Взгляд. Заметить Христа в творении - Владимир Зелинский
МАЛОСТЬ ОТВЕТА
Становясь перед Крестом, понимаю, что еще не успел принести ничего. Мой ничтожный дар – пока лишь намерение. И с благим, допустим, честным, горячим намерением повторяю: Жизнь мою положу за Тебя – но пока сберегаю ее для себя.
Во всякой, думаю, не только в лично моей вере есть ощущение контраста между огромностью дара и малостью ответа. И потому, утверждая, что верую – всегда отчасти стыжусь.
Ибо ничего не имею предложить. Руки пусты, вера, что столько хвалилась и рассуждала, так и не принесла плода видимого или невидимого. Кажется, вот-вот начну собирать сокровища на небеси, а пока лишь называюсь верующим. Ношу имя христианина, восседаю на седалище Моисеевом, раздаю советы, которые сам не всегда умею исполнять.
ПОКАЯНИЕ
Когда думаю, почему, собственно, называюсь верующим, застаю себя не столько за верой, сколько за неверностью ей. И потому, когда верую, каюсь. «Когда» фиксирует время моего бодрствования, отделяя его от обычного сна. И может быть, тогда только и верую, когда каюсь. Вхожу в дом Твой, как полномочный посланник могучей небесной державы, чьи ангелы грозно стоят у входа, но что за входом, за именем?.. В почести вышнего звания (Фил. 3:14) есть тягостное ощущение контраста между званием и очевидностью того, кто или что мы суть. Звание носим, но оно как костюм на манекене. Однако само это ощущение есть уже, пусть худосочный, но плод какой-то веры, точнее, того открытия, того дара, который она несет. Как же я мал перед ним. Но, пусть ничтожной частицей, эта близость коснулась и меня. Отчетливо помню момент, когда стал верующим: вернулся к себе самому. Быть самим собой – иметь доступ ко всему, что от нас скрыто и от нас неотъемлемо. И потому так вечно неуютно было в неверии, чего-то не хватало в себе. Не было якоря в душе, носило, шатало, грозило перевернуть и утопить в пустоте и тоске.
ВЕРА – ОБЩЕНИЕ
Вера говорит: слушай! и мы отвечаем: да? Или: что? Но отклик веры может быть произнесен и прочитан нами по-разному. Есть отклик – как долг. Исполняемый перед Богом: закон, обряд, хранение себя в чистоте, защита правой веры, апостольство, миссия. Есть отклик аскезы: уход от мира в запертую клеть души. Есть отклик как боль о ближнем, который называется «совестью», и есть служение, которое зовется «любовью», и оно имеет множество лиц. Сегодня ситуация в мире все более требует от нас «экологической» совести, ибо мир сей – тоже ближний нам, которого пора научиться любить всерьез и начать перевязывать его раны. Или по крайней мере, не разучиться общаться с ним.
БЕСЕДА УМА
«Молитва есть беседа ума с Богом», написано в катехизисах. Но эта беседа приходит извне. Предание вкладывает в наш ум слова, которыми беседовали с Богом святые и получали ответ. Но что, если наша беседа нема, заполнена чужими словами, и Бог молчит, и мы уже привыкли к Его молчанию? Но Он отвечает по-разному. Какою мерою мерите, и вам будут мерить (Мф. 7:2). Сколько слуха сердца открываете, столько получаете Слова. Сколько приносите, столько и способны вместить. Кому по́дать, подать, кому оброк, оброк (Рим. 13:7). А кому «лето» Его слова, тому радость. А кому и молчание под видом беседы.
СИМВОЛ ДРЕВНИХ
Не вступая в прения с Промыслом Божиим, осмелюсь предположить, что для того, чтобы сохраниться на земле, религии однажды придется уйти «под землю» в прямом или скорее переносном смысле, уйти от своих позиций, прежде всего идеологических, от видного места в обществе, от заседаний в народных собраниях, обнищать в согласии с первым из евангельских блаженств, чтобы приобрести единственную жемчужину. Не отказываясь от «сокровищ на небесах», которые были накоплены святыми, «истощиться» на земле до предельно краткого Символа древних мучеников: Иисус есть Господь.
Одиночество и общение
«„Другие – это Ад“; так правду Ада
Ад исповедал,
Ум, пойми, в другом,
Во всяком, кто другой, во всяком, кто
не я, меня встречает непреложно
Единый и Единственный – услышь,
Израиль!..»
(С. С. Аверинцев)
ПЛЕН ОДИНОЧЕСТВА В НАШЕМ «Я»
Одиночество редко бывает добровольным, чаще вынужденным. Это беда, которая всегда с тобой – в постели, в поезде, в машине, за ужином. Часто даже во сне. Но вынужденное оно или добровольное, одиночество, когда оно не с Богом, – это в духовном смысле засада, или, скорее, окружение. Оказавшись в центре мироздания, человек попадает в плен к самому себе, не замечая этого, не чувствуя того, что мир становится его проекцией, материалом, который можно эксплуатировать, использовать, перекраивать на свой манер, наконец пожирать. Конечно, у отдельных человеческих особей возможности для такого перекраивания и пожирания сильно разнятся: у Сталина-Гитлера-Мао они одни, у надзирателя в концлагере или одинокого холостяка, потребляющего в жизни столько приятностей, сколько позволяет его доход, они существенно другие. Но модель в принципе одна и та же. Из сердца исходят злые помыслы, и самые настойчивые среди них суть помыслы, которые тянутся к власти над доставшимся тебе куском творения. Иным словом – быть как боги, в духе того, что змий обещал Адаму и почти сдержал обещание. Быть без Бога означает быть богом для самого себя и вместе с тем задыхаться в своем божестве.
ПУТЬ К ДРУГОМУ
Дело заключается в выборе – уйти в себя, устраиваться удобно в нашей ссылке, или уйти из себя, ища на ощупь путь к Другому. Когда мы делаем шаг Ему навстречу, то открываем себя для первознания, которое входит в нас, разрастается «системой понятий», конфигураций отношений, способов восприятия мира. Когда мы вслушиваемся в человека, отбрасывая в себе все то, что мешает нам слышать, мы улавливаем его подлинное «райское» звучание. Если раковина может петь, а кусты – требовать от нас милостыни («Что нужно кусту от меня?» Цветаевой), то настолько же требовательней и разнообразней звучание людей, тональность лиц.
СЛЫШАТЬ СЕРДЦЕМ
Каждый предмет обладает своей звуковой, светлой или темной тайной. Каждый человек «звучит» или светится по-своему. Когда мы
