Религия эллинизма - Фаддей Францевич Зелинский
У религиозной философии оставался один столп – философия героизма, стоицизм; твердо держась заветов своих основателей, эта школа подверглась ожесточенным нападениям отщепенческой средней Академии, но эти нападения только укрепляли ее в ее философском самосознании. Памятники этой борьбы нам сохранены, если не в сочинениях самих школ – я уже сказал, что литература эллинизма почти вся погибла – то в трактатах вдохновлявшегося обеими Цицерона. Отсюда видно, что говорить о религиозной философии эллинистической эпохи – это то же самое, что говорить о религиозных теориях стоицизма.
Отсылая читателя по существу к сказанному, замечу, что основателем религиозной философии стоицизма должен считаться не столько первый схоларх – Зенон, сколько его преемник Клеанф из Ассоса. Суть своей теологии он выразил в своем философском гимне Зевсу – и будет полезным выписать его в переводе, напоминая читателю, что одновременно с ним создавался догмат об «едином Зевсе-Сараписе» (выше § 19).
Радуйся, многоименный, всегда всемогущий, всесильныйЗевс, повелитель бессмертных, Властитель природы, закономПуть указующий миру: тебя намПриветствовать должно.Жизнью обязан тебе одному на земле многороднойВсякий, кто в смертного доле движенью и звукуПричастен:Буду всегда потому воспевать твою дивную силу.Весь этот пламенный мир,Что вращением землю обходит,Воле послушен твоей, добровольно тебе подчиняясь:Власти орудьем своей во всесильной тыДержишь десницеНеугасимый перун, обуострое жаркое жало;Мощным ударом своим всю жизнь во природе творящий.Им направляешь ты разум всеобщий,Повсюду разлитый,Как в наименьших светилах проявленный,Так и в великих;Он тебя, боже всевышний,Царем и властителем ставит,Так что без воли твоей ничего на земле не свершится,Ни в неизведанной выси эфирной, ни в моря пучине —Кроме того, что дурные творят в неразумии праздном.В нечет возводишь ты чет в своейМудрости вечной, бескрасной Вещи красу ты даешь и немилое милым нам ставишь.Так воедино спаял ты с хорошим повсюду дурное,Чтобы единому разуму все подчинить мирозданье.Но не постигли его средь людей земнородных дурные.Жалкие! Вечно гоняясь за призраком блага летучим,Общего в боге закона не видят они и не слышат,Следуя коему, жизнь они в счастье могли бы устроить.Нет! В безрассудстве своем ониК злу ослепленно стремятся,Те ради славы пустой проявляя усердье чрез меру,Те неудачливый путь направляя к наживе позорной,Те к растлевающей неге и к тела греховной усладе;Зло принимая за благо, без устали мечутся людиИ добывают плоды нежеланные лживой надежды.Щедрый Зевес, туч черных и огненных молний владыка,Смертных людей охраняй от тьмы роковой неразумья,С душ их развей ты ее, наш отец, и коснуться даруй имРазума, им же вовек ты по правде вселенною правишь,Дабы, тобой почтены, мы тебе отплатили почетом,Всюду деянья твои воспевая, как нам подобает,Смертным; ведь большего нетНи богам наслажденья, ни людям,Как в справедливости славить закона всеобщего силу.Так в религии Клеанфа Зевс властвует и над физическим, и над нравственным миром, представляясь эфирным огнем в первом, разумом во втором и «всеобщим законом» в обоих. С этим убеждением можно было идти навстречу невзгодам жизни – и мы, имея в виду эту нравственную цель также и его физики, того «мира, что вращением землю обходит», быть может, отнесемся терпимо к нетерпимости, проявленной им относительно того астронома, который сдвинул землю с этого почетного места (выше § 37).
Началась полуторастолетняя война между средней Академией и древней Стоей, на первых порах между Аркесилаем и Клеанфом – между принципами, не между людьми: о том, как благородно она велась, свидетельствует факт, что Аркесилай запретил комическому поэту Батону доступ в свою школу за направленную против Клеанфа насмешку и смягчил свою строгость только тогда, когда сам Клеанф за неудачника заступился. В следующем поколении спор разгорелся еще сильнее: сам Хрисипп выступил на арену, двинув против средней Академии все тяжелое оружие своей учености. Щадя романтическое настроение эллинистического мира и, быть может, отчасти ему подчиняясь, эллинские представители этой школы, Аркесилай и Карнеад, не выносили своей полемики на улицу; сделал это Клитомах, ученик Карнеада – на то он был карфагенянином и назывался, собственно, Аздрубалом. И именно, когда он это сделал, его нападения потеряли уже свою актуальность: не дожидаясь их, Стоя, в лице Панэтия Родосского, сдалась.
Божество – мировой огонь, душа вселенной; этого основного догмата стоического пантеизма Панэтий не тронул. Не тронул и его преломлений по многости божественных светил, реющих в эфире; но богов народной веры он отвергнул, признав их вымыслами поэтов и законодателей: в своем идеальном государстве он им, поэтому, места не уделяет. Душа вселенной, как ее разум, будучи разлита повсюду, управляет ею; в этом смысле, но только в этом, можно сказать, что вселенная управляется божьим промыслом. Будучи управляема божественным разумом, она пребывает в наилучших условиях; в этом заключается залог ее вечности. Но вмешательства божества в человеческие дела не бывает: ведовства Панэтий не признает, не признает и того догмата, в котором его предшественники видели его физическое обоснование – догмата всемирной симпатии. Метафизическим догматом, на который опиралось учение о ведовстве, был догмат о предопределении, о роке: и его отвергал Панэтий, признавая во всем его объеме догмат свободы человеческой воли. Разум человеческий, отпрыск божественного, управляет его жизнью по своим собственным ненарушимым законам; только он и может быть назван роком человека.
Этот разум составляет часть человеческой души, отличающий ее именно своей наличностью от души животного. Но предшественники ошибались, полагая, что эта душа извне входит в человеческое тело: нет, она рождается вместе с ним и поэтому не имеет самобытного существования вне его. Другими словами: Панэтий отвергал бессмертие души.
Немного, как видит читатель, осталось от теологии Клеанфа в этом учении его последователя: все положительные позиции были отданы, сохранено было только пантеистическое представление об огне-разуме как мировой душе. Спешу оговориться, что заслуга Панэтия заключалась вообще не в его физике и метафизике, а в его этике: признав кроме высокой и недостижимой для человека добродетели еще долг (to kathekon, ofcif ium) регулятором нашего поведения, он поставил рядом с совершенной моралью, но ступенью ниже, мораль честных людей; за нее ему были особенно благодарны его новые ученики – римляне. Но при всем том его философия была философией секулярной; а так как сколько-нибудь видного философского направления правее его (выражаясь по-нашему) тогда уже не было, то можно сказать, что его эпоха – средина второго века
