Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура
Итак, – два реальных проповедника духовной эволюции человека (фактически, – инволюции). Принципиальная разница в их проповеди заключается в том, что у Конфуция имеется конкретный предшественник в виде Вэнь-вана, носителя традиции Чжоу. Конфуций «сам от себя» ничего не придумывает, он фактически возобновляет проповедь Чжоу о «стяжании Дэ» и достижении состояния «просветления сердца» (мин синь). И для него самого все это ясно за одним исключением: всем важнейшим древним иероглифам Чжоу надо вернуть их прежние значения. Хотя, уточним: Конфуций – здравый человек, и ему прекрасно понятны и видны все приведенные нами ранее рассуждения о сложности той ситуации, в которой он оказался. Поэтому на практике он часто проповедует с помощью намеков или мысленных обращений к рисунку иероглифа и главное – с помощью использования омонимов, т. е. фактически проповедует «притчами», прекрасно понимая, что для прозревшего человека смысл всех этих «притч» и «намеков» прояснится сам собой.
Здесь важно разъяснить читателю принципиальные основы любой духовной проповеди – как Конфуция, так и Христа. Истинный проповедник направляет все свои усилия на то, чтобы слушающие (а точнее, какая-то часть из них) смогли получить тот же самый духовный опыт, который некогда приобрел он сам. Но при этом он понимает, что говорить об этом опыте напрямую бесполезно и даже опасно: слушающий человек ничего не поймет, и более того, подобные «разъяснения» только оттолкнут человека от предлагаемого пути. Поэтому подлинная духовная проповедь всегда разветвляется на два направления. Первое – это требование строгого соблюдения конкретных моральных заповедей, без которых достижение этой реальной цели невозможно. Проповедник знает это, и поэтому он обязан быть жестким в своих требованиях, несмотря на то, что это может оттолкнуть от него часть слушателей.
Второе – это постоянные разговоры проповедника о каком-то привлекательном и почти «сказочном» будущем: о чем-то необычайно прекрасном, чудесном и желанном для слушателя, – о том будущем, которое «само реализуется» в конце предлагаемого пути. Обязательное условие этих разговоров – это их завуалированность, неясность, образность и загадочность для слушателя. «Загадочность» – в описании той «конфетки», которая предлагается каждому в качестве награды за все труды. У Христа такой «конфеткой» было Царство Небесное, которое Его еврейское окружение отождествляло с ожидаемым всем Израилем малькут шамаим. Для всех евреев, учитывая их подчиненное Риму положение, – это действительно было жизненно важно. Все притчи-загадки Христа – о Его Царстве. И большинство сравнений этого Царства – с «браками», т. е. с сексуальным (sic!) единением жениха и невесты. При этом следует сказать нашему читателю, что сравнение с «браками» – это не просто отвлеченная «конфетка», связанная с современным пониманием секса, как «сладострастия»: оно имеет под собой реальную, причем, очень важную подоплеку.
У Конфуция в качестве такой «конфетки» выступал иероглиф (слово) Жэнь, а точнее, достижение состояния Жэнь. И уже как результат такого достижения – становление Цзюнь цзы (буквально «сын правителя»; что́ это такое, ученикам тоже не было до конца понятно). Ученики понимали это как становление таким «чудесным» человеком – ну, прямо как Вэнь-ван, – которому ничего не стоит занять важный государственный пост у любого правителя княжества. А значит, – обеспечить себе жизненное благосостояние и добиться успеха и известности на государственном поприще. Именно в этом заключался смысл жизни любого амбициозного китайца во время Конфуция.
Но важнейшей задачей проповеди любого великого духовного Учителя является, наверное, совсем другое: проповеднику необходимо зафиксировать или обозначить – в притчевой форме – те координаты Пути, которые станут видимыми и понятными ученику только после получения самим учеником конкретного духовного опыта, соответствующего той или иной «координате». Благодаря «неожиданному» обнаружению в уже хорошо знакомом тексте этих скрытых прежде от глаз и ума «разъяснений» человек понимает, что он следует по правильному пути, т. е. не сбился с дороги. Понимает, что то неожиданное, чудесное, необыкновенное и непонятное, – что произошло с ним, – это и есть абсолютная гарантия правильности выбранного им направления. И текст Лунь юй, и евангельский текст (прямая речь этих Учителей) содержит «зашифрованную» информацию подобного рода. Поэтому такие тексты следует читать в подлиннике. В любом переводе эта информация исчезает. Сам Конфуций идентифицировал свой опыт благодаря наглядной «картинной» письменности бронзовых сосудов Чжоу. То есть он тоже читал тексты Раннего Чжоу «в подлиннике».
Иисус проповедует притчами, как и Конфуций, не называя вещи своими именами, но уже по другой причине. И при этом Он не требует «исправления имен». Почему? Потому что если для Конфуция время Чжоу с его правильным пониманием иероглифов («имен») – в далеком прошлом, то для Христа время Его терминологии – фактически в настоящем. Он проповедует «мистерии (мюстэ́риой) Царства Небесного», а в это время – т. е. во время Его проповеди – в Греции, в Элевсинском Храме Телестерио́н, регулярно проводятся мюстэриой, – и так вплоть до IV в. н. э., когда этот «языческий» Храм был разрушен пришедшими «людьми в черном» (монахами). Для аудитории Христа, разговорным языком которой был древнегреческий (пусть не классический, а упрощенный – койнэ́), прекрасно понятна вся эта «мистическая» терминология, – слова мюстэ́рион, те́лос, палингенеси́а, мета́нойа и др. Все эти термины напрямую связаны с получением духовного опыта, который получали эллины, прошедшие через мистерии. Поэтому Христу не требовалось никакого «исправления имен», как Конфуцию. Предлагаемые Им мистерии оставались теми же самыми по своей духовной сути, но отличались от «языческих» по своему уровню или статусу.
Особо отметим для достаточно грамотного читателя следующее. Доказать, что проповедь исторического Христа состоялась на общеразговорном греческом языке, а не на арамейском, как это утверждают обоюдно христианская Церковь и иудейская Синагога (а их богословы заинтересованы именно в таком решении вопроса), – не составляет никакого труда для любого профессионально порядочного филолога-эллиниста, знакомого с греческим текстом Евангелий. Хотя при этом ясно также и то, что родным языком «Христа» был мандейский диалект арамейского. Отсюда – отдельные семитские слова в Его евангельской речи. Мы к языку проповеди Христа еще не раз вернемся.
Единственно, что следует здесь отметить – и это роднит проповедь Христа с суждениями Конфуция в части намеренного «затемнения» смысла слов, – это то, что исторический Иисус проповедовал совсем другое Царство Небес, чем то, прихода которого с нетерпением ожидали все иудеи. Это не было еврейское мальку́т шама́им (так оно звучит на иврите), которое означало – в дословном переводе на греческий – то же самое «Царство Небес» (Христово греческое басиле́йя тон урано́н). Иудеи ожидали прихода своего Машиа́ха,
