По ступеням веры - Митрополит Антоний (Блум)
ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ
Бывают неверующие, в которых столько тепла и добра, что ни один христианин не может с ними сравниться…
Любой человек, верующий и неверующий – икона Христова; и как бы эта икона ни была помрачена или повреждена, она остается живой силой в каждом человеке. Тот призыв к жизни, в полном смысле слова, который нам дается при сотворении нашем, живет в нас. Говоря словами апостола Павла, те, которые знают закон, будут судиться под законом, а те, которые не знают внешнего закона, будут судиться по закону, написанному у них в сердцах (см. Рим 2:12). И никакого сомнения нет в том, что всякий человек способен на добро, на правду, на истину, на восприятие красоты – не только вещественной, но и духовной красоты, и поэтому не обязательно наше верование (я говорю «верование», а не вера) определяет наши поступки. Я помню, как во время войны были христиане, которые себя показали потрясающим образом, а были такие, которые рады были спрятаться; и были совершенно неверующие люди, которые жизнь свою отдавали за других. Помню письмо, которое я получил во время войны от одного моего друга, теперешнего епископа Серафима Цюрихского[65]. Он был очень высокого роста, широкоплечий, и этому был не рад, потому что обращал на себя слишком много внимания. (Раз в метро малюсенький мальчишка рядом с ним дернул его за рукав и говорит: «Дядя, скажи – тебе не скучно одному там наверху?») Так вот, Серафим мне написал: «Я всегда жаловался, что я такой крупный, а теперь я за это благодарю Бога: когда в нас стреляют, два человека могут спрятаться за мной». И это была не шутка, таково было его восприятие. А наряду с этим я видел людей нерелигиозных, но которые верили в человека. А веровать в человека это в какой-то мере – веровать в Человека Иисуса Христа, потому что только в Нем мы видим человека в полном расцвете человеческого величия. Но даже в малом масштабе всякий из нас является иконой. Одна французская подвижница 18-го или 19-го века говорила в своих записных книжках: «Господи, по своей должности я не имею возможности много бывать в церкви, но я среди людей, и в каждом из них вижу Твой образ и поклоняюсь ему». Есть величие во всяком человеке, и мы это слишком легко забываем; мы слишком легко делим людей на «своих» и «чужих» и слишком редко помним, что в каждого человека Бог верит. Бог его не создал бы, если бы не верил в него; Он надеется на него, Он его любит всей жизнью и смертью Христа. И очень важно нам помнить, что человеке, без разбора, независимо от его убеждений и даже от его поступков в каком-то отношении (потому что мы все часто поступаем хуже, чем хотели бы, или по заблуждению, или по слабости, или потому что мы соблазнены чем-нибудь) есть этот образ Божий в каждом. Я помню, отец Евграф Ковалевский как-то сказал, что когда Бог смотрит на каждого из нас, Он не обращает внимания ни на наши качества, ни на наши недостатки, а смотрит на Свой образ, который нас сродняет с Ним. Я думаю, что если бы мы умели друг на друга так смотреть, то наши взаимные отношения были бы гораздо более плодотворны. Тогда мы не ставили бы вопросы: ты какого цвета? Какой нации? Каких убеждений? – а говорили бы: ты – человек, я верю в тебя… (не обязательно тебе, принимая в учет нашу слабость, нашу удобопреклонность на зло). Это не значит, что мы должны просто верить, будто в человеке только хорошее; но в нем есть эта сердцевина, и вот этой сердцевине мы должны служить.
Столько делаешь, а вечером – пустота. Видимо, нужно делать как-то со Христом, чего я не умею. Все время уходит в работу, в занятия, и в конце дня усталость такая, что много не помолишься …
Я думаю, что не надо всегда обращать внимание на то, как мы себя воспринимаем: потому что иногда телесная усталость, умственная усталость не дает нам дойти до собственных своих глубин. Они есть, потому что через день, или год, или час вдруг всё, чего в тебе не было, оказывается – есть: оно вдруг всплыло как-то.
И я бы сказал, что с Богом гораздо проще жить, чем с людьми, потому что Он гораздо понятливее. У меня был племянник, который жил у нас. Помню, мальчуган загонялся за день, вечером приполз к своей постели, посмотрел грустно на бабушку и сказал: «Я слишком устал, чтобы молиться!» Потом посмотрел на икону, послал воздушный поцелуй и сказал: «Спокойной ночи!» – и заснул тут же. И я уверен, что этот поцелуй мальчугана из глубины его усталости был гораздо реальнее, чем если бы он из себя вымучил какую-нибудь молитву.
И с нами то же самое. Мы можем сказать: Господи, я так устал – не только телом, но и голова не варит; но я знаю, что я Тебя люблю, хотя этой любви не могу сейчас ощутить; я знаю, что я в Тебя верю, хотя сейчас я не ощущаю ничего ровно, кроме боли в ногах и в спине… И я думаю, можно перекреститься и сказать: я в этой пустоте ложусь спать – и Бог меня хранит.
Как-то отец Афанасий меня спросил: «Ты много молишься?» – «Ну, в общем, много». – «И тебе это очень приятно?» – «Да, я это люблю». – «А если не сможешь помолится – тебе не по себе?» – «Да, не по себе». – «Так значит, ты не на Бога надеешься, а на свою молитву! Ты с Ним как бы в договор вступаешь: я столько-то помолюсь, а когда лягу спать, уж Ты за мной смотри!» Я задумался, говорю: «Да, правда! А что же мне делать?» – «А вот тебе послушание: перестань молится на полгода. Перед тем как лечь спать, перекрестись и скажи: Господи! Молитвами тех, кто меня любит – спаси меня!.. И ложись спать и подумай: кто же есть на свете, кто
