Духовные отца Арсения - Отец Арсений
Мама Наташа всегда говорила: «Словом можно заставить жить и можно убить человека, выбить почву из-под ног, отнять уверенность, погасить надежду на жизнь, убедить, что умрешь от пустяковой болезни. Рану, боль, неприятности, можно залечить, а от злого слова в душе навсегда остается глубокий след». Не было в нашей семье у мамы Наташи злого слова, было только доброе; было требовательное и строгое, но в основе его лежало добро. Вот почему я так говорю с больными – этому научила мама Наташа.
Помолчав некоторое время, Любочка сказала: «Почему так откровенно говорю с вами? Вы ведь тоже верующая, видела вас, и не раз, в церкви, в Загорске. Приходите к нам, когда поправитесь».
Конечно, я пришла, познакомилась с Натальей Павловной и вспомнила, что не раз видела ее в церкви, но не знала, кто она. Знакомство наше перешло в дружбу.
Рассказ Любочки, знакомство с Натальей Павловной и всей семьей оставили в моей душе радостные и светлые впечатления; в один из свободных дней рассказала о. Арсению (он лежал, укрытый пледом, а я рассказывала).
Отец Арсений внимательно слушал и сказал:
– Какое удивительное понимание доброго слова в жизни человека, настоящее, глубоко христианское! В добром слове живет любовь к ближнему, многим детям моим духовным не хватает этого понимания, а Наталья Павловна нашла, с помощью Господа и Матери Божией. Да хранит всех милость Господа!
Потом задумался и сказал:
– Соберемся вечером за столом – расскажите об этой семье все, что говорили, и обязательно запишите. Пусть это войдет в те записки «Путь к вере», что я поручил собрать.
Мне хотелось просить у о. Арсения позволения привести Любочку и Наталью Павловну, но он, предваряя мой вопрос, сказал:
– Вы хотите приехать ко мне с Натальей Павловной и Любочкой, чтобы я принял их в число моих духовных детей? Господь охраняет их, моя помощь им не нужна. Молитвы, Слово Божие услышат в храме, в службах церковных найдут все, что необходимо верующему, в исповеди и в принятии Святых и Животворящих Тайн будут всегда иметь милость и руководство Господа нашего Иисуса Христа; большему, чем они знают и умеют, мне их не научить. Наставлять и поучать эту семью не надо, Господь всегда с ними.
Вечером, когда приехавшие собрались пить чай, я рассказала о Любочке и Наталии Павловне и о добром слове.
Обращаясь ко всем, о. Арсений сказал:
– То, что сейчас мы слышали, радостно. Много людей стремится к Богу, находит Его, но с огромным трудом пробивается сквозь тьму неверия, сопротивления окружающих. Наше поколение имело храмы, священнослужителей, проповедь, церковную службу, великие таинства, духовные книги и оттолкнуло все это великое, необходимое для души человеческой и вечного спасения, и стало на путь неверия, безбожия и не оказало необходимого сопротивления натиску темных сил, а Наталия Павловна, придя в неверующую семью, встретившись с озлобленным ребенком, Любочкой, силой любви, верой в Бога, победила зло, привела к глубокой вере мужа, Любочку, Зою и сына Сергея, и не только привела к Богу, но научила каждого из них любви к людям. Разве это не пример и не укор нам, верящим в Господа Бога, у которых разлад в семьях и дети не имеют веры и любви к ближним своим? Рассказанное о пути, пройденном Натальей Павловной, Любочкой и всей семьей, об этой великой милости Господа, показывает, что много званых, но мало избранных, в нашей вере в Бога, в любви к человеку – путь к спасению, путь быть избранными.
1974,1987 гг.
Е. А. Скобликова.
Из архива В. В. Быкова.
ВЫСОТА
Мы сидели с Сергеем Петровичем и долго говорили о духовных детях о. Арсения, о Церкви, о семьях и о том, какими дорогами приходит человек к Церкви, к познанию Бога; и у меня возник вопрос: что привело его самого к Церкви?
Сергей Петрович помедлил с ответом, видимо, обдумывая его, и сказал: «Это длительный и мучительный рассказ, охватывающий детство, отношения, сложившиеся в семье между отцом и матерью, двойственность моего сознания под влиянием воспитания, вернее сказать – двуличность. Решающую роль сыграли годы, проведенные на войне, и люди, встреченные в жизни. Одно от другого неотделимо. Если у Вас хватит внимания и терпения, расскажу. Коротко не обещаю».
