Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура
При обычном положении вещей именно изменение разговорного языка, которое происходит со временем и становится общепринятой нормой, является причиной корректировки языка письменного. Но так случается не всегда. В России, например, нормативный русский язык появился, как результат творчества русского поэта А. С. Пушкина. Именно его новаторский литературный язык стал расцениваться в качестве повсеместной нормы языка разговорного. В Китае произошло нечто подобное: «древний язык Вэнь-вана» был принят в качестве нормы разговорного языка.
Алфавитная (фонетическая) письменность бывает востребованной в обществе только на определенном этапе его развития, – для использования исключительно в общебытовых целях: для точной фиксации сказанного или договоренного, для «запоминания технологий», для опубликования законов и т. д. Но для «разговора» с духами такая запись мало пригодна, – здесь более приемлемы какие-то условные «схемы-картинки», выработанные предшествующими духоцентричными поколениями.
Напомним читателю, что если у древнего человека той или иной дописьменной цивилизации возникала необходимость сохраниения какого-то важного в религиозном отношении сообщения-текста, то такой текст просто запоминался наизусть. Для этого существовали специально подготовленные люди, которые этот текст заучивали. И именно по этой причине все подобные тексты создавались в виде стихотворных произведений и декламировались «на распев». Так в течении веков сохранялись гимны Ригведы, Упанишады, Иллиада, священное Писание евреев, иранская Авеста, Коран на начальном этапе создания, и другие священные книги народов. То есть в этом случае наличие письменности не требовалось.
В Китае, судя по всему, такой практики запоминания выработано не было, потому что на раннем этапе развития китайской государственности таких значимых текстов не существовало вообще. В то историческое время, когда другие народы создавали и заучивали свои важные тексты, Китай «разговаривал с духами» и пестовал Дэ. И именно поэтому сообщение китайских историков о том, что текст Лунь юй был уничтожен, а затем восстановлен по памяти, вызывает большое недоверие. В Китае такой практики заучивания текстов «на память» не было.
Отсюда – исторически сложившееся в китайском обществе принципиальное различие относительно того, что сказано и что записано. Прецедентов этому феномену в мире не существует. То, что записано иероглифами, всегда было окружено в Китае гораздо большим уважением, а правильнее, благоговением, чем то, что сказано. Почему? Потому что все «записанное» раньше относилось только к уровню общения с духами, а «сказанное» – к общению между людьми. И это «сказанное» никогда не было достойно того, чтобы быть зафиксированным в иероглифической форме.
Чжун-ни (древнее прозвище Конфуция) жил в исторический период расцвета такой «картиночной письменности», и даже уже на начавшемся переходном этапе от этого древнейшего вида китайского письма к письму другому, «новому». Сам Конфуций был безусловным сторонником именно «старого» письма. Примером, подтверждаюшим реальное существование такого рода «картиночной» письменности является текст Лунь юй. Базовые принципы этой письменности, а точнее, скрытое проступание «картинок» даже в изданном по-новому тексте Лунь юй все еще сохранилось. Но увидеть это может только сегодняшний исследователь текста, – тот, кто владеет научным багажом той графической трансформации, которой подверглось письмо Китая за тысячелетия.
Следующий период развития – третий. Он вступил в силу почти сразу после ухода из жизни Чжун-ни. Общество все больше освобождалось от своих религиозных «предрассудков», связанных с духами, и все больше разворачивалось в сторону окружающей человека земной жизни. Именно во время Чжун-ни бронзовый век в Китае стал меняться на век железный (этот процесс продолжался вплоть до IV в. до н. э.). А это, в свою очередь, означало, что стала усиленно развиваться промышленность, рудниковое дело, сельское хозяйство, получила новое развитие торговля, открылись первые школы, потребовался бухгалтерский учет, стало насущным составление договоров-контрактов. Канцелярская жизнь империи Цинь Шихуанди предъявляла новые требования к дворцовым записям. Г. А. Ткаченко в своей книге «Космос, музыка, ритуал: Миф и эстетика в “Люйши чуньцю”» (М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990, стр. 10) заявляет:
Именно тогда, вероятно, окончательно утрачивается взгляд на текст как на сакральный объект, вышедший непосредственно из надчеловеческой сферы обитания божеств-предков.
Новая письменность стала обслуживать потребности всего общества: обслуживать общение человека с человеком, а не человека с духами. Это наглядно видно из анализа всего содержания первого словаря Эръя. Само появление этого словаря свидетельствует о том, что «птичка выпущена из клетки на свободу», – что окончательно сняты все прежние сакральные ограничения в отношении «письменности».
Третий период развития письменности является переходным, – это кардинальный поворот от письменности рисунчатой к письменности фонетической, уже имеющей какую-то грамматику, т. е. к письменности, которая стремится как-то – хоть «косо» и «криво» – отобразить живую человеческую речь. Зародыши всего этого уже существовали в письменности прежней. Это – наличие определенного числа «служебных слов», наличие в составе отдельных иероглифов таких знаков, которые можно было впоследствии классифицировать как «ключи», и, что самое главное, – произношение рисунков-иероглифов.
Формирующиеся нормы разговорной речи стали «лепить под себя» имеющийся «духовный материал», представленный в виде прежних иероглифов, жертвуя при этом их прежним рисунчатым смыслом. Главным «дирижером» развития новой системы письменности стала фонетика. Это произошло «само собой», почти автоматически и почти незаметно для самих образованных китайцев, – после того, как иероглиф-слово стал состоять из двух разных знаков: так называемого ключа и фонетика. Особенно интенсифицировались фонетические процессы после проникновения в Китай «санскритского» буддизма (I–III в. н. э.).
Сами китайцы – на фоне всех новых преобразований в жизни общества – этого перехода, скорее всего, даже не заметили, потому что из аристократического Китая окончательно «ушли духи». В Китае, по аналогии с Древней Грецией, «Умер великий Пан». Более того, нет сомнения в том, что образованные люди воспринимали такие «удачные» нововведения в письменности с воодушевлением. И бесспорно то, что конкретные исполнители, отвечающие за реформу письма, получали богатое вознаграждение от правителей.
Возникшая в обществе потребность в большом количестве новых понятий-слов обрушила всю систему «картиночной» письменности, которая выявила свою полную несостоятельность для целей такого рода. Она была предназначена исключительно для общения человека с миром потусторонних духов, но не в качестве универсального средства передачи любой информации – какой угодно, или о «духах», или о санации отхожих мест, или о составлении бухгалтерского учета.
Более того, по причине естественного дефицита в возможности создания новых рисунков иероглифов – понятно, что очень сложно создать порядка восьми-десяти тысяч различных графических знаков, которые бы отчетливо дифференцировались зрительно – в «переплавку» пошли все те древние знаки, которые имели отношение к «духам», и которые уже не были востребованы в обществе в этом качестве. Таким образом большинство важнейших древних иероглифов получило новые значения, не имеющие никакой связи со своим славным прошлым. Реальность в виде действительно существовавшего прославленного Вэнь-вана оказалась
