Океания - Роман Воронов
– В чем спор ваш? – спросил Соломон, поднимаясь с колен.
– Нас любит один муж, и спорим, кого же больше, – ответила та, что с расцарапанным лицом была.
– Меня он любит больше! – тут же вскричала та, что потеряла в споре половину своих волос.
Царь Соломон спросил:
– А чем докажешь любовь его, и где он сам?
– О том, что мы у ног твоих, не знает он, а вот и доказательство любви его – колечко золотое.
– Вон за моей спиной трон золотой, что мне поднес народ, но он меня не любит, – ответил Соломон, разглядывая кольцо, протянутое ею.
– Народ вас любит, Царь! – заголосила возмущенная придворная толпа.
– Подарок, даже дорогой, не доказательство любви, иной раз даже и наоборот, – продолжил Соломон. – А ты чего молчишь? – он обратился ко второй. – Где доказательство твое?
Та молча протянула на ладони такое же колечко золотое.
– А есть ли там клеймо, кто изготовил эти украшенья?
– Есть.
– Так приведите ювелира побыстрей, – и Царь, усевшись на трон, кивнул стражникам, и те отправились за ювелиром. Недолог путь от Соломонова дворца до ювелирной лавки, и вот пред царскими очами предстал старик, что кольца отливал.
– Твоя работа, мастер?
– Да, моя, всего же сделано их по заказу господина три.
Царь Соломон с улыбкой обратился к женам:
– У вас есть третья сестра, но не спешите искать ее и портить ей лицо и волосы – она в неведении по поводу мужа, подарившего ей кольцо, в отличие от вас. Теперь вы знаете, что тот, кто говорил вам о любви своей, не любит, даже и с подарком, кому колечки, а кому… – Царь постучал по золотому трону. – Идите с миром.
– Что же делать нам теперь?
– Мой Бог вам предлагает возлюбить себя и ближнего, но ближнего – сначала.
Женщины вышли из зала, двери захлопнулись, и за ними послышался шум возни, крики и женский визг. Соломон поднялся с золотого трона и направился в опочивальню. Взойдя на царственное ложе, он прикрыл глаза руками, как делал всегда перед разговором с Богом, и вопрошал в молчании: «Мой Бог, не разумеют меня, ибо сам не разумею Истину Твою. Пошли мне в помощь ангелов своих, разумеющих ее».
Глас, что мыслию говорит, тишину не нарушая, ответил: «Я пошлю Сына Своего возлюбленного, он Истину передаст и Словом, и жизнию своей».
– Как скоро, мой Бог, увидим Сына Твоего?
– Дюжину секунд ждать осталось.
– Где же искать его, скажи, я людей снаряжу и сам выйду навстречу.
– Двенадцать Божественных секунд ждать людям, девять сотен лет земных, а войдет он в твой город, и встретишь его сам, но уже не царем.
Соломон открыл глаза, полные слез, впрочем, как и всегда после разговора с Богом.
4
В какую сторону вращается волчок? Туда, куда его раскрутили, скажете вы, удивившись столь простому вопросу. Конечно, вы правы. Теперь представьте, что волчок – это Эго, например, ваше. Почему именно ваше? Хорошо, чтобы не было обидно никому, условного Человека. Изначально Создатель раскрутил Эго Человека так, чтобы каждая отдельная эманация Целого могла осознать и сохранить себя как самостоятельную единицу. Защита своих границ сознания и тела, защита биологического состояния, обозначение себя в ментале – вот задача Эго в заданном вращении. Но волчок, получая при этом энергию от носителя, стал раскручиваться сильнее, меняя смысл «любви к себе через любовь к Богу» на «любовь к себе как Богу». Такое неуправляемое вращение приводит рано или поздно к саморазрушению.
«А что если раскрутить волчок в другую сторону?» – подумал Бог. Ведь он – Инженер, и очень хороший. Бог провел эксперимент по остановке волчка и раскрутке его в обратную сторону на одной из своих эманаций. Иисус Христос, поправший свое Эго, возлюбил ближнего, как самое себя. Эго-волчок, который создавал для человека иллюзию вращения мира вокруг него как центра, раскрутившись в обратную сторону, расширил мир Человека. Для Иисуса это было Вознесение.
«Так что же? – спросите вы. – Бог ошибся с вращением изначально?»
Нет. Бог не ошибается. Вращение вернется к начальному вектору, но возлюбить себя, познав вперед любовь к ближнему, к миру, – трансформировать Человека в Богочеловека, и первой, кого ты встретишь на этом Пути, будет суть, которую все знают как Иисус Христос.
Крестоносец
От праведности ни на шаг,
Ведом морковкою ишак.
Однажды тысячи людей отправились в святую Землю, к Гробу Господню, нацепив при этом на пояса железные мечи и прихватив с собой, видимо, на всякий случай, длинные копья. Им сказали, что так будет сподручней – меч, отрезать кусок хлеба для ближнего в долгой дороге, а копье – вместо посоха. Они поверили, по крайней мере среди них были такие. Из всех, покинувших свои дома ради высокой цели, обратно вернулась горстка калек – и телесами, и духом. «Иерусалим потерян», – говорили они тем, кто ни о чем их не спрашивал, и молчали, когда кто-нибудь начинал задавать вопросы. Одному из выживших едва ли исполнилось пятнадцать лет, когда судьба напялила на худые плечи накидку с крестом и привела в чужие земли, на голые камни и раскаленный песок. Он ничем ни отличался от сверстников, только синие глаза были подернуты печалью да слишком ранняя седина предательски выдавала пережитое. Не станем спрашивать его, и он сам поведает нам свою историю.
Я – возница из обоза и по этой самой причине вошел в Иерусалим одним из последних – на следующее утро после штурма. Разграбление города продолжалось, но не с той яростной силой, как это было ночью, а скорее в виде затихающей агонии обеих сторон – и поверженных, и победителей. К концу осады продовольствие в Иерусалиме закончилось, ценные вещи жители спрятали заранее, а посему празднование взятия Христова града отмечалось убийствами и насилием. Улицы были завалены растерзанными телами настолько, что передвигаться на повозке по ним не представлялось возможным. Меня послали на поиски съестного пешком, вооружив боевым топором, единственным применением которого в обозе была разделка конины. Взвалив на плечо тяжелую и, в чем я был совершенно уверен, бесполезную в моем случае вещь, я отправился на задание, бодро перешагивая через лежащих друг на друге сарацин и крестоносцев.
Кругом, то тут, то там, раздавались стоны, призывы о помощи, проклятия, хрипы, всхлипывания, ругательства на всех языках, что довелось мне слышать в Святой Земле. Взятие города я наблюдал издали. Стены с того места, где стояли обозные повозки, казались
