Клад отца Иоанна - Лимонов Анатолий Иванович
- Доброе утро!Плохо спалось? - спросила Прасковья, взглянув на меня.
- Да ничего,вроде... - ответил я неопределенно.
- У тебяусталый вид.
- Да так,ерунда всякая снится...
- Это тыпросто после вчерашнего сильно расстроился.
- Наверное.Эти бандюки меня здорово огорчили. Эх, попадись они мне! Я бы уж их на путь истины-тонаставил!
Пашкаусмехнулась и бросила мне на шею свое полотенце, потом серьезно сказала:
- Сегодняначнут завозить кирпич для ремонта храма. Батюшка обо всем уже договорился. Унас будет задача укладывать кирпичи под навес, штабелями.
- Что же, делонехитрое, - хмыкнул я, утирая лицо. - Сделаем и это.
Мы взялись заруки и пошли в столовую греть чай для пробуждающегося лагеря.
КЛАД
Через два дняя, отпросившись у Людмилы Степановны, отправился в Никольское за молоком отдяди Миши. Пашка пойти со мной, к сожалению, не смогла: у нее нашлись важныедела на кухне. Отец Григорий уехал в город, и за ходом дел в храме следил братФеодор. Время уже близилось к полудню. Парило нещадно. Цветки на лугу поникли иопустили свои головки. В ближайшие часы следовало ожидать дождя и, возможно,даже грозы и града. Но меня это обстоятельство не пугало. Я был уверен, чтоуспею сгонять в село и вернуться обратно еще до того, как темные тучи заволокутлазоревый небосклон. Где-то на опушке леса тревожно кричала птица: «Аяй! Аяй!»,что, судя по народным приметам, тоже сулило скорую непогоду. Голоса раздавалисьзычно, и было слышно, как урчит далеко трактор, мычат на стойбище коровы,покрикивают на пруду малыши. Воздух разреживался, открывая дорогу буре. Я гордошел в фирменной футболке «зернышек», подаренной мне батюшкой в День России внаграду за хорошую работу, и напевал: «Тра-та-та-та, погода злится,тра-та-та-та, гроза грозится, как говорится, быть беде! Но смелое сердце врагане боится и друга не бросит в беде!»[7]
Хотите знать,как выглядела моя фирменная футболка? Что ж, опишу ее немножко. Вся она быланебесного цвета. На груди красовался золотой Преображенский собор, такой, какимон должен был стать после реставрации. А на спине был изображен золотистыйтугой колос с выпадающими из него зрелыми зернами. Сверху сверкала полукруглаянадпись «Зернышки», оранжевого цвета, выполненная в старославянском стиле. Апод колосом более мелкими буквами было начертано: «ПМЛ», и стояли месяц и годнашего в нем пребывания. Футболка была яркой и хорошо просматривалась издалека.Попадавшиеся мне люди глядели на меня с удивлением и уважением, и этообстоятельство очень радовало мою душу, наполняя ее ощущением чего-то важного,недоступного для многих, но тем не менее, к чему я был причастен. Просто,наверно, так и должен чувствовать себя православный христианин, шествующий помиру, как маяк, разливающий вокруг свет Веры, Мира и Любви, Добра, Согласия,Милосердия и Всепрощения, чтобы все желающие могли насладиться им или согретьсяу него, а то и найти при этом сиянии свой правильный жизненный путь.
Добрался я доНикольского без всяких происшествий. Дядя Миша меня уже ждал. Мыпоприветствовали друг друга. Хозяин сильно огорчился от того, что не пришлаПрасковья, ибо он приготовил нам вкусное угощение. Он проводил меня в сад, гдев тени раскидистой груши был накрыт небольшой столик. И тут мне пришлосьотдуваться за двоих. Но, как вы знаете, ребята, меня-то этим особо не проймешь!Дядя Миша поставил на стол огромную чашку, почти до краев наполненную творогом,густо перемешанным с молоком, сметаной, сливками, медом и клубникой. Вкуснятинабыла невообразимая, и я, приняв от хозяина сдобную булку и деревянную ложку,тоже сильно пожалел о том, что Пашка не смогла пойти со мной, а то бы мы с ней«оторвались» здесь «по полной программе»! Пока я ел (причем за обе щеки, хоть ипытался вначале сдерживать себя!) хозяин набивал мой рюкзак гостинцами. Онположил в него двенадцать литров молока в пластиковых «полторашках»,пластмассовую литровую банку со сметаной, еще килограмм домашнего масла вмешочке и приличный пакет творога.
- Донесешь? -поинтересовался дядя Миша и заулыбался, видя, как я, не очень уж и умелоуправляясь непривычной для меня здоровенной ложицей, сильно перепачкал себещеки, нос и подбородок.
- Это ерунда!- отмахнулся я и прогнал пчелу, назойливо жужжащую близ моего лица. И вдруг надселом здорово прогрохотало.
- Ого!Кажется, дождь собирается! - заволновался я, облизывая объемную ложку.
- М-да... -как-то озабоченно согласился со мной хозяин, поглядывая на то, как над околицейсела начинают кучиться сине-серо-белые облака. - Надо сено сгрести, пожалуй...
