Что удивительного в благодати? - Янси Филип
По собственному опыту знаю: я прилежно старался быть хорошим, приятным, милым, достойным примером для других. Я постоянно, сознательным усилием избегал западни греха. Все время боялся поддаться искушению. Однако при этом я был всецело сосредоточен на морали — вплоть до фанатизма. А потому я чувствовал себя все более чужим в доме Отца моего. Я утратил свободу, искренность, веселье…
Вглядываясь в старшего сына, я осознаю, как глубоко укореняется эта форма отхода от Бога и как трудно вернуться домой из этого изгнания. Гораздо легче возвратиться после развратной оргии, чем из состояния холодного гнева, проникшего в самые глубокие уголки души.
Духовные игры, в которые мы играем порой из самых благородных побуждений, как ни странно, уводят нас прочь от Бога. Потому что уводят от благодати. Врата благодати — раскаяние, а не добродетельное поведение и даже не святость. Греху противостоит не добродетель, а благодать.
* * *Вслед за Иисусом апостол Павел продолжает обличать законничество и предъявляет ему еще один, столь же неотразимый упрек. Закон не достигает своей главной и единственной цели: не обеспечивает послушания. Удивительный парадокс: строгая законодательная система неизменно порождает в человеке желание как–нибудь похитрее ее нарушить. Павел поясняет: «Я бы не понимал и пожелания, если б закон не говорил: «не пожелай». Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание». Статистика подтверждает этот принцип: люди, воспитанные в деноминациях, полностью воздерживающихся от спиртного, втрое чаще становятся алкоголиками.
Мне вспоминается рассказ Августина о том, как он с приятелями воровал груши. У него в саду были свои груши, причем более сочные. Но ребятам непременно требовалось обтрясти соседское дерево, поскольку сосед решительно запрещал прикасаться к своей груше. После четырех лет в библейском колледже, где царствовал шестидесятишестистраничный устав, я вполне понимаю эту странную систему. И меня толкали к бунту постоянные предостережение против бунта. Я испытывал — отчасти, разумеется, по своей незрелости — зудящую потребность воспротивиться требованиям властей, просто потому что эти требования были мне навязаны. Пока я не вычитал в уставе запрет носить бороду, я и не помышлял ее отращивать!
«Чем чаще плетение сети, тем больше дыр», — писал католический богослов Ханс Кюнг. Он присягнул на верность 2 414 статьям канонического римского права и в один прекрасный день осознал: все свои силы он тратит на соблюдение этих правил или на уловки, позволяющие их обойти, но только не на дела Евангелия.
Тем же, кто не восстает, а честно пытается соблюсти все правила, законничество уготовило иную ловушку. Поражение надолго оставляет в душе шрамы стыда. Молодой монах Мартин Лютер по шесть часов кряду ломал себе голову, соображая, в каком грехе ему следует исповедаться за истекший день. Он писал:
Будучи монахом, я жил безупречно. Но я видел себя перед Богом грешником с нечистой совестью и не мог поверить, что угодил Ему своими делами. Вместо того, чтобы возлюбить праведного Бога, карающего грешников, я начал Его ненавидеть. Я был добрым монахом и столь строго соблюдал обет, что если б одной дисциплины было достаточно, дабы монах вознесся на небеса, мне эта награда была бы обеспечена. Собратья по монастырю с готовностью подтвердили бы мои слова… И все же совесть не давала мне покоя. Я постоянно сомневался и говорил себе: «Это ты сделал дурно. Сердце твое не было сокрушено. Ты упустил что–то на исповеди».
Когда отношения рушатся, мост обваливается с обеих сторон. Перечитывая историю израильтян и завета, связывавшего их с Господом, я лишь изредка натыкаюсь на выражения радости или удовольствия со стороны Бога. За редкими, драгоценными исключениями исторические книги и в особенности пророческие представляют нам Бога разочарованным, недовольным, разгневанным. Закон не поощряет послушания, а раздувает непослушание. Закон лишь обнаруживает недуг — исцеляет его благодать.
