Многая лета - Ирина Анатольевна Богданова
Глеб! Пришёл! Нечаянную радость испортила мимолётная Надина улыбка, и Фаина нахмурилась:
— И ты отпустила Капитолину с чужим человеком?
— Конечно. А что здесь такого? Он заверил, что отведёт Капитолину к вам домой. Кроме того, он твой друг.
Фаина помчалась домой, в уме давая себе обещания раз и навсегда разобраться с непрошеными визитами непрошеных гостей. Но в комнате с блаженным теплом потрескивала печурка, а Капитолина с Глебом увлечённо рисовали что-то на листке бумаги. При виде Фаины Глеб немедленно встал и чуть виновато объяснил:
— Не гневайтесь на меня, Фаина, но не мог утерпеть. Дело в том, что со мной расплатились весьма необычным образом, — он указал на кастрюльку под подушкой, — настоящим узбекским пловом с тутом и бараниной, а в одиночку такие яства вкушать грустно и невкусно. — Он засмеялся. — Видите, я даже стал говорить стихами.
— Мама, я есть хочу, — с бровками домиком заверещала Капитолина, и Фаина махнула рукой. — Доставай тарелки. Хозяйничай.
От тёплого плова шёл головокружительный аромат трав и распаренного риса. Щедро зачерпывая из кастрюли большой ложкой, Глеб раскладывал плов горкой по тарелкам, а она смотрела на его чуткие пальцы, которые одинаково хорошо умеют гнуть железо и играть на фортепьяно, и думала, что редко когда на душе бывает так хорошо и спокойно.
— Файка, ты что там умерла?
— Иду, Тамара Андреевна.
Фаина понесла поднос с кофе в спальню. Хозяйка в кружевном пеньюаре сидела перед большим зеркалом и, высунув кончик языка, подрисовывала себе брови. Кофе она пила, отставив на отлёт мизинец.
Фаина посмотрела в окно на островерхую башню углового дома, на которую мягко ложились лёгкие тени от зимнего солнца. В прозрачном воздухе неспешно кружились снежные хлопья.
— Ты постирала моё бельё?
— Постирала.
— Опять, наверно, копалась целую вечность. И откуда вас, таких кулём, нанимают? В стране безработица, люди за любую работу цепляются, казалось бы, радуйся, что тебя в приличный дом взяли, старайся изо всех сил. Так нет! Кофе не допросишься!
Во время выволочки Фаина подняла глаза к потолку и тщательно изучила завитки на хрустальной люстре с фарфоровыми плафонами бледно-голубого цвета. Каждую минуту, проведённую рядом с Тамарой Андреевной, ей приходилось сдерживать себя, чтобы не сорваться и не высказать всё, что думается о равноправии и о тех, кто не работает, но ест, причём очень много и сытно. Она с облегчением побежала на звонок в дверь, чтобы принять несколько тёплых судков с обедом из правительственной столовой и отдать обратно пустые и вымытые.
— Файка, чем кормят?
Фаина заглянула под крышки:
— Куриный суп с гренками, тушёная капуста с котлетами и жареная рыба.
— Какая гадость! — С одной накрашенной бровью Тамара Андреевна вплыла в кухню и недовольно уставилась на судки. — На прошлой неделе была капуста — и снова капуста! Там, наверно, думают, что мы кролики.
Фаина отвернулась и мысленно стала читать «Отче наш», подолгу проговаривая в уме каждое слово. Краем глаза она видела, как Тамара Андреевна двумя пальцами выудила из судка котлету, откусила кусок и бросила обратно. Фаина взмолилась про себя: «Господи, дай мне сил продержаться!»
Тамара Андреевна ушла, но через пять минут позвала снова:
— Файка!
Фаина заглянула в спальню.
Вытянув одну ногу в шёлковом чулке, Тамара Андреевна покрутила ступнёй в воздухе:
— Принеси мне из прихожих лаковые туфли и помоги надеть.
Фаина пошла в прихожую, где на полке стоял целый ряд обуви, и выбрала лакированные лодочки легчайшей кожи. Они лежали в руках, как две игрушечки — маленькие, востроносые, с каблучком-рюмочкой.
— Файка!
Фаина подошла к двери и с размаху швырнула туфли к ногам Тамары Андреевны:
— Сама наденешь, чай, не барыня!
«Вот и снова безработная! — подумалось вскользь с какой-то бесшабашной весёлостью. Но мысль о предстоящих поисках работы больше не тяготила. — Ничего, как-нибудь выкручусь. Господь не оставит».
* * *
Тамара Андреевна вспомнит недоеденную котлету в Акмолинском лагере для жён врагов народа — знаменитом А.Л.Ж.И.Ре, когда осколком стекла будет счищать клопов с соломенного тюфяка, кое-как залатанного по краям.
«Какая я была дура, что не ценила своего счастья, — подумает она с горьким всхлипом. — Хотя почему была? Дура и есть».
* * *
На улице декабрьский ветер гнал по мостовой ледяную позёмку. Вздымаясь вверх, она кружила вокруг чёрных стволов деревьев и брызгами налетала на каменные стены домов. Темнеть начинало рано, и люди ходили по улицам боязно, с опаской, но всё же без панического ужаса, как в первые дни после переворота. Нынче на улицах появилась конная милиция, да и сами граждане расправили плечи и глядели куда веселее и увереннее.
Вскочив в трамвай, Фаина представила, как заберёт из сада Капитолину и пойдёт пить чай с сушками. Есть хотелось ужасно. Она старалась отогнать от себя мысли о еде, но они, как назло, лезли и лезли в голову, шипя шкварками сала на сковородке или пузырясь гороховым супом в медной кастрюле. Гороховый суп, пожалуй, неплохая идея, учитывая, что завтра снова придётся чуть свет занимать очередь на биржу труда. Она улыбнулась, вспомнив ошеломлённое лицо Тамары Андреевны и её дрожащие от злости губы. Нехорошо, конечно, швырять туфли, несмиренно, но разве презрение к людям не требует наказания? И чем служанка хуже госпожи? Но всё же в глубине души ворочался червячок сомнения: вроде бы как она не выдержала испытания, посланного свыше.
Ей спокойно думалось на ходу, среди плотной толпы пассажиров и негромких разговоров, пролетающих по вагону из конца в конец. Она остановила взгляд на усатом кондукторе, увешанном барабанами билетных лент. Его пальцы сноровисто принимали деньги и отрывали билеты. Он заметил её взгляд:
— Хотите спросить что-то, гражданочка?
Фаина пожала плечами:
— Не знаете, в трамвайном парке не нужны кондукторы или уборщицы? Работу ищу.
— Все нынче работу ищут, — он понимающе шевельнул щёточкой усов, — да где же её взять? Хотя, слышал, на Путиловский народ нанимают, ты бы туда сунулась.
— Обязательно, — горячо воскликнула Фаина, — завтра с самого утра и пойду!
— Эй, погоди. — Раздвинув двух кумушек, он подобрался к ней поближе и сказал в самое ухо. — Когда будешь в конторе договариваться, скажи, что тебя Максимов прислал. Меня там каждая собака знает, потому как председатель Рабочкома — мой кровный
