Многая лета - Ирина Анатольевна Богданова
— И Николай Угодник? — сумел прохрипеть отец Пётр под захватом конвоира.
— И Николай Угодник, и Взыскание Погибших, и Казанскую, — скороговоркой перечислял Глеб, боясь, что сейчас отца Петра уведут и он никогда не узнает о сохранённых святынях.
— Слава Богу! — Сбросив с себя руки конвоира, отец Пётр добровольно двинулся к выходу. На его лице расцвела улыбка спокойствия и уверенности. — Расступитесь! Ко Господу иду!
* * *
На работу Фаина не пошла. Рано утром подняла Капитолину, отвела в детский сад и понеслась на Шпалерную. От Свечного переулка до Шпалерки расстояние всего ничего: перекреститься около церкви Владимирской иконы Божьей Матери на проспекте, прости, Господи, Нахимсона[44], бывшем Владимирском, пересечь Невский проспект, пройти вдоль Литейного и свернуть направо. Пустынные проходные дворы гулким эхом отзывались на её торопливые шаги. В окнах домов золотыми бликами отсвечивало незакатное солнце белых ночей. Ночью прошёл дождь, и под дуновением ветра вода в лужах дрожала мелкой рябью.
Ближе к Литейному народу стало больше. На Невском, теперь он назывался Проспект 25 Октября, чередой шли трамваи. Фаина вскользь подумала, что Путиловский завод скоро даст гудок к началу работы, а завтра её, возможно, уволят как прогульщицу. Но мысли о себе не занимали, улетучиваясь из головы без следа. Сейчас она не могла ни молиться, ни плакать, ни взывать о помощи — опомнилась лишь за поворотом на Шпалерную, когда в глубине улицы, прямой как стрела, небесной голубизной поднялось каменное кружево Смольного собора.
Железные ворота тюрьмы были закрыты. Фаина бросилась к небольшой дверце проходной, но наткнулась на часового. С непроницаемым выражением лица он полоснул её взглядом, в котором читалось то ли жалость, то ли презрение:
— Здесь стоять не положено, проходите, гражданка.
— Но мне надо узнать. Только узнать. Пропустите!
— Не положено, — часовой нетерпеливо дёрнул подбородком, — приёмные часы с девяти утра. Уходите, не задерживайтесь.
Опустив голову, Фаина пошла вверх по улице. Начинался рабочий день, и навстречу торопились прохожие. Мальчишки-школьники с заливистым хохотом гоняли по мостовой помятую жестяную коробку из-под монпансье. Распахивались витрины магазинов. У подвальчика с вывеской «Ресторан Моравия» толстая старуха голиком на длинной ручке шваркала по каменным ступеням, ведущим вниз. Несколько женщин, не оглядываясь, шли впереди. Шестым чувством Фаина признала в них своих, у которых тоже кто-то под арестом и которые подобно ей кружат вокруг тюрьмы в слепой надежде если не на свидание, то хотя бы на весточку.
Держась на расстоянии, она пошла позади и вскоре вышла на набережную Невы, где колыхалась толпа людей, по большей части женщин. Некоторые были с детьми, один старичок тяжело опирался на костыли. Старуха с трясущейся головой, по виду бывшая барыня, кинула на Фаину безразличный взгляд. «Ожидают открытия проходной», — поняла Фаина.
Она не знала как себя вести и к кому обратиться, поэтому встала чуть поодаль и стала смотреть на тёмно-кирпичную громаду другой тюрьмы — Крестов на противоположном берегу Невы. Ещё никогда она не ощущала себя настолько одинокой и испуганной. Даже когда замерзала на ступенях чужого дома в грозовом семнадцатом.
Сейчас же вокруг не было ничего, кроме смертельного холода. Наверное потому, что страх за любимого гораздо сильнее страха за самоё себя.
Она поёжилась под пристальным взглядом высокой девушки с цыганскими кольцами в ушах. Та была одета в добротную зелёную кофту с рядом мелких пуговок, суконную чёрную юбку и крепкие полусапожки на шнуровке.
В одной руке девушка держала узелок, судя по всему, с провизией, а другой небрежно крутила тугой локон волос, свисающий с виска.
Фаина хотела отвернуться, но девушка внезапно улыбнулась и бросилась к ней, раскинув по сторонам руки:
— Фаина, Файка, не узнаёшь? Это же я, твоя подружка, Дуся Заварзина! Неужели забыла?
Подружка Дуся жила в охотничьей слободе, где они с отцом недолго жили после маминой смерти. Дусину фамилию Фаина не знала, да и в рослой девушке, стоящей рядом, с трудом узнавались черты худенькой круглоносой девочки с цепкими пальцами и вьющимися волосами. Она попыталась улыбнуться, но губы сложились в жалостную гармошку, от которой потянуло в слёзы.
— Но-но-но, не хандри, прорвёмся! — бодро проговорила Дуся. — Ты здесь в первый раз?
— Да, в первый.
— Оно и видно, — Дуся сверкнула золотой фиксой во рту. — Держись меня, товарка, я бывалая, все ходы-выходы знаю. Вон, видишь старичка с костылями?
— Да, вижу.
Фаина посмотрела на деда. Подложив локоть на один из костылей, он невозмутимо тянул самокрутку.
— Пошли к нему. Это наш разводящий.
— Кто? — не поняла Фаина.
Дуся нетерпеливо дёрнула плечом:
— Иди и не спрашивай, потом разберёшься.
Раздвигая толпу плечом, Дуся пробралась к деду:
— Ферапонтыч, слышь, Ферапонтыч!
Дедок моргнул слезящимися глазами:
— Ась?
Дуся сложила ладони рупором и поднесла вплотную к дедову уху. Фаина не слышала, что она шептала, но поняла, что разговор идёт про неё, потому что дедок то и дело поглядывал в её сторону из-под нависших бровей, похожих на клочки серой ваты. Несколько раз он отрицательно качнул головой и наконец сказал:
— Так и быть, Дуська, делаю тебе попущение только заради того, что ты здесь уже полгода ошиваешься.
Просияв, Дуся чмокнула дедка в щёку и подошла к Фаине:
— Договорилась. — Заметив, что Фаина не понимает, пояснила: — Ферапонтыч очередь держит, чтоб никто в наглую не пролез. Вот я и попросила разрешения поставить тебя впереди моего номера. Если бы ты по порядку записывалась, то сегодня бы нипочём не попала. Я сказала, что ты моя сестра. Поняла?
— Да, — Фаина кивнула, — спасибо тебе, Дусенька.
— Не за что, — Дуся махнула рукой, — я ради друзей завсегда готова на тряпки порваться. Такая уж уродилась. Но ты, Файка, от меня теперь ни на шаг! Бить будут, за волосы таскать — всё равно не отходи.
Бить? Таскать за волосы? Кто? Зачем? Почему?
Вопросы она задать не успела, потому что толпа на набережной внезапно развернулась и побежала.
* * *
— Бежим! Не отставай!
Дуся схватила Фаину за руку и потянула за собой. Сзади кто-то сильно толкнул в спину. С трудом удержавшись на ногах, Фаина влилась в середину людской массы, которая донельзя уплотнилась возле тюремных стен. В открытой двери проходной образовалась давка, потому что весь поток стремился одновременно попасть внутрь. Здесь Фаина поняла, что значили Дусины слова про битьё и таскание за волосы.
— Куда, осади назад! — размахивая костылём, заорал Ферапонтыч. — Зашибу, кто не по порядку сунется!
Костыли в
