Многая лета - Ирина Анатольевна Богданова
С Фёдором они не говорили про венчание, но Фаина была уверена, что он не откажется. Сам же сказал: «Хочу по-людски, по-настоящему, чтоб на всю жизнь». Представив жениха с венцом на голове, она улыбнулась. Надя и Лидочка обещали похлопотать насчёт праздничного стола, Капитолина в предчувствии праздника носилась по комнате и то и дело примеряла фату, которую великодушно пожертвовала Надя. Из родни ожидались сёстры Фёдора и несколько комсомольцев с его новой работы.
Толпу около церкви Фаина увидела издалека, и сердце тревожно ёкнуло. По всему Петрограду летели слухи об изъятии церковных ценностей, газеты кричали о несметных сокровищах, припрятанных попами, батюшек уводили в ЧК, и они исчезали в неизвестном направлении, а в июне город потрясла страшная новость, что арестован сам Владыка — Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин. Верующие день и ночь стояли перед дверями бывшего Дворянского собрания, где проходил суд, уповая на справедливость. Но Владыку и ещё двадцать девять человек приговорили к расстрелу, и стало ясно, что от безбожной власти невозможно дождаться милости.
— Господи, только не это! — горячо взмолилась Фаина, в глубине души осознавая, что права и прямо сейчас церковь безжалостно разоряют и потрошат злые руки.
Сгрудившийся народ стоял в молчании, как над свежей могилой, женщины плакали. Фаина протолкалась в середину толпы и отыскала взглядом отца Петра. Очень бледный, но спокойный, он стоял между двумя красноармейцами и отрешённо смотрел, как на кресте над куполом играют блики летнего солнца, будто бы запоминая и этот ясный летний день, и полёт облаков по синему небу, и шелест листвы старого клёна над стрельчатой аркой окна.
— Поберегись! — раздался чей-то бодрый голос из глубины церкви. Сразу вслед за ним раздался стук и грохот, словно внутри ломали стену огромным молотом.
В распахнутых настежь дверях церкви сновали красноармейцы с иконами в руках. Один из них, коренастый и низенький, с весёлым задором сорвал серебряную ризу с образа Богоматери и закинул её в грузовик, а саму икону бросил на землю, где уже лежала груда других икон.
— Ироды, — едва слышно выдохнула стоящая рядом женщина.
«И вправду ироды», — подумала Фаина и вдруг увидела Фёдора.
Нет! Нет! Не может быть! От ужаса у неё задрожал подбородок, и она подпёрла его рукой.
По-хозяйски расставив ноги, Фёдор стоял в огненно-красных галифе и в светлой гимнастёрке, которую она вчера выстирала и выгладила, тщательно распрямляя огромным чугунным утюгом каждую складочку. Один из красноармейцев подошёл к нему и что-то спросил. Фёдор согласно кивнул головой в рогатой будёновке с красной звездой и показал рукой в направлении алтаря. Чтобы не осесть на землю, Фаина вцепилась руками в чей-то рукав.
— Эй, гражданочка, тебе плохо, что ли? Смотри не упади, — произнёс рядом сиплый голос, Фаина не разобрала — мужской или женский, потому что на миг вообще утратила способность соображать. Она всё ещё надеялась, что произошла ошибка, Фёдор сейчас отдаст приказ и красноармейцы сядут в грузовик и уедут. Но он скрылся внутри притвора и вскоре вышел с иконой святителя Николая, выдранной из богатого серебряного оклада с рубинами. Около этой иконы Фаина, заливаясь слезами, молилась о возвращении Фёдора целым и невредимым, поверяя святому старцу свои самые сокровенные мечты и тайны.
— Николу не трожь! — выкрикнула из толпы высокая женщина в чёрном платке.
— Николу не трожь! — заволновалась толпа.
Фёдор развернулся и встретился глазами с Фаиной. Она увидела, как на его скулах огнём вспыхнули два красных пятна. Он шевельнул губами:
— Ты?
Держа в руках икону, Фёдор шагнул к людям, и толпа отшатнулась от него, как от прокажённого.
— Откуда ты здесь, Фаина?
— Федя, как ты мог? — Ей не хватило воздуха сказать больше.
— Ступай домой, вечером поговорим, — хрипло оборвал Фёдор. — Приду и всё обсудим.
В глазах Фаины стало темно, и, чтобы разглядеть лицо Фёдора, она сощурилась.
— Не приходи, Федя. — Чтобы произнести это, Фаине пришлось собрать все силы. — Никогда больше не приходи.
Он перехватил её взгляд, скользнувший по иконе святителя Николая.
— Ах так! — Дёрнувшись, словно от удара хлыстом, Фёдор резким движением бросил икону в общую груду и вразвалку пошёл к грузовику.
* * *
Не узнавая знакомые улицы, Фаина быстрым шагом шла вперёд и остановилась только один раз, чтобы попытаться вздохнуть, потому что горло словно забили деревянной плашкой. На углу Свечного переулка старый генерал в кителе со срезанными погонами торговал газетами. Рядом крутилась девочка-цветочница с корзиной пионов. Фаина посмотрела на них дикими глазами, как на пришельцев из иных миров.
«Как он мог? Как мог? — беспрестанно вопрошала она сама себя и не находила ответа. — Фёдор же был добрым, честным, любящим. А разве может такой человек, пусть даже и неверующий, поругать то, что дорого многим тысячам людей, включая собственную невесту? И как поругать: глумясь, ухмыляясь!.. — От внезапно стукнувшей в голову мысли Фаина похолодела. — Господи! Я же чуть не вышла за него замуж! Он прикасался бы ко мне теми же самыми руками, что бросал в грязь иконы!..»
Её колотила нервная дрожь. Горький комок из горла соскользнул вниз и придавил грудь около сердца. Перед глазами закачалось бледное лицо отца Петра и сваленные в кучу иконы, перед которыми она столько молилась и плакала. Невидящими глазами Фаина посмотрела на смутно знакомый дворик и мужчину, что шёл ей навстречу. Приблизившись вплотную, он становился:
— Фаина, да на вас лица нет! Что произошло?
Она не сразу узнала Глеба, но потом безвольно позволила увести себя в мастерскую, заставленную листами железа и буржуйками. На широком верстаке курчавились светлые металлические стружки. Она увидела маленький стол в тёмном углу и пару венских стульев.
В тонкостенную фарфоровую чашку Глеб налил тёплого чаю, щедро бросил туда три куска колотого сахара и подал ей в руки.
— Возьмите. Вам надо прийти в себя. Я могу вам помочь?
Отпив большой глоток, немного ожививший кровь, Фаина помотала головой:
— Нет.
Он заглянул ей в глаза:
— Тогда просто расскажите.
— Нет, — резко отказалась Фаина, потому что рассказывать было слишком больно и стыдно. Но слова сами собой просились наружу. Она захлебнулась чаем и выпалила. — Нашу церковь громят! Отца Петра арестовали. Ценности вывозят, а иконы бросают в грязь: Спаситель, Богородица, святитель Николай — всё в грязь, под ноги, под колёса грузовика. И забрать нельзя — кругом оцепление. — Она сдавила руками виски. — Уму непостижимо. Я не могу понять, что случилось с людьми. Ведь они были самые обыкновенные. Кто-то добрый, кто-то не очень, но их тоже
