Молитва - Филипп Янси
Возлюбив Бога всей душой, мы будем иначе смотреть на молитву. Мы совсем по-другому станем оценивать беды, которые нам так досаждают. Апостол Павел назвал свои суровые испытания «кратковременными и легкими страданиями», поскольку знал, что они «производят в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор 4:17). Величайший ум семнадцатого столетия, французский религиозный мыслитель, математик и физик Блез Паскаль колебался, обдумывая, следует ли молиться об исцелении или об облегчении страданий в случае болезни:
«Я не знаю, что для меня лучше: здоровье или болезнь, богатство или бедность, или что иное в этом мире. Понять это не в силах ни люди, ни ангелы, эта одна из тайн Твоего Провидения. Я преклоняюсь перед ней, но не пытаюсь ее разгадать».
Преклоняться, не пытаясь разгадать, — может быть, в этом и есть ключ к тому, чтобы возлюбить Бога всей душой? Как часто, стремясь что-то разгадать, я выстраиваю свои молитвы, подобно аргументам юриста. Почему некоторые люди благословенны, а некоторые — прокляты? Почему Бог допускает так много зла и насилия? Как можно верить тому, чего не видишь, не слышишь и не осязаешь? В чем смысл жизни?
Молитва вводит нас в Божье присутствие. Молитва приоткрывает картину мира, какой она видится с небес. И мы начинаем по-другому воспринимать все происходящее. Вера во время несчастья значит больше, чем избавление от несчастья. Лучше исполнить Божью волю, чем избежать распятия. Смирение важнее, чем избавление от жала в плоти.
На высших ступенях молитвы, там, где любят Бога всей душой, сомнения и борьба не исчезают, но мы относимся к ним иначе. «Если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф 7:11), — сказал Иисус. У многих возникает желание опровергнуть эти слова. Но тем, кто любит всей душой, не покажутся убедительными никакие опровержения. По мере того как я учусь доверять Богу, Который способен обратить во благо все происходящее, — я понимаю, что мои вопросы о молитве не требуют немедленного ответа.
Разговор продолжается
Недавно я читал мемуары священника Тилике, великого немецкого проповедника двадцатого века. Его жизнь можно сравнить с жизнью Иова. Тилике уволили из университета, потому что он выступал против Гитлера. Он прошел через унизительные допросы в СС, ему постоянно угрожали арестом.
К концу войны фронт приблизился к Штутгарту, где жил Тилике. Однажды утром, отправившись в церковь, священник обнаружил, что бомбы союзников разрушили ее до основания. Он вернулся домой и увидел, что дома тоже нет, — и в него попала бомба. Изголодавшиеся дети Тилике лизали еду, нарисованную в детских книжках, и сердце его готово было разорваться от боли и горя. Но каждую неделю он поднимался на кафедру, уцелевшую посреди руин церкви, и пытался вселить надежду в сердца упавших духом прихожан.
«Во всем этом безумном смятении есть лишь одна незыблемая точка опоры — верность и надежность Бога», — говорил Тилике прихожанам. Поразительные слова, если учесть, при каких обстоятельствах они были произнесены. Он уверял людей, что верность Бога не подведет никогда, и что путаница и беспорядок человеческой жизни, лабиринты истории — все пронизано прочными нитями незыблемого и неизменного Божьего замысла.
И может быть, стоя у престола Всевышнего, мы однажды оглянемся на прошедшие дни и скажем с изумлением и восхищением: «Когда я стоял у дорогих могил, чувствуя, что жизнь для меня закончилось, когда видел надвигающийся призрак атомной войны, когда надо мной дамокловым мечом нависла бессмысленная неизбежность пожизненного тюремного заключения или тяжкой болезни, — если бы я только мог тогда вообразить, что через эти скорби Бог исполняет Свой грандиозный замысел! Если бы я хоть краем глаза увидел, как посреди моих забот, бед и отчаяния созревает Его жатва, и все движется к последнему великому дню Его воцарения! Если бы я все это знал, каким невозмутимым иуверенным, каким радостным и спокойным был бы я в любых испытаниях!»
Тилике кротко указывал своей пастве на Христа, Который яснее, чем любой другой человек, видел мученья, несправедливость, зло — весь ужас, царящий на нашей многострадальной планете. Не должно ли было это знание острой болью пронзать Его сердце днем, и лишать Его сна ночью? Не должно ли было оно потрясти Его душу?
Нет, Христос оставил решение глобальных проблем на усмотрение Отца, а Сам проводил время среди людей, которые для мира сего были никем и ничем, — среди сборщиков налогов, рыбаков, вдов, блудниц. Тилике отмечает, что Иисус считал молитву, то есть общение с Отцом, более важным делом, чем общение с людскими толпами. Ради того чтобы провести время с Отцом, Иисус удалялся от людей. «Но именно благодаря этому Он находил время и для людей — ведь все время принадлежит Его Отцу. И благодаря этому от Иисуса исходит мир, а не беспокойство. Ведь верность Бога уже сияет над миром, подобно радуге: Иисусу не надо зажигать ее самому — Ему достаточно ходить под ней».
Те, кто следует за Христом, тоже верят, что Божья верность, подобно радуге, сияет над всей землей, и лучшее тому доказательство — Сам Спаситель, принесший Себя в жертву ради нас. Бывают времена, как у Тилике в Штутгарте (и как у Христа в Гефсимании и на Голгофе), когда эта вера проверяется на прочность. Когда такие периоды бывают у меня, я молюсь со слезами отчаяния, погруженный во тьму, но стараюсь верить, что настанет час, и небесный свет многоцветной радугой озарит для меня картину мира, а моя вера возродится и окрепнет. Когда же дела идут хорошо, мне, как ни странно, приходится прикладывать больше усилий, чтобы поддерживать отношения с Богом и полагаться на Его заботу обо всех мелочах моей жизни.
Я молюсь, веря, что, как это ни поразительно, Бог желает постоянного общения со мной. Я молюсь, веря, что по замыслу Божьему молитва — это способ преодолеть пропасть между мной и бесконечностью. Я молюсь, чтобы войти в поток Божьей благодати, исцеляющей этот мир. Я молюсь, как дышу, — потому что иначе жить невозможно. Молитва едва ли может быть совершенным способом общения —
