Взгляд. Заметить Христа в творении - Владимир Зелинский
НАШЕ «ДА»
Допустим, что Творец мира прячется в вещах, в потоках, в траве, чтобы оттуда подать знак о Себе. Если бы не так, зачем бы стал Он одевать малых Своих отпрысков пышнее Соломона? Почему не сшил для них единый казенный мундир, более подобающий для ношения за оградой рая? Не потому ли, чтобы мы, Соломоновы потомки, не уставали возводить вокруг себя начатый им некогда храм? И первым камешком, полагаемым в его основание, будет то непонятное да в ответ на неслышный давний вопрос. Мы забыли, чей, не помним ответа. И все же по-своему ведаем, что и нашему ответу отозвались.
ТАЙНА-ДОВЕРИЕ
«Зарождение веры в душе человеческой есть тайна» (о. Александр Шмеман). Разумеется, и мы охотно ссылаемся на тайну и встречаем недоуменный взгляд собеседника, не знающего, как «отвалить камень» от сего немотствующего слова. Означает ли это, что нам нечего больше сказать? Что тайна запечатана во гробе и приваленный камень слишком тяжел и непроницаем для любого из средств человеческого общения? Тайна есть предрассветный туман перед гробницей, но за камнем ее – Христос. Тайну можно разгадывать, хотя мы никогда не дойдем до конца разгадки. Mysterium ёdei – не особый секрет, хранимый в сейфе для имеющих допуск к закрытой информации, он – для всех, в том числе и к ней не причастных, не догадавшихся, как Галич поет, «не допущенных в храм». Тайна начинается с доверия, не отдающего себе отчета, к окружившему нас бытию, в котором мы расслышали чей-то язык или чью-то любовь. И не от того ли самого доверия родилось и «решение о вере», открывающее дверь Гостю, Который явился некогда инкогнито и скрылся в нас?
СВЕТЛЯКИ
Пытаясь очертить или окружить вопросами то, что неуловимо, я не делаю вид, утверждая, что не знаю ответа. Знаю лишь, что едва произнесенное и осознанное да указует нам путь, который мы всегда искали и ищем до сих пор. Может быть, не одно позабытое слово, а несчитанное их множество уводит к границам того, что может быть ощутимо и осмыслено. Путь оно берет начало от крошечной тропки, проложенной светляками, на которую мы выбираемся наощупь. Одна искра, другая, третья, и так незаметно все наше существо заполняется точечными сигналами, поступающими отовсюду. За каждым доверчивым откликом им в ответ скрыто обращение, обещание, обетование дара, который превосходит нас. Обетованием заполнено все, что создано.
«НЕ УХОДИ»
Дар приносится нам, но мы не знаем как. Ибо странно будет сказать человеческим языком: мол, не бойся того огонька, что тлеет и вдруг загорается во внутренняя моя, не уходи от того тепла, что передается по каким-то капиллярам, пропускающим лишь мельчайшие сообщения, каждое мгновение посылаемые из жизни вокруг. Попробуй отличить одно от другого. Подыскать для них мысль, приложить слова. «Произнося, исповедуй» – как у Рильке – то, что именно Господь хочет сказать нам во всякой твари. Мы привыкли говорить «прощай» своим близким, людям и предметам, которые уходят, но в каждом разделении или отсечении есть задушенное да, скрыто не уходи. Любая встреча между людьми протягивается в вечность. Никакая память не хочет потерять ни единого осколка, даже и причиняющего боль.
ОСОБЫЙ ОЧАГ
Общение с миром создает свой особый очаг, куда Бог, когда пожелает, приходит и «обитель творит». Встречи, контакты, отклики гудят, как пчелы с «данью полевой». Знакомый их гул более различим, разнообразен, загадочен в начале жизни, чем в позднем, деловом или к земле склонившемся возрасте, когда все живое, неуловимое общение с миром мы склонны заталкивать куда-то в глухой угол, подальше от памяти и собственных глаз. Знаки этого общения снуют и движутся как эмбрионы идей, зиготы проектов, клетки снов, которым мы не даем развиться. Едва позволив им зачаться, мы чаще всего тотчас стираем их, перемешиваем эти бессознательные да и нет, ну а всякие нет рассудок наш всегда готов оправдать и выставить напоказ. Помню, как в романе Милана Кундеры «Бессмертие» женщина, любящая своего мужа, спрашивает себя, хочет ли она повстречать его после смерти, и, задумавшись, решает, что нет. Матрица культуры, в которой мы живем, скроена по формуле, что «ад – это другие» (Жан-Поль Сартр). Истина же проще и драматичней и заключается как раз в обратном: ад – это я сам, приговоренный оставаться всю вечность напролет в клетке себя самого вместе с адом других, безо всякой возможности выйти, кого-то встретить, кого-то позвать и услышать, взглянуть в лица вещей, людей и Бога.
ВОЛОКНА ЖИЗНИ
Мы нуждаемся не в случайном и ускользающем контакте, но в ощущении вечности, мелькнувшей внутри нас и разделенной с другими, малыми, дальними братьями и сестрами по Шести Дням. В те Дни под взглядом Божиим им было хорошо весьма. Нам и сегодня было бы хорошо, если бы большинство «зачатий» Богообщения не разрушалось, не начав и расти. Но Бог смерти не сотворил, и прежде всего не сотворил смерти тех тонких, живых, нервных, часто забытых, неощущаемых, но нервущихся волокон, которые связуют нас с Ним. Он извел из Себя жизнь, и жизнь была свет человеков. Свет, если вглядеться в него, встречает нас повсюду, исходит от реки жизни, текущей из рук Божиих. Семена света отказываются умирать, как недавно зачатое, но уже развившееся одно- или двухмесячное тельце противится насильственному своему отторжению и выбрасыванию вон. Они созревают во тьме, пока вера не пробудит их.
Вера-вещность-надежда
Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом
(Евр. 11:1).
ПЕРЕХОД ТАЙНЫ В ЗНАНИЕ
Будучи неопределимой, вера описывает себя исходя из того обещания, которое в ней заключено. Иным словом, надежды. По-славянски: Уповаемых извещение, вещей обличение невидимых. Любители звуковых аллитераций легко найдут здесь поле чудес: весть приносится уповающим и оплотняется в вещности, в вещах, порождаемых светом во тьме, наделяемых ликом. Пусть это толкование слишком вольно, но разве та невидимая мгла, которая «одевается светом яко ризою», не становится для нас ликом? Кто мог бы говорить о «тайне веры», если бы какая-то видимая ее частица не была бы нам доступна, не давала бы о себе знать? Осуществление ожидаемого – переход тайны в знание, света в лицо. Определение Павла – как зеркало, в котором одна вещь (или сущность), отражая другую, в нее
