Суфии - Идрис Шах
Суфием может быть монах в келье, факир в горах, купец в лавке или монарх на троне, но это еще не суфизм. Традиция гласит, что суфизм служит закваской («суфизм – это дрожжи») для всего человеческого общества. Если суфизм как предмет изучения так и не покинул нишу академических исследований, то только потому, что не стал доступным для схоластического изучения. Само разнообразие суфизма не позволяет систематизировать его настолько, чтобы сделать суфийский феномен достаточно статичным для исследования. Суфизм, согласно суфиям, – «это приключение, необходимое приключение».
Если суфизм – это приключение, цель человеческого совершенствования, достигаемого с помощью изучения и пробуждения высшего органа реализации, если это то, что приводит к завершенности, к предназначенному, то почему же так трудно оценить его, определить во времени, свести к чему-то? Многообразие суфийской деятельности объясняется тем, что она осуществляется в любом обществе и в любое время, и это одна из ее тайн. Суфии не нуждаются в мечетях, арабском языке, литаниях или философских книгах, они не нуждаются даже в социальной стабильности. Их взаимосвязь с человеком носит эволюционный характер и постоянно адаптируется к изменяющимся условиям. Суфий не зависит от репутации мага и чудотворца, хотя и может ею обладать. В его жизни репутация – не более чем случайность. Представители других систем, практикующих магию и религию, начинают с совершенно другого конца, их репутация основывается на чудесах и, вероятно, поддерживается ими. Репутация суфия второстепенна по отношению к его работе, его бытию, как некой части всего суфийского организма.
Моральное превосходство и личностный магнетизм также нельзя назвать целью суфия, скорее они побочный продукт его внутренних достижений, отражение его развития.
Суфий говорит: «Если бы мотылек мог думать, он, скорее всего, был бы убежден, что пламя свечи ему желанно, потому что оно – олицетворение совершенства. Пламя – это порождение воска, фитиля и искры, с помощью которой оно было зажжено. Что ищут люди, пламя или саму искру? Понаблюдай за мотыльком. Его судьба – погибнуть в пламени – очевидна для тебя и скрыта от него» («Язык немых», цитирование Пайсима).
Конечно, мир судит о суфии по его словам и делам. Допустим, что суфий стал миллионером. Посторонний наблюдатель, осознав, что этот человек разбогател благодаря своему особому образу жизни, называемому суфизмом, может заключить, что суфизм – это система, занимающаяся подготовкой миллионеров. Суфий же убежден в том, что его внутренние достижения – результат его внутреннего понимания и развития. Деньги могут быть внешним отражением его успехов, но важность их нельзя сравнить с важностью суфийского опыта. Однако это не означает, как подумали бы многие, что он стал миллионером, будучи одержим мистицизмом, тогда как сами деньги не имеют для него никакого значения. Что-либо подобное было бы совершенно неприемлемо для суфия, так как для него материальное и метафизическое неразрывно связаны в виде континуума. Он был бы не просто богатым, но и психологически цельным миллионером. Многим людям трудно относиться к этому фундаментальному факту с какой бы то ни было для себя пользой.
Для обычных людей, от Калькутты до Калифорнии, вершина философского отношения к деньгам выражается в постоянном напоминании себе и другим, с мудрым видом, что «деньги – это еще не все», или что «счастье за деньги не купишь». Сам факт, что подобные идеи могут высказываться вслух, говорит о том, что эта идея развилась из противоположного взгляда, согласно которому деньгам предавалось некое трансцендентное значение. Практика показывает, что оно было неверным. Однако доморощенные философы не могут постичь, почему неверным. Ведь кажется, что деньги могут решить самые важные проблемы тех, кто их не имеет. Священник убеждает таких людей, что деньги – это зло. В результате, когда человек добивается богатства, оно не обязательно приносит ему удовлетворение. Но люди не в состоянии связать воедино три этих фактора.
Современная психология сделала доброе дело, показав, например, что стремление к обогащению может быть признаком неуверенности. Но психологическое знание все еще не приведено к единому целому, исторически оно иногда еще идет против течения. Суфийское отношение к этому вопросу исходит из иной предпосылки. Суфии говорят, что вся жизнь есть борьба, но эта борьба должна быть последовательной. Обычный человек борется против слишком многих вещей сразу. Если запутавшийся и несовершенный человек заработает денег или добьется каких-либо профессиональных успехов, он все равно останется запутавшимся и несовершенным.
Психологи продолжают получать знания по мере своего продвижения вперед, тогда как суфии уже пришли к знанию. Суфизм уничтожает как природную, так и привитую уму непоследовательность, превращая его в инструмент, с помощью которого достоинство и предназначение человека смогут подняться на более высокую ступень.
Для суфиев не было ничего нового в том, что дали Западу психологические теории Фрейда и Юнга. Суфийский шейх Газали в своей работе «Алхимия счастья», написанной более девятисот лет назад, указывает на то, что выводы относительно секса, к которым позднее пришел Фрейд, уже в то время были хорошо известны мусульманским теологам. Как отмечает профессор Ром Ландау в своей книге «Философия Ибн Араби» (Philosophi of Ibn Arabi, New York, Macmillan, 1959, p. 40 et seq.), Юнга нельзя считать первооткрывателем теории архетипов, так как она была уже сформулирована суфийским мастером Ибн аль-Араби.
Суфии всех орденов с головой погружаются в изучение «Алхимии счастья» Газали и труды Ибн аль-Араби, поэтому они хорошо знакомы с этими предположительно современными способами мышления и их ограничениями.
Суфизм не поддается изучению с помощью психологии по нескольким причинам. Самой интересной из этих причин для западного человека будет, вероятно, та, что суфизм сам по себе является психологической системой, причем намного более продвинутой, чем любая известная нам психологическая школа, получившая доселе развитие на Западе. Эту психологию нельзя назвать восточной, по сути, она – человеческая. Нет необходимости утверждать это бездоказательно. Можно привести высказывание Юнга, в котором
