боевиков не обнаружат и не обезвредят. А он ни в какую! Упёрся говорят как осёл. Зачем то надо было ему здесь…
— Я знаю зачем! — утробно взвыла подскочившая с кровати Маша, — пусти! — попыталась она "прорваться" мимо заслоняющей выход, успевшей вышвырнуть в коридор назойливую бабусю, Регины, — пусти! Умоляю, пусти! Мне надо к нему! Мне надо к нему! — забилась она в крепко удерживающих её, сильных "отцовских" объятиях.
Максим пришёл в сознание когда, Бог знает как, прорвавшаяся к нему Маша, третий час стояла на коленях прижавшись мокрым от слёз лицом к безжизненно простёртой правой руке.
— Ненаглядная моя, — улыбнулся мужчина, глядя на отёкшее и опухшее лицо Марии.
— Прости меня, — задрожала от сердечной боли Единственная, Предначертанная от Начала Времён, Плоть от Плоти.
— За что? — удивился Максим.
— Это всё из-за меня, — покаянно заскулила Маша.
— Тсссс, — отрицательно чуть качнул головой Оступившийся православный, — прежде всего это моя вина. Это я ТВОЙ ПОКОЙ нарушил. Не смог удержаться. Прости меня, Господи. Но я ни о чём не жалею. Ты мне подарила такое счастье, о каком я никогда и не мечтал. Даже сейчас, умирая, я знаю что ты есть у меня, и это такое счастье, радость, что трудно найти подходящее слово, что я чувствую глядя на тебя, — ненадолго умолкнув, всмотревшись в "пожирающие" его, покрасневшие от слёз изумрудные глаза, заглядывая куда-то в самую суть её души, еле слышно прошептал, — БЛАЖЕНСТВО.
Мария как-то "очухалась", пришла в себя непрестанно понукаемая тормошащей её Региной через три недели после похорон. Согласившись с подругой в том, что жизнь продолжается, и она, "эгоистка проклятая", должна что-то делать ради тоскующей Анечки, болеющей мамы и созревающего внутри неё плода, Маша сдуру, не сказав никому, не предупредив, припёрлась "к себе домой", чтобы забрать оставшиеся вещи.
— Привет, — холодно ухмыльнулся непривычно трезвый, чего-то припёршийся домой посреди дня Сергей, заходя внутрь и захлопывая приоткрытую входную дверь, — а я по разнарядке мимо шел, решил зайти, а то мало ли, воры забрались. И точно! — попытался ухватиться за руку ловко увернувшуюся от него, хранящую гробовое молчание Марию, — не желаешь со мной разговаривать? Гордая! А мне знаешь ли, рассказали, нашлись "добрые люди", поведали, чем ты там всё лето занималась. Куда?! — толкнул в грудь пытающуюся пройти мимо него, упорно молчащую, презрительно ненавидящую его женщину, — чего молчишь? Не желаешь со мной разговаривать?
Мария отрицательно мотнула головой и шагнула в сторону, чтобы обойти потерявшего "усладу" собственника.
— Сука! Блядь! Хуесоска! — кастрируемым поросёнком завизжал свиноподобный мужик.
Легко швырнув опешившую, ещё не понявшую, что происходит женщину на пол, взбесившийся Сергей начал топтать её ногами.
— Серёженька! Серёженька! Не надо! Умоляю тебя, не надо! — отчаянно завизжала Маша тщетно пытаясь защитить живот от ударов кирзовых сапожищ.
— Проститутка, хуесоска, пидораска, блядища, тварь, гадюка подколодная, — сосредоточенно пыхтел не видя и не слыша никого и ничего обезумевший человек, как будто выполняя какую-то тяжёлую и важную работу.
Маша перестала кричать и сопротивляться когда почувствовала и поняла, что ВСЁ. Не глядя на приходящего в себя, шарахнувшегося от неё Сергея, почувствовав мокрую теплоту между ног, сунула руку под юбку. И увидев испачканную кровью ладонь, потеряла сознание.
Бывший муж сам вызвал скорую и полицию. Сам дал признательные показания, ни в чём не оправдывая себя и покорно проследовал в арестантский уазик мимо хмуро столпившихся во дворе соседей.
— Убью гада! — сквозь стиснутые зубы вынесла приговор Регина, выходя из больницы, где в реанимации болталась между жизнью и смертью Мария.
Как будто услышав её слова, отпущенный через трое суток под подписку о невыезде, Сергей залив в себя около литра сорокоградусного напитка, упал под "товарняк" несущийся с бешенной скоростью мимо полуразвалившейся платформы "29 километр".
Анечка заболела под новый год, кое-как выкарабкавшаяся "из под могильной плиты" Мария заметалась между серым зданием областной больницы, где быстро угасала пожираемая менингитной горячкой дочь и белым храмом Преподобномученицы Елисаветы Федоровны.
Изо всех последних душевных сил чая спасения жизни последнего что у неё осталось, Маша попыталась исповедоваться не совсем ещё старому, гугниво говорящему священнику, расположенная тем, что его зовут также, как и Любимого ею мужчину. Только начавшаяся, как бы, исповедь, тут же превратилась даже не в ропот, а в яростный бунт:
— Да что Вы говорите, батюшка, — всхлипывая кричала Мария, — что значит смириться?! Это почему ещё? Я что, совсем скотина бесправная? Всю свою жизнь как проклятая, всё время у меня МОЁ отбирается. Папа мой, как я его любила! Мне всего пять было когда его не стало, мама чуть не умерла вслед за ним от горя. С тех пор так и не оправилась. Ребёнком я думала, что ладно живые сами по себе, а уж кукла то точно МОЯ, и ту у меня. Причём лучшая подруга! И Мужчину МОЕГО я только-только встретила, и его у меня! Где справедливость?! Что я хуже всех?! Да я всю жизнь как проклятая, работаю и работаю! У всех девчонок каникулы, а я деньги зарабатываю, чтобы мало-мало к школе
