Дневник Благодати - Филипп Янси
В своей книге Бреннан Маннинг рассказал историю об ирландском священнике. Решив пройтись пешком в один из деревенских приходов, он увидел у дороги какого-то престарелого крестьянина, который, опустившись на колени, молился. Впечатленный увиденным, священник сказал: «Ты, наверное, очень близок с Богом». Крестьянин, прекратив молиться, поднял голову и, мгновение поразмышляв, с улыбкой ответил: «Да, Он очень сильно любит меня».
Из книги «Что удивительного в благодати?»
3 июня
Нечто противоестественное
В пылу одного из наших споров моя жена выдала очень сильную богословскую формулировку. Мы весьма энергично обсуждали мои недостатки, когда она сказала: «Меня саму очень удивляет, что я прощаю тебя за некоторые из твоих низменных дел!»
Поскольку я пишу о прощении, а не о грехе, то умолчу о пикантных деталях этих «низменных дел» и скажу лишь о том, что поразило меня в замечании моей жены. Она с удивительной точностью передала природу прощения. Это — не какой-то милый платонический идеал, который рассеивают в этом мире, словно освежитель воздуха из баллончика. Прощение — процесс болезненный и сложный, и нанесенные вам раны (мои низменные дела) оживают в вашей памяти даже спустя много времени после того, как вы простили. Прощение — это нечто противоестественное, и моя жена протестовала против его вопиющей несправедливости.
Эта же мысль во многом прослеживается в истории из книги Бытие, описывающей примирение Иосифа с его братьями. В какой-то момент Иосиф повел себя резко, бросив своих братьев в тюрьму, но вскоре его переполнила печаль, и он дал волю горьким слезам. Он начал строить братьям козни, спрятав деньги в их мешках с зерном, взяв заложником одного из них, а другого обвинив в воровстве серебряной чаши. Но в конце концов Иосиф уже не мог сдерживаться. Он призвал своих братьев и, не тая чувств, простил их.
Сегодня я рассматриваю эту историю как реалистичное описание противоестественного акта прощения. Братья, которых Иосифу было так непросто простить, когда-то донимали его, составляли планы его убийства и продали его в рабство. Из-за них он провел лучшие годы своей юности в затхлой египетской темнице. Хотя Иосиф триумфально преодолел все невзгоды и теперь хотел от всего сердца простить своих братьев, он оказался неготовым к этому… пока неготовым. Его раны ныли еще слишком сильно.
Для меня, в Бытие 42-45 Иосиф по-своему говорит: «Меня самого очень удивляет, что я прощаю вас за ваши низменные дела!» Когда благодать, наконец, прорвалась к Иосифу, по дворцу эхом разнеслись звуки его скорби и любви. «Что это за вопли? Помощник фараона заболел?» Нет, Иосиф был вполне здоров. Это был крик прощающего человека.
Из книги «Что удивительного в благодати?»
4 июня
Ненасильственное оружие
В фильме Ричарда Аттенборо «Ганди» есть замечательная сцена, в которой Ганди пытается объяснить суть своей философии миссионеру-пресвитерианину Чарли Эндрюсу. Они вместе шли по южноафриканскому городу, когда внезапно им заградила путь банда юных головорезов. Преподобный Эндрюс, бросив взгляд на угрюмых бандитов, решил спастись бегством, но Ганди остановил его. «Разве в Новом Завете не сказано, что если враг ударит тебя по правой щеке, ты должен подставить ему левую?» Эндрюс пробормотал, что он считал эту фразу метафорической.
«Я в этом не уверен, — ответил Ганди. — Мне кажется, Иисус имел в виду, что вы должны проявлять смелость: быть готовыми принять удар, несколько ударов, чтобы показать, что вы не будете ни бить в ответ, ни отворачиваться. И когда вы так поступаете, это взывает к чему-то в природе человека, что ослабляет его ненависть и пробуждает уважение. Думаю, Христос понимал это, и я видел, как это действует».
Проникновенная чуткость Ганди со временем приняла форму устойчивой доктрины. Насилие по отношению к другому человеческому существу (даже если речь идет о солдате, стреляющем в невооруженную толпу) противоречило всему, во что он верил относительно универсального человеческого достоинства. Ганди считал, что убеждения людей невозможно изменить с помощью насилия. Оно лишь ожесточает и разделяет, но не примиряет. Если его сторонники начинали обсуждать планы применения насильственных мер во время его кампаний, он останавливал их. Никакое дело, каким бы справедливым оно ни было, не оправдывает кровопролитие. «Я могу умереть ради чего-то, — говорил Ганди, — но нет ничего такого, ради чего я был бы готов убить».
Со временем его тактику приняли на вооружение и другие политические лидеры. Мартин Лютер Кинг, считавший себя духовным преемником Ганди, после визита в Индию привез эти методы в Соединенные Штаты. Он, как и другие политики, доказал, что в относительно свободных сообществах ненасильственные меры могут сдвигать горы, но как насчет таких стран, как нацистская Германия или современный Китай или Мьянма (Бирма), где военный режим подавляет любой протест?
Специалисты по этике, политики и богословы никак не могут прийти к согласию в том, когда оправдано применение вооруженной силы, и может ли быть оно оправдано вообще. Однако после Ганди уже никто не может отрицать, что ненасильственные методы обладают силой приносить реальные перемены. Как-никак, они принесли свободу второй по численности нации на земле.
Из книги «Уцелевшая душа»
5 июня
Цель протеста
Хотя у Мартина Лютера Кинга был ряд недостатков, в одном он был прав: он оставался верным принципу миротворчества. Он не наносил ответных ударов. В то время как другие призывали к мести, он призывал к любви. Борцы за гражданские права подвергали риску свои тела, встречаясь лицом к лицу с шерифами, вооруженными дубинками, пожарными шлангами и рычащими овчарками. Это, по сути, и принесло им победу. Историки указывают на одно событие, ставшее переломным, когда движение за права темнокожих приобрело критическую массу общественной поддержки. Оно произошло на мосту возле города Сельма, штат Алабама, где шериф Джим Кларк натравил своих полицейских на невооруженных черных демонстрантов. Американская общественность, придя в ужас от этой сцены жестокой несправедливости, наконец одобрила принятие закона о гражданских правах.
Я вырос в Атланте, на другом конце города от места, где жил Мартин Лютер Кинг, и должен признаться,
