Апокалипсис всегда. Психология религии и духовности - Антон Владимирович Шугалей
Итак, в каких-то книгах Библии мы читаем, что Бог спокойно справляется и без веры людей, а здесь видим, что нет. Отсюда может быть несколько выводов: либо Иисус не Бог и поэтому не мог совершить чуда, либо действительно нужны какие-то условия. Как можно разрешить это противоречие?
Говоря о фигуре Иисуса, мы ссылаемся на догматику: Иисус – это Бог. Но при этом он не только Бог, но и человек. И об этой человеческой природе Иисуса мы часто забываем. Для нас слова «он настоящий человек» буквально значат, что у него есть тело, и, как правило, не значат больше ничего. Мы регулярно отказываем ему в других проявлениях человечности. Нам крайне сложно представить его удовлетворяющим простые физиологические потребности. Для многих является шоком известие, что он мог испытывать какие-то негативные эмоции. Но если он реальный человек, значит, у него есть человеческая психика. А если есть человеческая психика, значит, он сомневается, устает, бывает в состоянии эмоционального упадка и много чего еще. Но именно эту составляющую мы регулярно куда-то выкидываем, и даже если наделяем его человечностью, она всегда как бы отличается от нашей. То есть у него одна, особенная человечность, сверхъестественная, а у нас другая, грешная. Допустить, что он такой же человек, как и мы, мы не можем, этого никак не получается. Догматическая оговорка, что Иисус во всем подобен нам, кроме греха, выполняет функцию обесценивания всей человечности. Как толковать эту греховность? Для кого-то греховностью является возможность болеть, для кого-то – возможность испытывать негативные эмоции. Вопрос в том, что мы считаем в себе греховным. Здесь каждый будет судить, исходя из себя самого: то, какие именно свои проявления психики он считает греховными, он перенесет на фигуру Бога, на фигуру Иисуса в данном случае. Если я считаю, что гнев – это греховно, я должен спроецировать эту историю на Христа и, следуя догматической логике, сказать: раз он во всем подобен нам, кроме греха, значит, гнева у него быть не могло, так как я считаю, что гнев во мне – это грех. Другой человек выделит раздражение, и так далее. В конце концов мы получаем тот самый стерильный образ Бога, который должен жить где-то в Иерусалиме или в храме, или где-то еще в каком-то специальном месте, но ни в коем случае не здесь, не среди нас, не в нашем отечестве, и уж точно он не может быть Ванькой из соседнего подъезда.
В тексте сказано, что именно ближний являет тебе Бога в себе (история с милосердным самаритянином ровно про это). Но мы не видим божественного в том, что рядом. Фактически мы делаем то же самое, что делают родственники во всей истории выше: они усомнились, что видят проявление божественного, потому что видят в нем только что-то обычное, близкое, свое. Мы вытесняем Бога – в первую очередь из себя. И если мы вытеснили его из себя, из собственного тела, из именно своей человеческой природы, значит, мы вытеснили его вообще из всех человеков. И когда мы доходим до личности Иисуса, мы вытесняем его автоматически и оттуда. Нет, мы принимаем, что он человек, что у него тело, что он во всем подобен нам, но кроме греха. А в понятие греха можно впихнуть вообще практически все. И как правило, мы это и делаем. Если же все это вернуть в лицо Иисуса обратно – всю эту обычную человечность, – мы сразу находим простое объяснение словам «не мог совершить никакого чуда».
Что происходит, когда человек попадает в какое-то сообщество, где в него не верят? Представьте, что вы хороший музыкант, отлично играете на саксофоне, приходите в какую-то компанию, и вам говорят: «Мы знаем, ты играешь отвратительно». Вас сразу обесценили, все ваши возможности сразу втоптали в грязь: «Ты не можешь сыграть, иди отсюда». Общность настроена к вам определенным образом – и вы можете быть хоть Моцартом, но вы уже считали направленный на вас негатив. После этого, возможно, даже руки не поднимутся играть. Это про нас, про человеков. Мы всегда остро считываем чужой негатив и чужое обесценивание, направленное в нашу сторону, и это не может не действовать на нас.
Вот с Иисусом ровно такая же история. Он действительно не может сотворить чуда, потому что он человек. Говоря о нем как о Боге, мы никогда не должны забывать про человека. Марк здесь предельно честен, он пишет «не мог». Это снова доказывает, что Евангелие от Марка – наиболее ранний текст, сохранивший психологические признаки человечности Христа. В версии Матфея уже начинаются защиты, он пишет «не совершил», как будто бы не хотел. То есть Матфей – более поздний евангелист – уже не может допустить для себя вероятность, что Иисус чего-то не мог: он же Бог! Эта история в догматике развивалась как ересь монофизитства, когда в Иисусе признавали только одну природу – божественную, а про человеческую говорили, что она просто слилась с божественной. Это было признано ересью. Был второй вариант монофизитства, утверждавший, что все у него было как у человека, только воля была не человеческая, а божественная. Это тоже было признано ересью. К сожалению, дальше эта история не развивалась, а должна была бы, потому что, несмотря на осуждение монофизитства и монофелитства как ересей, де факто практически все современное христианство, особенно традиционное, наиболее консервативное (православие и католицизм), психологически монофизитское.
Есть такой праздник – Обрезание Господне. Обрезание – это та самая еврейская традиция, когда отсекается крайняя плоть у мужского полового члена для того, чтобы это было свидетельством вхождения в
