Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский
– Да какой там Бог? Делаешь вот эти упражнения, вот и весь Бог!
– А каких-нибудь верующих в городе знаешь? – попытался я зайти с другой стороны.
– Конечно! – с гордостью ответил он. – Это известные люди: один старый йог, на пенсии, напрямую общается с йогами из Индии!
– Каким же образом?
– Телепатически!
– Понятно. А кто еще?
– Еще есть кандидат наук, ученик Смирнова!
– Какого Смирнова? – заинтересовался я.
– Который перевел «Махабхарату»! Читал?
– Нет.
– Я тоже не читал. Говорят, книги серьезные…
– Так что же, кандидат наук – верующий?
– Еще какой! Он верит в Агни-Иогу! Могу познакомить.
Подстрекаемый любопытством, я познакомился с ними: телепатия оставила жалкое впечатление, а Агни-Йога в устах ученика Смирнова предстала какой-то заумной говорильней. Тем не менее, обнаружив в недрах библиотечного каталога книги «Махабхараты», а заодно найдя «Рамаяну», на какое-то время я увлекся индийской мифологией, не давшей, впрочем, никакой опоры в жизни. Запомнилось отношение моих новых знакомых, любителей Востока, к христианству: и тот, и другой утверждали, значительно глядя в глаза: «Мы Христа уважаем…»
Быстро выяснилось, что все эти люди полностью равнодушны к Православию, и мы расстались. По неосторожности я рассказал любителю упражнений о верующем фотографе в городской библиотеке, и он выразил удивление, что в таком известном учреждении работает верующий. Когда через несколько дней я встретился с фотографом, он со встревоженным лицом вполголоса рассказал мне, что на днях к нему зашли два агента КГБ с вопросом, кто тут верующий в библиотеке? Ему пришлось выкручиваться и делать вид, что он ничего не знает. Горький опыт показал, что искренность и открытость опасны, а йога и КГБ могут без помех работать друг на друга.
На некоторое время меня увлекли своей мистичностью романы Германа Гессе «Игра в бисер» и «Степной волк», но чуждый мне мир его героев постепенно потускнел, не оставив глубокого следа в душе. Роман «Игра в бисер», как ни странно, сильно заинтересовал мою маму, и некоторое время мне часто приходилось выслушивать от нее цитаты из этой книги, которыми она любила подкреплять свои нравоучения.
В этих библиотеках я мало-помалу увлекся так называемой таджикской переводной поэзией, трудами старинных корифеев стихотворства, писавших на фарси или на персидском языке. Среди них – Омар Хайям, Фирдоуси, Хафиз, Руми, Джами. Последний очень понравился моей маме, которая мне в назидание часто цитировала строчки из его стихов. В букинистическом магазине мне посчастливилось приобрести огромную Антологию таджикской поэзии, и этот сборник стал одной из самых читаемых моих книг того периода. Прочел я и все книги «Тысячи и одной ночи», удивившись ряду безнравственных сцен в этих сказках Востока, а семь томов Абу Али ибн Сины или, в европейских языках, Авиценны, внушили мне уважение к его подходу к самой сути разных болезней и методам их излечения.
В библиотеке я взял на дом и заново перечитал все собрание сочинений Достоевского. Как и прежде, душа вновь пережила его романы на пределе своих сил, обретя в них поддержку и опору в своих духовных поисках. На этот раз сильное впечатление оказали на меня «Записки из Мертвого дома», вызвав некоторые ассоциации с моим затянувшимся библиотечно-каторжным городским периодом, окончания которого я дожидался, словно заключенный. Мама, в мое отсутствие, все свободное время отдавала этим книгам. Увидев ее с заплаканными глазами над книгой «Идиот», я спросил:
– Почему ты раньше не говорила, что читала Достоевского?
– Тогда его книги тайком передавали из рук в руки. Ведь они были запрещенными! Дочь приносила их, и мы читали по очереди…
– Можно было дать и мне почитать! – обиженно заметил я.
– Тебе тогда было рано все это знать, сынок! Всему свое время… Я чувствовала, что ты к этому все равно придешь…
Проходил месяц за месяцем однообразной работы в библиотеке. Я начал понемногу терять силы сопротивляться греховным наклонностям и бороться за свое целомудрие. Находясь постоянно в женском коллективе, я слабел в молитве. Все больше помыслы о новых поисках спутницы жизни теснились в моем сердце, а женские улыбки, взгляды и разговоры размягчали волю и душевную стойкость. С другой стороны, одна мысль о том, что горы находятся рядом, рукой подать, а я сижу в одной комнате с женщинами и теряю самообладание, не дыша ароматом горных лугов, не вдыхая их свежий воздух, текущий с кристально-чистых высот, не брожу вдоль горных рек наедине с Богом, – все это подтачивало душу и убивало ее. По выходным дням я старался уезжать в ближайшее красивое ущелье и там, сидя среди камней и скал, отдавался искренней слезной молитве. Но эти молитвенные выезды на природу были подобны глотку воздуха для утопающего, у которого все остальное время легкие задыхаются от нехватки кислорода. В своих молитвах я горячо просил Бога забрать меня в горы только одному Ему ведомыми способами, пусть даже в
