Звезда Альтаир. Старообрядческая сказка - Дмитрий Александрович Урушев
В светлой столовой зале был накрыт изысканный обед. К гостям вышла молодая дама в белом муаровом платье и дорогом жемчужном ожерелье. Мило улыбаясь, она протянула для поцелуя холеную руку.
– Саломея Альт – моя домоправительница, – представил архиепископ. – Ее стараниями поддерживается уют в этом убогом жилище. Она же придумала нашу сегодняшнюю скромную трапезу.
– Садитесь, панове, – пригласила дама. – Надеюсь, обед понравится вам. Мы выписали франкского повара, учившегося у самого Вателя. Я просила его постараться ради иностранцев.
Действительно обед был хорош. Правда, несколько раз гости заставили хозяев улыбнуться. Поэт спутал вилку для мяса с вилкой для рыбы. Бедный атаман вообще затруднялся пользоваться ножом и вилкой и пытался все есть ложкой.
После трапезы кардинал пригласил путешественников в домашний театр. Это было чудо из чудес! Даже служитель муз и Аполлона Демьян не видел ничего подобного.
Приглашенные лицедеи в необыкновенных нарядах разыграли перед немногочисленными зрителями представление с музыкой, пением и танцами. Пели по-италийски, поэтому Кушковский шепотом разъяснял происходящее:
– Она сбросила с себя последнюю одежду и тоже бросилась в бурное море. И сия пучина поглотила ее в один момент. В общем, все умерли.
После представления хлопали долго и громко. Когда вышли из театра, за окнами было уже темно. Архиепископ вывел Ивана на улицу. Тотчас все зашумело, загрохотало. И небо осветилось сотнями огней: белыми, желтыми, красными, синими.
Царевич испугался. Но кардинал объяснил, что бояться не стоит. Это фейерверк – ромские свечи, безобидные огненные шутихи.
Как дети, раскрыв рты, смотрели гости в небо. А там расцветали невиданные цветы, раскрывались кроны райских деревьев, извивались диковинные змеи. И, наконец, огни образовали надпись «Iohannes».
– Это твое имя по латыни – Иоганнес, – объяснил Кушаковский.
Юноша благодарил архиепископа с пылом, свойственным его возрасту. Поэт и атаман не отставали в похвалах. Особенно отличился Демьян, быстро сочинивший какое-то льстивое четверостишие.
– Надеюсь, панове, – самодовольно сказал архиепископ, – вам теперь понятно, что такое цивилизация? Такой красоты вы не увидите ни на Куличках, ни в Утопии. Только у нас, в просвещенной Урюпе.
Глава 38
Празднование выздоровления принцессы Ванды продолжалось. Каждый день устраивались балы и пиры. То у кардинала Кушаковского, то у какого-нибудь знатного пана, то в ратуше Вышеграда, то в купеческом собрании.
Днем горожан угощали пивом и медом за государственный счет. А по вечерам над столицей расцветали фейерверки.
Каждый день Ивану приходилось присутствовать на торжествах. И обязательно в немецкой одежде и при шпаге. Он уже привык и перестал стесняться. С охотой танцевал. И успел перезнакомиться со всеми первыми красавицами королевства – дочерьми воевод, придворных, благородных шляхтичей и богатых торговцев.
Во всех храмах совершались благодарственные богослужения. Архиепископ несколько раз приглашал на них царевича. Кардинал думал церковной пышностью поразить гостя. Но тот, не понимая ни слова по-латыни, откровенно скучал. И еле сдерживался, чтобы, сидя на скамье, не заснуть под разноголосое пение.
Кушаковский был весьма раздосадован. Желание Ивана ехать дальше приводило его в бешенство. А вдруг коварный Мартын Лютый совратит царевича в свою погибельную ересь?
Король наградил избавителя дочери семью бочками с золотыми шпанскими дублонами. Юноша не соглашался на такую щедрую награду. Начался торг. Наконец Зыгмунт заявил, что принц смертельно обидит его, если не возьмет хотя бы три бочки, ведь это уже почти ничто.
Пришлось уступить. Иван думал разделить золото между поэтом и атаманом. Но Демьян от дележа отказался и посоветовал отдать дублоны Кудеяру.
– Он же обещал жене бочки золота. Пусть исполнит это обещание. С дублонами они заживут припеваючи. А мне, жрецу Аполлона, деньги никогда не были нужны. Поэт беспечный, я писал из вдохновенья, не из платы.
– Верно! – согласился царевич. – Ведь нашего доблестного разбойника ждет жена с детьми. Думаю, надо отправлять Кудеяра домой. Ему будет неудобно путешествовать с золотом. Да и небезопасно.
– И детям нужен присмотр отца. Что жена? Избалует. А отец воспитает. Без розги и ремня не вырастишь человека. По себе знаю. Кабы не порка да не таскание за вихры, не быть мне стихотворцем. Недаром мы, поэты, говорим: как над Вергилием дремал, а розги ум твой возбуждали.
– Только согласится ли наш атаман возвращаться домой? А коли согласится, ты дальше поедешь со мной или тоже вернешься на Кулички?
– Я поеду дальше. У меня нет Феодулии Ивановны. Некому по мне горевать. Мы с тобой вольные птицы. Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв.
Подарок Ивана обрадовал и растрогал Кудеяра. Конечно, сначала он отказывался, но потом расчувствовался и прослезился. Но предложение возвращаться домой к жене огорчило злого разбойника.
– В отличие от тебя мы еще не покрылись славой. Никаких подвигов не совершили. Со змиями не сражались. Колдунов не побеждали. Прекрасных царевен не спасали, – грустил атаман.
– Твоя царевна заждалась тебя дома, – смеялся юноша. – И чем дальше мы будем заезжать в Урюпу, тем сложнее тебе будет возвращаться. Мне с Демьяном что? Мы налегке. А как ты будешь с бочками?
Несколько дней царевич уговаривал Кудеяра. Тот все упрямился. Золото принял, но не соглашался возвращаться домой. Неожиданно Иван понял: атаман боится ехать на Кулички один.
– Слышь, ты же кровожадный и беспощадный. И ты боишься, что тебя ограбят по дороге? – спросил царевич.
– Ты нашего брата-разбойника не знаешь, – потупился Кудеяр. – Не только ограбят, но и убьют. Как пить дать убьют! А у меня дети, мне нельзя.
– Так вот в чем дело! – рассмеялся юноша. – Не бойся! Когда ты соберешься домой, я так сделаю, что в дороге никто тебя не обидит. Есть у меня она задумка.
Между тем уезжать из Ляшской земли собирался пан Храповицкий. Он получил от короля указ о назначении и гетманскую булаву. Ему нечего было больше делать в Вышеграде.
Вечером перед отъездом гетман с писарем пришли к Ивану с такой торжественностью, будто явились на прием к самому государю. До глубокой ночи они сидели и разговаривали. На прощанье Храповицкий обнял царевича.
– Бачит Бог, я хотел бы иметь сына, похожего на тебя. Прими от меня вечную отцовскую благодарность за спасение наших парубков и дивчин. Если поедешь дальше и доедешь до сарацинской земли, подивись на тамошнего шахиншаха. Плюнь ему, собачьему сыну, в очи!
Остап напоследок шепнул юноше на ухо:
– Я думаю, приеду на батьковщину и буду подговаривать народ на восстание против ляхов. Чтобы нам вернуться под власть русского царя. А если ничего не получится, уеду на Кулички.
Простившись с черкасами, Иван задумался. Впереди еще долгий путь. Ляшская
