В поисках невидимого Бога - Филипп Янси
Конечно, мы можем бесконечно мучиться, пытаясь получить ответ на интересующий нас вопрос. Тут меня утешают слова Клайва Льюиса из «Расторжения брака» о том, что ад — место, которое люди выбирают сами и продолжают выбирать даже тогда, когда там оказываются. Как говорит сатана у Джона Мильтона, «лучше быть владыкой ада, чем слугою Неба»[4].
И все–таки я уверен, что важнейшие вопросы о небесах и аде — кто куда попадет, дадут ли возможность исправиться, в какой форме вознаградят и накажут, каковы промежуточные состояния после смерти — для нас в лучшем случае неясны. И я все больше и больше признателен за это незнание и благодарен, что ответы на них знает только Бог, явивший Себя во Иисусе.
***
С годами тайна стала мне милее определенности. Бог не выкручивает руки и не загоняет в угол, единственный выход из которого — вера. И окончательного доказательства мы не можем предъявить ни себе, ни другим. Подобно Паскалю, мы видим «слишком много для отрицания и слишком мало для уверенности».
Я смотрю на Христа. Именно в Нем Бог явил доказательство, что руки нам не заламывают. Иисус часто не столько облегчал, сколько затруднял веру. Он никогда не нарушал право людей решать, даже если решение было направлено против Него. Поразительно, сколь осторожно Он ответил ученикам Крестителя, находившегося в тюрьме, и сколь легко простил Петру явное предательство. А притча о блудном сыне показывает, что Бог вообще прощает заранее: казалось бы, рискованно и излишне, но именно такое прощение возвратило к отцу, да и к жизни, потерянного и потерявшегося сына.
«И познаете истину, и истина сделает вас свободными», — сказал Иисус (Ин 8:32). Я люблю эти слова, ибо обнаружил следствие, из них вытекающее: «истина», которая не освобождает, не есть истина. Слушатели Иисуса вскоре взялись за камни, желая Его убить. К такой Свободе, какую предлагал им Христос, они не были готовы. Часто не была готова к ней и Церковь. Почитайте «Луденских бесов» Олдоса Хаксли, почитайте любую биографию Жанны д'Арк или рассказы о судебном процессе над салемскими ведьмами[5], и вы увидите, до чего может дойти церковь, отвергающая свободу.
В церковной среде, где я рос, сомнению места не было. «Просто верьте», — говорили нам. Отклонения от строго определенной истины были чреваты суровым наказанием. В Библейском колледже мой брат получил отметку «плохо» за доклад, в котором дерзнул сказать, что в рок–музыке нет ничего плохого (на дворе были 1960–е годы). Надо заметить, что брат был классическим музыкантом и особой любви к року не питал. Но он не видел в Библии обоснования для тех нападок на рок, которые звучали на занятиях. Я много раз слышал, как брат спорит на эту тему, причем весьма убедительно, и видел его записи. У меня нет ни тени сомнения, что плохая отметка была поставлена лишь по одной причине: преподаватель не согласился с выводами брата. И не просто не согласился, он был уверен, что с точкой зрения брата не согласен и Сам Создатель. Разумеется, такого рода неприятности и близко нельзя сравнить с бедами, которые постигли жертв салемских судей. Жизни брата ничто не угрожало, он лишь ушел из колледжа. Впрочем, не только из колледжа, но со временем — и из христианства. Одна из главных причин состояла в том, что брат не видел, чтобы истина освобождала людей (она действовала, скорее, наоборот), и не нашел церкви, где всерьез принимали бы притчу о блудном сыне.
А мне повезло: мой опыт был другим — я нашел и церковь, обильную благодатью, и христианскую общину, которая была терпима к моим сомнениям. Ведь среди других учеников Христа был и Фома, который не доверял их рассказам о Воскресении. И Иисус явился, чтобы укрепить его веру. Вот и мои друзья и коллеги по журналу «Христианство сегодня», а также по церкви в Чикаго, создали как бы гавань принятия, которая укрывала меня, когда корабль моей веры давал течь. На занятиях в церкви я мог иногда сказать: «Знаю, что в это надо верить, но, честно говоря, в данный конкретный момент у меня есть сомнения». Мне жаль тех, кто сомневается в одиночестве: всем нам нужны надежные товарищи по сомнению.
Церковь в лучшем случае приготовляет надежное и безопасное место, которое однажды может наполниться верой. У нас нет необходимости иметь пропуск в Церковь, то есть приносить в нее полностью сформированную веру. Когда я стал открыто писать о сомнении и поставил под вопрос некоторые расхожие концепции, принятые в евангелизации, я был готов к самым жестким откликам, наподобие тех, с которыми сталкивался в юности. Однако оказалось, что гневных посланий с обличениями приходит на порядок меньше, чем писем от читателей, которые ставят перед собой те же вопросы и уверены в моем праве сомневаться. Мало–помалу мои сомнения отчасти улеглись, а некоторые даже разрешились. Большую роль здесь сыграло то, что ушли страхи. И я понял, что на самом деле вере противостоит не сомнение, а страх.
В «Гимне Христу» Джона Донна есть такие строки:
Во мраке храма — искренней моленья:
Сокроюсь я от света и от зренья,
Чтоб зреть Тебя; от бурных дней
Спешу в ночную сень я![6]
В этих словах можно обнаружить разные смыслы. Буквальный: поэт спешит в полумрак храма, озаряемого лишь светом лампад. Однако непростые отношения Донна с Церковью наводят на мысль о наличии более глубокого смысла, пробуждающего мысль о Церкви, которая оставляет место «мраку», таинству и не претендует на объяснение того, чего не объяснил Сам Бог. В конце концов мы опираемся на Бога не из праздного любопытства, а в нужде. И почему столь многие церкви хотят предстать перед людьми, образно говоря, ярко освещенными?
Все мы помним историю о буридановом осле. По обе стороны от бедняги поставили одинаково аппетитные стога сена. Осел не смог решить, с какого начать — какой вариант, так сказать, более логически обоснован — и в результате помер с голоду. (История, разумеется, не настоящая, а представляет собой философский парадокс. Жан Буридан был французским философом–номиналистом и жил в
