Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий
– Я воскрес из мёртвых.
По толпе прошёл сдержанный ропот.
– Уйдём, – сказала Зизи, – они его ещё бить начнут.
– Ты пьян, любезный! – строго сказал староста.
Христос молчал.
– Как тебя звать?
– Иисус.
– Иисус?..
– Да.
– Ты жид?
– Да, я – иудей…
В это время подошёл сторож Трофимыч, строгий коренастый старичок, не любивший никаких беспорядков. Его прислал из алтаря о. Иоанн. Ни слова не говоря, он взял незнакомца за руку и потащил к выходу.
– Убирайся-ка подобру-поздорову, пока в шею не наклали, – говорил он ему, подталкивая в спину.
– У, жидорва! – бросил вслед уходившему полицейский чин.
Две нищие старушки снова упали на колени перед Христом. Он вышел из церкви и тихо пошёл к невысокому холму, откуда доносился шум берёзовой рощи. Молодые клейкие листочки нежно говорили друг с другом, и тихая ночь таинственно прислушивалась к их говору.
II
Настало утро. Христос всё сидел на холме под ласковой тенью молодых берёзок. Задумчиво смотрел он на громадный каменный город, расстилавшийся перед ним. Церковь, из которой вчера выгнали его, была на самой окраине: белая, новенькая.
Мимо Христа шли фабричные, крестьяне, железнодорожные служащие.
Его стали замечать. Необычайный лик Христа приковывал к себе внимание. Останавливались, спрашивали друг друга: «Кто это?» К полдню у подножья холма уже стояла целая толпа.
Наконец Христос, углублённый в свои думы, заметил народ.
Он поднялся и обвёл всех тихим, ласкающим взглядом.
И от одного этого взгляда слёзы покаяния подступили к горлу; вспоминалась вся тёмная, пьяная, развратная жизнь; в груди таял лёд чёрствости, жестокости, злобы; тяжёлые камни, теснившие сердце, сползали сами собой, как пыль, уносимая ветром. Радостная надежда начинала трепетать в душе. Надежда на то, что и рабы труда, нищеты, голода – все дети одного Отца, что кончится когда-нибудь эта каторжная земная жизнь с невыносимыми муками своими и Отец призовёт в обитель несчастных, измученных Своих детей. Детство раннее вспоминалось, когда чистые, кроткие, радостные, как все дети, бегали по берегу речки Малеевки, собирали раковины, и так дышалось легко, такое голубое, светлое было небо, такие ласковые, родные были деревья; плакать хотелось оттого, что прошло оно, и смеяться от счастья, от радостной веры, что вернётся снова; что это тело состарилось, а душа станет чистой, прекрасной, божественной, как её Создатель.
Христос поднял прозрачную руку Свою, свет небесный озарил Его лицо, и Он, благословив народ, разверз уста Свои.
Нет, это не голос человеческий. Это хоры ангелов незримые поют. И звуки голосов их не улетают в бездушное пространство, а падают глубоко-глубоко в человеческие сердца.
«Блаженны нищие духом, – говорил Христос, – ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими».
Народ оцепенел. Новые, неслыханные слова! Из какой дивной книги взял Он их?
И снова поднял Христос руку Свою, и снова благословил народ.
Как один человек все тихо опустились на колени, и только несколько детей робко подошли к Нему.
Старушка Макаровна, торговка семянками, ры дала, прижимаясь морщинистой головой к сырой земле.
– Батюшка… родименький… – шептала она, – пришёл Утешитель, Спаситель наш.
Уже больше никто не спрашивал: «Кто это?» Сердце узнало – Кто. Долгие годы оно ждало этих слов, этого голоса. Теперь оно рвалось навстречу Ему.
– Говори, говори, Учитель!..
А Он стоял, и светлый лик Его становился задумчив, тень скорби ложилась на нём.
Расталкивая народ локтями, городовой кричал:
– Это что за толпа? Что тут такое?.. Где? Кто тут?.. – Он искал глазами. – Расходитесь, расходитесь… Вам говорят! Добром просят…
Толпа медленно стала расходиться.
А с холма снова раздался таинственный голос:
«Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».
Толпа снова замерла. Городовой с удивлением посмотрел на холм:
– Ты что орёшь?! По какому праву народ собрал? Проходи, а то в участок отправлю. Ну, слышишь!.. И вы, братцы, расходитесь… а не то…
Он стал расталкивать народ в разные стороны.
– Дай послушать-то доброго человека, – сказал старичок.
– В церковь ступай, там и слушай. А не то – в участок.
– Нехристь ты…
– Ну, не разговаривать!
И снова с холма, словно радостный звон, прозвучал тот же голос:
«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня…»
– Да что я, шучу, что ли! – закричал городовой. – Марш с холма! Что за беспорядок!
Толпа нерешительно потянулась к городу. Христос, опустив голову, пошёл за ней.
– Обязательное постановление читал? – строго спросил его городовой.
Христос молча покачал головою.
– Не велено сборищ делать. В участок вашего брата надо. Там покажут…
– Я хотел учить народ, – сказал Христос.
Городовой поднёс к его лицу громадный кулак:
– Видал?.. То-то же!..
Христос вошёл в город. Несколько женщин и стариков из толпы в отдалении шли за Ним.
Всюду чувствовался «праздник». Гул стоял от красного звона. Магазины были заперты. На лихачах в белых перчатках мчались визитёры.
Зизи встретила подругу и закричала через улицу:
– Машенька, Христос воскрес!
– Воистину, воистину… Я к Курочкиным!
– А вечером придёшь?
– Не знаю…
Пугвицин шёл, обнявшись с Тереховым, и бормотал:
– Смертию смерть поправ… Это, брат… это, брат, тебе не шутка…
Ника в новых перчатках шёл под руку с Зоей.
– Я ни за что не буду с ним христосоваться.
– Это вы так говорите, а потом возьмёте и похристосуетесь.
– Вот ещё!
– Ну, дайте мне слово, что не будете.
– Да вам-то что?
– Вот странно.
Ника покраснел.
О. Иоанн Воздвиженский только что сел за стол и очищал красное яйцо.
– А кулич-то перекис, матушка…
– Полно тебе, ничего не перекис… Это от изюму.
– Перекис.
– Всегда ты мне назло выдумаешь.
– Не назло, а только – что надо вовремя вставать. Дрыхнешь, а куличи перекисли…
– Это изюм, а не перекисли…
– Уж какой там изюм… Ну-ка, колбаски дай…
Ваня вырвался-таки от гувернантки и, стоя посреди улицы, орал во всё горло:
– Христос воскресе из мертвых…
Лошади в испуге шарахались в сторону.
– Ma tante, – говорил Коко, – Христос воскресе!
– Воистину…
– А поцелуй?..
– Я не христосуюсь.
– Но я же племянник.
– Мало ли что, но вы мой ровесник.
– Но, ma tante, ведь Христос же воскрес!
– Знаю, знаю! Но о поцелуе и думать нечего!..
– Вы после этого не христианка.
Всё ликовало, всё радовалось. Звон рос с каждым часом. Лихачи мчались всё быстрее. Генералы, офицеры, студенты, лицеисты, гимназисты, штатские, на парах, на рысаках – всё двигалось, торопилось, неслось,