Прежде всего, в общих чертах, обрисую Сергея Петровича: это был человек, много испытавший на своем веку; лицо доброе, задумчивое, с еле заметными шрамами; голову покрывали темные волосы без малейшей седины, глаза смотрели на собеседника доброжелательно, но во всем его облике проглядывал сильный характер, и я невольно чувствовала к нему расположение и заинтересовалась этим человеком. Незаметно простое знакомство перешло в дружеские отношения, мы с удовольствием бывали в его семье и, с не меньшим удовольствием, радостно ждали у себя. Особенно привлекала дружеская атмосфера, царившая в этой семье, и то, что при наших встречах разговоры никогда не были пустыми, бездумными, а всегда чем-то обогащали нас – меня, мужа, детей.
С разрешения Сергея Петровича весь его рассказ я записала, кое-что несущественное было им вычеркнуто.
* * *
Отец мой, – начал Сергей Петрович, – всю жизнь работал бухгалтером в Государственном Банке, был образованным, начитанным и интеллектуальным. Мама – учительница музыки в музыкальной школе; сестра, старше меня на три года, еще в 1937 году вышла замуж. Жили мы одной семьей, дружно. Мама и папа имели легкий, располагающий характер и, благодаря этому, объединяли всех нас.
Катин муж (Катя – моя сестра) благоговел перед папой и буквально на руках носил нашу маму. Жили, конечно, в коммунальной квартире в большой комнате, разгороженной шкалами (тогда все так жили, отдельных квартир не было). Папа казался молчаливым, серьезным и замкнутым человеком, был глубоко верующим, а мама, мягкая, добрая и жизнерадостная, относилась к убеждениям папы с внешним уважением и вниманием, но в глубине души к вере была почти равнодушна, старалась не возражать; дабы не обидеть отца, делала вид, что верит, и мы, дети, давно заметили это. Отсюда и пошла двойственность в моем сознании и двуличие по отношению к отцу.
Молчаливость отца, замкнутость и суровость, являлись внешней оболочкой, а на самом деле папа был добрый, душевный и отзывчивый, делавший людям массу добра и откликавшийся на любую просьбу, спешивший к людям, если они находились в беде; но когда ему напоминали о сделанном, сердился и сейчас же переводил разговор на что-нибудь другое.
Кажущаяся суровость и замкнутость шли от стеснительности. Если собиралось много гостей или папа нервничал, он начинал чуть-чуть заикаться, и это сразу заставляло его замолкать, слушать других и стараться отвечать на вопросы короткими «да», «нет». Дома, в семье, при близких людях, говорил хорошо, и никто не сказал бы, что папа может заикаться.
Все свободное время, когда мы были маленькими, папа отдавал нам, играл с нами, рассказывал интересные бесконечные сказки и истории, у которых конец обязательно переходил на следующий день. Летом ездили в лес за грибами, ходили в старинные парки и усадьбы – Архангельское, Кусково, Абрамцево, полуразрушенный (в то время) Загорск, папа давал пояснения, с нашим взрослением папины беседы с Катей и мной менялись: незаметно и вдумчиво говорилось об истории Церкви, святых отцах, строе и содержании богослужений.
Особенно много уделялось в этих беседах молитве: «Молитва, – говорил папа, – соединяет человека с Богом, она является дыханием души человека, без Церкви и молитвы не может быть веры».
Помню, поучения о любви к людям – это была излюбленная его тема, он сам поступал так, как говорил, этим жил и старался вложить нам, детям, в душу. «Без любви к людям не может быть истинной веры», – повторял папа и приводил слова из Евангелий и Посланий.
«Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви: ибо любящий другого исполнил закон» (Рим. 13, 8). «Возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной, большей сих, заповедей нет» (Мк. 12, 31 и Лев. 19, 18).
Примерно с 13 лет мы читали ежедневно по одной главе Евангелия, начиная круг чтения с 14 сентября. Методично и аккуратно делалось все это мной, но прочитанное, так же как и богослужение, проходило мимо, не оставаясь не только в сердце, но и в памяти.
Так, к сожалению, было. Кружки моделирования, футбол, приключенческие книги, пионерская работа увлекали куда больше, чем папины рассказы и желание верить в Бога.
Сестра Катя выросла человеком глубокой веры, и Василий, ее муж, хотя и был летчиком, под ее влиянием тоже стал верующим, но это тщательно скрывалось от знакомых. Почему говорю: «Хотя и был летчик»? В довоенные годы слово «летчик» звучало очень гордо и звонко. Люди этой профессии считались самыми передовыми и верующими не могли быть.
