Чудо за пазухой - Иван Александрович Мордвинкин
***
С утра, увлеченный идеей полученного задания, Димыч поднялся сразу, без ворчаний и вздохов. Любопытство его одолело, правда ли по-другому может жизнь повернуться? Мудрено. Но интересно.
Путь вышел таким же обыкновенным, как и каждый день. Правда, под виноградный дождь сегодня Димыч не попал, обошел заросли стороной. Но красоту капелек росы на недозревших молодых гроздях винограда Димыч пометил как “хорошее”. Увидел он и величие простора, который раньше называл пустырем. Здесь воздух колыхался, как живое и необъятное нечто, приводящее в движение восковые листья диких груш и выветривая из них тихое шуршание, которое, если вслушаться, походило на перешептывания деревьев друг с другом. И это тоже хорошо.
Димыч оценил как хорошее и тропу, проложенную многими людьми, и душистую траву, обступившую эту тропу и раздражавшую его когда-то, и настойчивый запах пижмы, и гармонию ее простых и обыкновенно неприметных соцветий. Хорошим Димыч счел и сырой овраг с ручьем, и готическую многосложность чертополохов, и даже цивилизацию хищных комаров, которые поджидали его в низинке.
Абрикосовое дерево в парке и вовсе поразило внимательное и внимающее его сердце своею красотой и необыкновенной замысловатостью морщин, разбороздивших старую кору. Дерево лежало на боку, но не погибло, приспособилось и даже выбросило богатый урожай зеленых еще, но уже довольно крупных, абрикосов. Димыч присел на удобный для сиденья ствол и с азартом пустился выискивать хорошее, которого не исчерпать было в заброшенном парке. И он чувствовал себя пчелой в медовых сотах, наполненных медом до краев, да и выше краев, через край совсем.
Спустя час только он вошел в церковный двор, по инерции видя вокруг себя невероятные и незаметные ранее “хорошести”. Даже камни в асфальте казались ему красивыми, и каждый от другого отличными, и все они были Божьими, Богом созданными и обдуманными. И все они были хорошими.
На пороге хорошей церкви стоял хороший Алексей Максимыч.
Димыч подошел к старику, такому доброму и мудрому учителю, наделенному от Бога терпением, которое не нужно было напрягать, а которое само собою в нем пружинилось, что не удержался и обнял его, похлопал по спине и потом молча и непозволительно долго не отпускал.
— Ну как? — поинтересовался Максимыч, когда освободился от объятий, и они уселись на скамейку, которую Димыч определил, как хорошую.
— Это странно, — Димыч удивленно выпучил глаза. — В обычном дне больше хорошего, чем плохого. Если так. И на душе такое… Как будто… Как бы это объяснить? В сердце что-то такое… Вроде как я люблю, я как будто влюбился. Только не знаю, в кого.
— Вот такая она — жизнь, легко в нее влюбиться, если отбросить осуждение и недовольство. А она отплатит, какою захотите — такою и будет для вас, — улыбнулся Алексей Максимыч, вечно всем довольный и всякое прощающий. Учитель начальных классов, как ни как. — Правда, будут еще в вашей жизни происходить болезненные вещи, конечно. Раз грешим, то и болеем. Но с любовью в сердце они куда легче проходят, и часто без остатка. Нужно только любить мир Божий, любить жизнь, людей, радоваться всему, что Бог подает и не осуждать Его за преткновения.
— И давно вы так радуетесь? — Димыч хотел знать о своем учителе буквально все. — Я ведь только час провел в таком… А что будет, если все время так жить?
Учитель улыбнулся, взглянул на Димыча со светящейся добротой, какая бывает только у людей, простивших этот мир и полностью его принявших.
— Вскоре вы станете самым счастливым и легким человеком на Земле. А там, по мере того, как будет очищаться ваше сердце от врожденного осуждения, вы сердцем этим увидите Бога. И когда это произойдет, вы уже ничего другого не захотите.
— Так просто? — удивился Димыч и подметил красоту церковных окон и даже почувствовал благодарность к тем, кто эту церковь построил.
— Было бы просто, если бы не тянули грехи вниз, — учитель вздохнул. — А так… Два шага вперед, один шаг назад. И это в лучшем случае! Но теперь, по крайней мере, у вас есть оружие. И не против этого мира и его Создателя, а против своего уныния и озлобления. Дерзайте!
И для благословения он с улыбкой похлопал ученика по плечу.
— Подождите, — у Димыча было еще много вопросов. — А кто вам открыл все это? У кого вы этому научились?
— У детишек, у первоклассников, — рассмеялся Алексей Максимыч. — С ними или так, или лучше уходить, не выживешь.
— Это точно! — подтвердил Димыч, представляя себе все тяготы, которые приходится преодолевать школьному учителю. Одним терпением там не перетерпеть. И Димыч еще разок определил Алексея Максимыча как “хорошее”.
— Такое чувство, как будто я всю жизнь искал какого-то чуда, а оно все это время лежало у меня за пазухой, — созерцательно заметил Димыч и мягко потер свою грудину в области сердца. — А ведь я мог бы и не узнать этого. Выходит, я везучий?
— Выходит! Вообще говоря, мы все везучие. Все-привсе. Все-при-все! Мы же люди, и это наш мир, который для нас создал наш Бог. Что тут еще сказать?
Солнце вдруг вырвалось из-за плотных облаков, и день прояснился, проявился, зазвучал яркими и насыщенными красками. Мир осветился множеством хорошего, которым полнился в избытке всегда. Ведь это наш дом, это наша жизнь. И с нами наш Бог. И все у нас будет хорошо!
