Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский
Я оглянулся, – оставалось только в шутку раскланяться, с красным от смущения лицом. Когда автобус с детьми отъезжал из турбазы, дети кричали из открытых окон:
– Нахвамдис, пианист! Прощай, пианист!
В середине лета на лугах появилась молодая густая трава, похожая на подстриженные газоны. На этих «газонах» мне понравилось молиться. Я брал с собой коврик, расстилал его на траве, рядом ставил часы и с четками подолгу сидел в лугах, когда ветер ослаблял свои порывы. Однажды, когда я молился, мое внимание привлекла старушка-грузинка, сердито размахивающая руками и спешащая ко мне. За нею бежал маленький мальчик, держась за ее подол. Подойдя поближе, бабушка быстро схватила будильник, крича:
– Отдавай часы! Отдавай часы!
Мальчик уставился на меня, широко раскрыв глаза и рот.
– Берите часы, мне не жалко… – в недоумении ответил я, вставая с коврика.
– Сидишь на моей траве, мнешь ее, а мне эту траву потом косить надо! Не отдам часы! – продолжала кричать разгневанная старушка.
Тут только я догадался, что луговые участки бедные жители берегут пуще зеницы ока, потому что они – единственный корм для их скота.
– Простите, бабушка! Берите часы, берите и коврик, я больше не буду сюда ходить!
Старушка еще что-то прокричала по-грузински, но расстались мы мирно, а мальчика мне удалось даже погладить по торчащим волосам, вызвав на лице его улыбку. Я отправился домой, а старушка с моими часами пошла обратно. За ней побежал и мальчик, ухватясь одной рукой за подол, а другой таща за собой мой коврик.
Грустная история произошла у меня со взрослыми мужчинами. Когда я молился вдалеке за селом, стоя на коленях среди валунов, ко мне подошли трое мрачных насупившихся грузин.
– Ты что здесь делаешь?
– Молюсь.
– А кто ты такой?
– Русский.
– Э, говорить все можно, а врать нельзя! Какой ты русский? Ты осетин!
– Нет, я не осетин, у меня есть паспорт, где написано, что я русский.
– Э, в паспорте все можно написать! Ты осетин!
Как я ни уверял, что это ошибка, грузины очень сурово заявили мне, что если я еще раз здесь появлюсь, то мне не следует ожидать для себя ничего хорошего. Интересно, что когда я ездил в Осетию, то в городе, на рынке, меня точно также остановили осетины и с большой враждебностью выясняли, не грузин ли я. Это заставило меня серьезно задуматься над своим положением и не оставалось ничего, как только вздохнуть: «О времена, о нравы…»
Другая грустная история приключилось между мной и директором турбазы, который вдобавок, как я уже говорил, занимал должность председателя сельсовета. Однажды я заглянул в местный придорожный ресторанчик, чтобы купить каких-нибудь сладостей к моему одуванчиковому чаю, и остановился у стеклянной витрины, рассматривая выставленные продукты. Ни сладостей, ни конфет я не увидел, но заметил, что за столом сидит мой начальник с подвыпившей компанией.
– Иди сюда! – крикнул он. – Садись, ешь!
Мне придвинули пирог с крапивой. Я присел на свободный стул и отведал немного пирога. Директор разлил по стаканам водку и один такой стакан, наполненный доверху, подал мне:
– Пей!
– Я не пью!
– Пей, ты что нас не уважаешь? – побагровел он.
– Вас уважаю, а водку пить не стану! – твердо ответил я, решив, будь что будет.
Компания глухо зашумела. Взгляды посуровели.
– Ага, вот ты какой! Приехал сюда, скрываешься! И город твой мы знаем – все воры! Наверно, сам украл что-нибудь и скрываешься здесь! – разбушевался председатель сельсовета. – Чтоб завтра духу твоего здесь не было!..
– Ладно, хватит, успокойся! – начали уговаривать его приятели.
Я ушел, надеясь, что наутро директор все забудет. Но он оказался злопамятным и утром ко мне подошел мой товарищ-милиционер:
– Слушай, друг! Я понимаю, мы с тобой кровати вместе таскали и все такое, но служба есть служба, извини! Ведь я же милиционер… Мой совет тебе, как брату, – лучше уезжай, директор все равно тебе жить не даст!
– Спасибо за доброе слово… – поблагодарил я сердобольного представителя местной власти.
Мы пожали друг другу руки, и я пообещал