* * *Ни Иисус, ни Павел не говорили об еще одном изъяне законничества, который лично меня тяготит более всего. Я уже упоминал друзей, отвергших христианскую веру главным образом из–за мелочного законничества церкви. Мой родной брат порвал с первой своей настоящей любовью, потому что по его законническим стандартам девушка оказалась недостаточно «духовной». На протяжении тридцати лет он пытался бежать из объятий твердокаменного морализма, а в результате убежал и от Бога.
Законничество образует собственную субкультуру, и уж нам ли, гражданам Соединенных Штатов — нации иммигрантов, — не знать, как охотно люди отказываются от своей субкультуры? Иммигранты первого поколения видят, как их дети отрекаются от языка, наследия, обычаев семьи, усваивая подростковую субкультуру современной Америки. Точно также многие строгие христианские семьи беспомощно наблюдали за тем, как их дети отрекались от веры, от традиционных правил и установлений, словно сбрасывая с себя сделавшуюся тесной одежду. Законничество ведет к отпадению.
Сэмюэль Тьюк, английский реформатор XIX века, предложил радикально новый подход к лечению душевных заболеваний. В ту пору санитары в сумасшедшем доме приковывали больных к стене и били в уверенности, что такое наказание сокрушит овладевшего человеком беса. Тьюк учил душевно больных людей этикету чаепития и богослужения. Он приказал одевать их, как обычных людей, чтобы никто не мог распознать их по внешнему виду. Они выглядели здоровыми. Однако Тьюк не предлагал никаких средств для лечения. Его пациенты какое–то время вели себя нормально, но оставались душевно больными.
Однажды я понял, что похож на пациентов Тьюка: церковь моего детства научила меня, как надо себя вести, а библейский колледж дополнил эти знания, но ни церковь, ни колледж не справились с затаившимся глубоко внутри недугом. Я освоил внешние правила, а внутри остались болезнь и мука. На время я отдалился от веры своего детства, пока Сам Господь чудесным образом не открылся мне как Бог любви, а не гнева. Свободы, а не правил. Благодати, а не осуждения.
По сию пору некоторые мои друзья, восставшие одновременно со мной, остаются далеки от Бога в силу укоренившегося недоверия к церкви. Эта субкультура заслонила от них главную цель: познать Бога. Церковь, по словам Роберта Фаррара Капона, «столько времени потратила на то, чтобы вбить в нас страх перед заблуждением, что превратила нас в плохо обученных музыкантов: мы играем по нотам, но не слышим музыки, потому что главное для нас — не музыка, а стремление избежать фальши и дурной оценки». Я услышал музыку благодати и скорблю о друзьях, которые пока не различают ее.
Миновало несколько десятилетий. О своем законническом воспитании я вспоминаю со смешанным чувством. Откровенно говоря, мне кажется, Богу все равно, ношу я усы или бороду, застегиваю брюки на молнию или на пуговицы, как амиш. Когда я учился в библейском колледже, я видел людей, которые соблюдали правила и не находили Бога. Видел людей, которые нарушали правила и также не находили Бога. Однако вот что меня беспокоит: многие до сих пор думают, будто не могут обрести Бога, потому что нарушили правила. Они не слышали райскую мелодию благодати.
* * *Я пишу о законничестве отчасти потому, что и сам пострадал от него. Отчасти же поскольку вижу в законничестве одно из самых грозных искушений для Церкви. Законничество, словно проститутка на обочине веры, соблазняет выбрать наиболее легкий путь. Законничество дразнит нас, суля кое–какие блага веры, но самого главного и не дает. «Ибо Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе», — пишет Павел (Римлянам 14:17).
Джей Кеслер, президент университета Тейлора, поделился со мной собственным опытом разрыва с законничеством. Подростком он принял решение следовать за Христом, но вскоре пошатнулся под бременем многочисленных правил, которые ему навязали. Как–то раз он вышел погулять во двор и наткнулся на своего колли Лэдди — тот, растянувшись на сверкавшей от росы траве, превесело грыз косточку. Джею подумалось: вот — наилучший христианин. Не курит, не пьет, не ходит в кино, не танцует, не участвует в маршах протеста. Лэдди безвреден, послушен, не имеет собственной воли. И тут Джей понял, как далек этот идеал от жизни, полной свободы и страсти, к которой призывал Иисус.