- Вам помочь,дядь Миш? - предложил я, грузно поднимаясь из-за стола.
- Нет, ненадо, спасибо! Сено у меня во дворе, если что, брезентом прикрою. Ты уж лучшеступай, не дай Бог разненастится.
Я отблагодарилдядю Мишу за отличное угощение, и он помог мне взвалить на спину внушительнуюторбу.
- Ну как,ничего? - поинтересовался хозяин, поправляя рюкзак.
- Отлично!Дойду, как миленький! - бодро ответил я.
Дядя Мишапроводил меня до калитки.
- Заходите ещекак-нибудь! - сказал он. - И девчонку обязательно приводи. У меня для вас ещемного чего вкусненького найдется!
Винни-Пух намоем месте спросил бы: «А что, разве еще что-то осталось?», но я толькоулыбнулся и заверил доброго хозяина в том, что мы постараемся обязательнопроведать его еще на этой неделе. В небесах вновь прогремело, словно тампронесся скорый поезд. Воздух стал еще более влажным, душным и разряженным.
- А может,переждешь пока тут, а то гроза, видно, начинается! - предложил дядя Миша, сбеспокойством поглядывая на тучи.
- Ничего, дядьМиш, иду на грозу! Авось разойдемся! - улыбнулся я и бодро двинулся в путь.
- Ну с Богом,сынок! - и хозяин перекрестил меня на прощание.
Когда я вышел изсела, то от бодрости моей не осталось и следа. Духота, жуткая парилка,отсутствие свежего воздуха, тяжелая ноша за спиной и немалая тяжесть спереди -в животе - сделали свое черное дело. Я резко сбавил ход и уже просто поплелсяпо неширокой, полузаросшей тропе, ведущей сначала к мертвому Никольскому храму,а потом далее - в сторону нашего лагеря.
- Все от того,что кто-то слишком много ест, - усмехнулся я, утирая пот со лба.
Тучка, вродебы и небольшая, но плотная и до краев наполненная влагой, двигалась гораздобыстрее меня. В один момент она поглотила яркое солнце и зависла над селом.Похоже, ей тоже было нелегко, как и мне, тащить свою ношу, поэтому она и решиламаленько расслабиться. Едва я приблизился к церкви, окутанной зловоннымизапахами, как с неба внезапно полило так, точно кто-то резко открыл кран душа,причем на полную катушку. Но я все же почти не намок, ибо дождь предал мненекоторой прыти, да так, что я всего за три прыжка достиг храма и влетел вовнутрь. В приделе крыша здорово протекла, поэтому я перебрался дальше и всталнапротив того места, где раньше находился престол.
В церкви былотемновато, прохладно и как-то совсем неуютно. По углам колыхались гигантскиесети паутины. Остро пахло какой-то там нитроаммофоской суперфосфатной. Доскипола во многих местах прогнили и образовали ямки. В пустые глазницы окон ветерзабрасывал снопы брызг, и они разлетались по стенам. Сильный раскат грома вновьпотряс всю округу, и сверкнула ослепительная молния.
Я невольнообернулся. Дверей в храме не было, и через этот широкий проем хорошопросматривался луг, покрытый радужной пеленой. Когда солнцу удавалось выглянутьиз-за тучки, то тогда струи, льющиеся с неба, окрашивались в самыеневообразимые цвета. Вряд ли какой художник на земле смог бы отобразить такоена своем полотне! Я поразился и залюбовался сказочным зрелищем, но тут что-тозашелестело у меня над головой. Я вздрогнул и повернулся опять к мрачной стенехрама, некогда украшенной Царскими Вратами. Под куполом церкви кто-то возился,метался, то ли летучие мыши, то ли забравшиеся в укрытие дикие голуби. Я стоялпосреди пустого и холодного храма, и какая-то тоска и боль невольно разливалисьпо моей груди. Голова слабо кружилась от едких запахов и от нехваткикислорода... Я думал, вглядываясь в грязные мрачные стены: «А ведь когда-тоздесь велись службы: стояли люди, молились, крестились, клали поклоны; веселотрещали свечи, ароматы ладана разливались по воздуху». Глаза мои еще непривыкли к темноте, и я почти ничего не видел, различая только серые проемы окон,в которых изредка вспыхивали грозовые разряды. Странное ты существо, Человек,сначала поклонялся здесь Господу, исповедовал свои грехи, причащался СвятыхТайн, крестил детишек, венчался, отпевал усопших, молился, просил Бога оздравии и подмоге и вдруг, поддавшись сатанинскому наущению, все разом порушил,растащил, превратил храм в склад зловонных удобрений! Как и сатана, возомнилсебя великим, могучим, способным жить по своим законам и желаньям, без Бога...А чего добился? Я так задумался, что невольно стал даже слышать какие-топриглушенные голоса, идущие то ли из моей груди, то ли исходящие от мрачныхосклизлых стен: «Миром Господу помолимся! Господи, помилуй!» или «Премудрость,прости, услышим Святаго Евангелия. Мир всем...» (и я даже поклонился). А тихийголос все пел и пел: «Господи, помилуй!», «Причастника мя приими; не бо врагомТвоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя:помяни мя, Господи, во Царствии Твоем...».
