Дневник священника. Мысли и записки - Константин Владимирович Пархоменко
– О чем вы говорите?..
На кладбище – краткая заупокойная служба. Вопли в течение нескольких минут – ритуал голошения. Потом совершенно спокойно вытирают слезы, отламывают по кусочку каравая, макают в соль, становятся в сторонке. Когда гроб опустили в землю и все бросили по горсти земли, все сразу, подчеркнуто оперативно, расходятся. Считается неприличным оставаться, пока сделают могильный холмик, остаются только ближайшие родственники.
Есть и другой вариант: гроб закапывается, а потом священник должен лопату четырежды воткнуть в могилу со словами: «Печатается раб Божий (имя) во имя Отца и Сына и Святаго Духа».
Считают, что если так не сделать, не запечатать покойника, то он может вылезать из могилы и тревожить живых.
Потом поминки. Обычно на дворе дома, где жил покойный. Часто переходят в пьянку.
Я не оставался, хотя положено батюшке оставаться, ссылался на неотложность дел и быстро уезжал. Мне с собой всегда давали большой платок, полный еды, еще несколько женских платков – на помин души, несколько сеток овощей, фруктов, флягу самогонки или бутылку водки.
И вот однажды – это было в первый раз, когда я отправился отпевать, – я из храма захватил подготовленный мне о. Вадимом чемоданчик со священными принадлежностями. Проверил, что в кадиле лежит уголек. Все – как мы условились.
Это был специальный прессованный, т. н. химический уголь, который стоит немного поджечь с одной стороны – и скоро он весь загорится. Я не знал, что это был какой-то особый уголь, местного изготовления, плохо разгорающийся, вернее, чтобы он горел, его нужно было раскалить весь.
И вот алым огоньком у меня засветился бок угля; я, раскачивая кадило в воздухе, сказал речь перед отпеванием. И начал отпевание.
И тут открыл кадило… Открыл кадило, чтобы положить ладан, – уголь к этому времени должен был пылать, но он был совершенно черным и холодным.
Взял в руки зажигалку, еще раз сосредоточенно разжег уголь – и через минуту он совершенно погас.
Отпевание шло своим чередом. Предпринял еще одну попытку. Безрезультатно. Что делать, если кадило совершенно не хочет гореть? Перед чтением Апостола прервал отпевание, подошел к группе мужиков, куривших в сторонке, и попросил их разжечь кадило.
Они с охотой взялись за новое, увлекательное дело. Но время шло. Отпевание подходило к концу, а мужики все колдовали над кадилом. Наконец, когда я произносил последнюю молитву, один подходит и протягивает мне кадило. Я взял, а мужик наклонился и просипел в ухо:
– Батюшка, это… не получилось.
После такого «соблазнительного» отпевания без самого главного в представлении людей атрибута – кадила (это в украинской-то деревне! – двойная катастрофа) – ко мне подошли мужики. И дали мне замечательный совет (как сейчас говорят, лайфхак):
– Батюшка, вы это… всегда имейте при себе пузырек бензина. Плеснете – и кадило сразу займется.
Другое отпевание. Хороним старичка. Крепко выпившая дочь почившего идет в процессии и причитает. Приходим на кладбище, погребаем. Рядом могилка мамы, скончавшейся лет десять назад. У мамы на могиле крест, сваренный из труб. Дочь шатаясь подходит к кресту и что есть мочи дудит в трубу креста:
– Мама, встречай папу!
В один из дней дети были заняты тем, что строили себе шалаш из щепочек, реечек и тряпочек. Мы умилялись, снимали на камеру, как они (вчетвером) с обеда до темноты ковырялись и строили милое хрупкое сооружение. Ночью был сильный ветер и дождь. И весь их шалаш превратился в груду обломков – висели мокрые тряпки с реечками.
Дети расстроились, ходили вокруг и страдали. Тогда я им пообещал, что создам новый шалаш, настоящий. Я взял топор, пошел в лес и нарубил кольев и длинных прутьев. Колья вбил в землю, переплел прутьями (две комнаты с переходом). Настлали крышу (колья, переплетенные ветками, и полиэтиленовая пленка), сверху навалил свежей травы и сена.
Получился настоящий домик, в котором будет сухо и в ливень.
Под стрекот цикад вечерами читаю книги из библиотеки о. Вадима. Несколько выписок из них:
«…Грех легче принимать, чем его выгонять… Так бывает и с телесной болезнью: встанет человек небрежно на сквозняк, постоит минут 10 и простудится, а потом эту болезнь месяцами надо выгонять, а у некоторых болезнь и в хроническую форму переходит, так и болеют до смерти. Избави Господи! Вот так и в духовной жизни бывает» (схиигумен Савва).
Или вот, расскажу о двух стихотворениях. Ничем не выдающихся, малоизвестных, но так случилось, что попали они мне на глаза в один и тот же день. И, как мне показалось, они об одном.
Сначала утром в детской книжке встретил одно и думал над ним… Потом, к вечеру, – другое. Приведу их и позволю себе кратко прокомментировать:
Жизни сладостные тайны
Обнимают все творенье.
Этот мир – стихотворенье
Об одной любви бескрайней.
Но так часто мы бываем
В этом мире не такими.
Я слезами обливаюсь
Над объятьями людскими.
Автор – архиепископ Иоанн (Шаховской). Все стихотворение – о любви Божией, объемлющей, пронизывающей творение. Но человек искажает Божий замысел. Об этом – последние строки:
Я слезами обливаюсь
Над объятьями людскими.
Объятия, задуманные как жест большой нежности и жертвенной любви, как нечто, соединяющее раздробленное воедино, двух – в одно, сегодня часто профанируются.
Когда современный молодой человек обнимает девушку, эти объятия чаще всего не выражают той глубины отношений, которую должны собою являть. Сегодня торопливые объятия чаще всего лишь традиционная прелюдия к сексу. Несколько дней или вечеров молодой человек обнимает девушку, и потом все как бы само собой должно перейти в интимные отношения.
Если девушка отказывает, молодой человек в недоумении:
– Ты меня не любишь?
Но ведь можно любить, дистанцируясь до времени от эротических отношений. Ведь любовь – это не только секс, любовь – это радость от того, что твоя душа нашла родственную, близкую, любимую душу.
Но говорить хочу совсем о другом. О первой строфе:
Жизни сладостные тайны
Обнимают все творенье.
Этот мир – стихотворенье
Об одной любви бескрайней.
Посмотрите, как замечательно выражена эта идея: весь мир
