Книга о молитве. Тяжесть правила или разговор с Отцом? - Протоиерей Алексей Уминский
Опять-таки, обращаясь к поколенческому духовному молитвенному опыту, мы знаем, что в течение долгого времени человек может молиться искренне, при этом не испытывая вообще ничего, но зная, что молитва идет куда надо. Никаких состояний умиления, слез и т. п., только сухость, труд и тяжесть. Эмоциональные переживания чаще всего связаны либо с утренним похмельем, о котором я говорил, либо, наоборот, с возбуждением — хорошая погода, цветет сирень, поют соловьи, человек благодушен или влюблен… В таком состоянии он начинает молиться, и слезы из глаз текут градом! Какое отношение это имеет к молитвенному труду? Никакого. Просто человек прочел стихи, которые тронули его сердце, послушал песню, которая настроила его на сентиментальный лад. И эта сентиментальность продолжается в молитве и получает внешние проявления. Переживает он одно, глубоко и остро, а Богу говорит другое.
Здесь надо быть очень осторожным, чтобы в какой-то момент не принять за молитву свои мысли или переживания о молитве. Нам кажется, что мы обращаемся к Богу, а потом незаметно сползаем на самих себя и начинаем с собой разговаривать. Необходимо действительно утишить свои переживания, чувства; тишина — вот что предшествует любой молитве, и это первое, что мы читаем, раскрыв молитвослов.
Хотя… Вспомним Книгу Иова в Священном Писании. Мы видим, как Иов не понимает Бога. Он разговаривает с Ним дерзко. Но это же Иов молится! Он пытается убедить себя, что Бог дал, Бог и взял, а мы должны благодарить Его не только за хорошее, но и за плохое. Пытается говорить себе эти правильные важные и нужные слова. Но внутри остается живым человеком, который не может понять Бога — и в этом непонимании все-таки обращается к Богу!
Бог к Иову строг в конечном итоге. Но Он гораздо строже к тем, кто хотел лишить Иова права искренне говорить с Ним. Наверное, так тоже возможно, если это по-настоящему искренне, от сердца, а не какая-то бравада…
О многословии в молитве
Христос сказал: молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6: 7–8).
Многословие в молитве происходит оттого, что человек не видит в Боге своего Отца. И ему нужно себя убедить — прежде всего себя, а не Бога, — что у его молитвы правильное содержание и форма, правильный посыл, нужное количество восклицательных знаков и всевозможных оборотов речи. И хотя Христос Сам прямо призывает христиан быть краткими в молитве, мы видим, что наши молитвы исключительно многословны. Это касается и акафистов, столь любимых в церковной среде: их написано огромное количество, для многих православных акафист — одна из наиболее востребованных и любимых молитвенных форм. А почему? Потому что акафист всегда чувственен, сентиментален, чтение акафиста дает явственное ощущение, что молитва — это серьезная физическая работа, от которой устаешь, и ответ на нее должен быть платой за понесенный труд. Это проистекает из отношения молящегося к Тому, Кому он молится, не сыновнего, не как к Отцу Небесному, а как к Великому Субъекту, обладающему особыми полномочиями, властью и необыкновенным богатством, которое человек должен заслужить. А чем заслужить, каким образом? Молящийся уподобляется нищему, который вымаливает помощь у богача. Или тому, кто вынужден ходить по инстанциям, добиваясь, чтобы ему подписали бумаги, кто заранее готов к закрытым дверям, к длинным очередям и т. д. Вот такие образы приходят мне в голову, когда мы говорим о молящемся. А ребенок, который просит чего-то у родителей, немногословен: «Папа, дай! Папа, хочу!» Он, бывает, плохо себя ведет, топает ножками или требовательно вопит, но много слов для просьбы ему не нужно, ведь он знает, к кому обращается.
Так что же — евангельский призыв, молясь, не говорить лишнего означает, что надо до минимума сократить молитвенное правило или вообще перестать молиться? А ведь наше богослужение, особенно монашеское, наш церковный устав подразумевает совершение огромных многочасовых служб — например, уставное всенощное бдение длится от захода солнца до рассвета.
Все дело в том, что мы не можем перескочить через ступеньку — христианину необходимо пройти определенные этапы духовного возрастания. Об этом говорит святитель Василий Великий, и вторит ему в замечательном поучении о страхе Божием авва Дорофей: человек в своем возрастании обязательно проходит три ступени — ступень раба, ступень наемника и только потом высшая ступень — сыновства.
Конечно, в Крещении мы рождаемся в Церкви и в Боге как сыны, но это сыновство дается в качестве огромного бонуса, как промысел Божий о каждом человеке. Промысел Божий обо мне состоит в том, чтобы я стал сыном Божиим. А как долго, непросто, часто мучительно, иногда трагически человек доходит (или не доходит) до этой степени — его личный путь, который во многом зависит от самого человека, от его желания. Кто-то может быть только сыном, очень многих устраивает положение раба или наемника. А наемник и раб будут постоянно находиться в наемническо-рабском состоянии молитвенных правил, акафистов, молитв по соглашению и т. д. Будут ставить себя в низшую, начальную категорию по отношению к Богу и дальше, может быть, не пойдут никогда. Такому человеку дальше идти страшно: путь сыновства — это в духовном смысле огромный риск, а человек религиозный не любит рисковать. Он потому и стал религиозным, что религия дает ему уверенность, основательность, некую гарантированность того, что он все делает правильно, хорошо и его молитвенный труд рано или поздно сработает.
Получается, что мы тысячелетиями в основном живем в позиции вот такого наемничества или рабства. А Христос говорит о сыновстве: знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него. Но это когда ты знаешь, что Он — твой Отец, и знаешь не потому, что так написано в священных книгах, а из внутреннего опыта богообщения. Ты в какой-то момент вдруг понял, что молитва — область твоих свободных и правильных отношений с Богом, что молитва по-настоящему соединяет человека и Бога. Как соединяет? Так же, как людей соединяют отношения, в которых один постоянно нуждается в другом. Если я в ком-то нуждаюсь, то буду внутренне его просить и желать, чтобы он восполнил эту мою нужду в
