Промысл Божий в моей жизни - Митрополит Вениамин
В глубокой скорби он возопил к Господу Богу, и Ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл». Сказавши это, отец Серафим вложил в правую руку послушника свою собственную палку и продолжал: «Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех напастей и скорбей в управлении душами братии Ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей».
И что же оказалось? Послушник этот, просивший совета у о. Серафима, действительно принял монашество с именем Паисия, и в 1856 году был назначен игуменом Астраханской Чурлинской пустыни, а через шесть лет возведен в сан архимандрита, получив таким образом, как предсказал о. Серафим, управление душами братии. Родной же брат о. Паисия, о котором святой старец говорил: «спасай и брата», окончил свою жизнь иеромонахом в Козелецком Георгиевском монастыре».
Можно представить себе и радость, и благодарность, и умиление, которые охватили душу Колечки. Преподобный сотворил явное чудо: св. Серафим ответил прямо и даже на совершенно тот же вопрос о «воле Божией». Так преподобный благословил Колечку идти в монахи... Мучения кончились раз и навсегда. И скоро Колечки не стало, вместо него клобуком покрылся инок Серафим, названный так при постриге почитатель преподобного, удостоенный от него чудесного ответа.
Но в приведенном рассказе о Глинском послушнике было еще и два других чудесных указания от преп. Серафима Колечке. Одно, что и ему придется не только быть монахом, но и «управлять душами человеческими», хотя он и не вопрошал его тогда о сем. Ныне бывший ласковый студент — епископ...
Впрочем, это еще естественно. Но более примечательно другое: «спасай и брата». Колечка, занятый лишь своею мукой, забыл тогда на молитве все и всех, кроме преподобного и себя самого. Не до брата ему было. А нужно нам знать, что его младший брат страдал невыносимыми головными болями, так что не раз доходило даже до крайних отчаянных мыслей. Но он любил своего старшего брата, который всячески укреплял его в вере, терпении, уповании на Бога. И можно сказать — братом больше и жил страдалец.
И вдруг получается теперь ответ: не только «сам спасайся», но и брата своего спасай.
И действительно, как только кончил учебу иеромонах Серафим, он взял к себе брата своего, а потом и мать вдову. Брат тоже пострижен был в монашество и назван Сергием. Ныне он уже в сане архимандрита. Болезнь у него, кажется, совсем прошла, но все же он и доселе живет с братом, и спасаются они вместе...
В 1920 году, в день Покрова Божией Матери, о. Серафима в Симферополе рукоположили во епископа, с титулом Лубенского. На обеде я сказал ему речь и припомнил об этом чудесном случае указания пути ему в монахи.
СПАСЕНИЕ ОТ УТОПЛЕНИЯ
Я хочу рассказать случай из своей жизни, как я был спасен от смерти. И ничем иным, как только именем Божиим.
Я пять раз тонул в воде. Первый раз, когда мне было, вероятно, еще четыре года.
— Мама! Мы хотим искупаться.
— Подите спросите у отца.
Дом наш был близко. Отец разрешил: мать с вами будет.
Миша, держась за плот, зашел дальше от берега. Я, будучи ниже его ростом, стал рядом с ним, ближе к берегу. Мама стирала белье, то полоща его в воде, то ударяя вальком.
А мы, держась ручонками за доски плота, увеличивали еще шум болтанием ног. Мама стояла лицом к реке, а мы по правую сторону плота, так что она даже не смотрела на нас.
Тут вдруг мне пришла в голову тщеславная мысль:
«Хотя я и меньше Миши, а вот смогу зайти в воду дальше его». Для этого я отпустил правую руку свою, пододвинулся, держась одной левой, к брату и потом, сзади его, протянул правую руку, чтобы ухватиться за плот далее его.
Доставая нужное место, я отпустил левую руку. Но в это время соскочила и правая рука, и я камнем в воду. Там, где старшему брату было по шею, мне было уже до носа, а дальше его — с головою.
Брат продолжал, видимо, болтать ногами и не подозревал беды. Мать делала свое дело.
Что случилось дальше — мне неизвестно. Помню лишь, очнулся я в люльке. Оказывается, меня уже откачали...
Сколько я пробыл в воде — не знаю, и спросить теперь некого: все умерли. Брат ли сказал матери, или она сама заметила мою пропажу — не знаю. Кинулась в воду, стала меня искать. Река наша тихая и мелкая. Сразу вытащили меня, но я уже был без сознания и не дышал. Сейчас же домой... И уж кто их с отцом научил, но как-то они начали откачивать воду из моих легких. И откачали.
Я же совершенно не помню и никогда не помнил, что я чувствовал, когда утонул. Будто бы просто в ту же секунду меня точно не стало: ни мук, ни сознания не помню...
Другой раз, уже лет восемь-девять мне было. Я купался один, свободно уже плавал через речку. Саженей 5—6 шириной она была: это тогда мне казалось много.
Я поплыл. Но за сажень или за три до противоположного берега вдруг судорога свела мне обе ноги, и они, точно плети, опустились вниз. Но руки действовали еще. Я очень испугался, но не потерял присутствия духа, и с большим усилием доплыл все же до берега, работая лишь руками. А берег был почти отвесный. Здесь отдохнул, судорога кончилась, и я обратно переплыл реку благополучно.
Обыкновенно, когда мы начинали купаться, то, наученные родителями, всегда крестились, хотя, конечно, более механически, по привычке. Но и то — славу Богу!
Третий раз плыл по глубокой реке Вороне (впадает в Хопер, а Хопер — в Дон) и мне захотелось попробовать глубину реки. Спустился вниз. Но река здесь была так глубока, что едва я коснулся ногами дна, а дышать мне невыносимо уже хотелось. Я стал очень быстро выплывать наверх. Но уже через секунду я наглотался воды,
