Что удивительного в благодати? - Филипп Янси
Неужели с «благодатью» — последним великим словом, единственным богословским понятием, которое еще не замусолилось в нашем языке, — произойдет то же самое, что и со всеми другими? Неужели в политическом жаргоне оно превратится в свою противоположность?
Предостережение Ницше, хотя и прозвучавшее в другой ситуации, вполне применимо к современным христианам: «Берегитесь, дабы, сражаясь с драконом, самим не обратиться в дракона».
* * *
Уильям Уиллимон, капеллан университета Дьюк, убежденный методист, просил евангельских христиан не сосредоточиваться до такой степени на политике: «Пэт Робертсон превратился в Джесси Джексона. Рэндалл Терри в девяностые — то же, что Билл Коффин шестидесятых. Средний американец только из соприкосновения с юриспруденцией узнает о метаниях человеческой души и нарушении законов нравственности. Уиллимон говорит это на основании собственного опыта: его собратья по вере выстроили на Капитолийском холме четырнадцатиэтажное офисное здание, чтобы оттуда эффективнее оказывать давление на Конгресс. Да, лоббировали они вполне успешно. Однако в пылу борьбы позабыли о главной миссии церкви, и из рядов методистской деноминации началось повальное бегство. Сегодня Уиллимон призывает своих единоверцев вернуться к библейской проповеди. А в среде евангельских христиан наблюдается обратное: слышатся проповеди о политике, а не о Боге.
Это смешение религии с политикой мешает действию благодати. Клайв Льюис отмечал: почти все преступления христианства совершались в те периоды, когда религию смешивали с политикой. Политика везде и всегда управляется безблагодатным законом. Она и нас побуждает променять благодать на власть. Церковь далеко не всегда оказывалась в силах противиться такому искушению.
Те, кто живет в условиях полного отделения церкви от государства, не вполне понимают, сколь редко складывается такая историческая ситуация и каковы ее корни. Выражение Томаса Джефферсона — «стена, разделяющая церковь и государство» — впервые промелькнуло в послании коннектикутским баптистам, которые приветствовали такое разделение. Баптисты, пуритане, квакеры и другие переселенцы ехали через океан в Америку в надежде найти место, где церковь была бы отделена от государства, ведь на родине все они подвергались гонениям со стороны официальной церкви. Объединяясь с государством, церковь приобретает тенденцию насаждать себя силой, а не наделять граждан благодатью.
Как указывал Марк Галли в журнале «История христианства», на исходе XX века христиане сетуют на разобщение церквей, отсутствие набожных политиков и недостаток христианского влияния в современной культуре. Их жалобы не могли бы прозвучать в средние века, когда церковь была едина, христиане занимали ключевые позиции во власти, а культура была целиком и полностью проникнута верой. Однако разве плоды средневековой цивилизации вызывают у нас ностальгию? Крестовые походы разорили Восток. Священники в едином строю с воинами мечом «обращали» целые континенты. Инквизиторы преследовали евреев, сжигали на кострах ведьм, подвергали жестоким пыткам даже ортодоксальных христиан. Поистине, церковь превратилась в полицию нравов. Вместо благодати — принуждение.
Как только церковь получает шанс устанавливать кодекс поведения для всего общества, она неизменно впадает в те самые крайности, против которых предостерегал Иисус. Возьмем для примера Женеву эпохи Жана Кальвина. Магистраты имели право допрашивать любого человека о его вере. Посещение церкви было строго обязательным. Законом предусматривалось, сколько блюд подавать за едой и какого цвета должна быть одежда.
Уильям Манчестер перечисляет «развлечения», запрещенные Кальвином:
Пиры, танцы, пение, картины, статуи, мощи, церковные колокола, органы, алтарные свечи, «непристойные и безбожные» песни, участие в театральных пьесах и посещение театра, помада, ювелирные украшения, кружева, «нескромное» платье, неуважительные отзывы о старших, излишние увеселения, божба, игра в карты, охота, пьянство. Он также запрещал называть детей иначе, как в честь героев Ветхого Завета и читать им «аморальные и безбожные» книги.
Отец, давший сыну не упомянутое в Ветхом Завете имя «Клод», отсидел четыре дня в тюрьме. Та же участь постигла женщину, сделавшую «нескромно» высокую прическу. Консистория приговаривала к смертной казни детей, поднимавших руку на родителей. Забеременевших девушек топили. Пасынок Кальвина, а в другой раз его невестка были застигнуты в постели с любовниками и казнены.
Перечислив подобные случаи из истории церкви, Пол Джонсон пришел к выводу: «Все попытки создать на земле совершенное общество, во главе со священниками ли, с революционерами ли, вырождались в красный террор». Вот почему и нынче не следует с излишней готовностью прислушиваться к голосам, призывающим снести стены между церковью и государством, силой восстановить общественную мораль. Говоря еловами Лесли Ньюбигин, «попытки свести рай на землю неизменно кончаются тем, что на земле воцаряется ад».
Живя в Соединенных Штатах и с трудом отражая натиск обмирщения, видя вокруг упадок морали, мы легко упускаем из виду, кто мы такие и откуда пришли. Я обеспокоился, когда услышал, как представители общества «Морального большинства» молятся о смерти для своих оппонентов, приговаривая: «Хватит уж нам подставлять другую щеку… Только этим мы и занимаемся». Еще больше я обеспокоился, прочитав, что одна калифорнийская организация пытается влиять на назначение государственных служащих с тем, чтобы правительство превратилось в «полицию Царства Божьего на земле», готовую «поразить Божьей карой всех, кто нарушает Божьи законы».
Был момент, когда Америка чуть не превратилась в жесткую теократию наподобие кальвинистической Женевы. Так, коннектикутские законы включали в себя следующие статьи: «Никто не смеет бегать в день воскресный или прогуливаться в саду или где–либо еще. Дозволяется лишь с достоинством пройти на молитвенное собрание и вернуться домой. Никто не должен путешествовать, готовить пищу, стелить постель, подметать дом, стричь волосы или бриться в день воскресный. Если в день Господний муж поцелует жену или жена мужа, виновный будет наказан по усмотрению совета магистратов». Правившие Мэрилендом представители англиканской церкви требовали от католиков обращения, прежде чем допустить их к участию в гражданской ассамблее. В некоторых областях Новой Англии право голоса предоставлялось лишь верующим, которые имели свидетельства личного спасения.
Наконец, колонии решились отказаться от единой государственной церкви. И весь народ получил свободу вероисповедания. То был беспрецедентный в истории шаг, но риск окупился. По словам историка Гэрри Уиллса, первый народ, отделивший церковь от государства, стал в итоге самым религиозным народом.
* * *
Иисус пришел основать новое Царство, которое могло бы существовать параллельно с Римской империей и завоевать Иерусалим, Иудею и Самарию и дойти
