О Воскресении, Смерти и Сатане - Ефрем Сирин
Со зрелой сладостной лозы, забытой виноделом,
Две сочных ягоды тогда от взора ускользнули,
Но се – ничтожнейшая часть, ведь урожай огромен!
9
На всех охочусь я, везде я стерегу добычу,
На зыбях моря, на земле, – Смерть говорит с насмешкой, –
Орлы слетаются ко мне с безбрежных далей моря,
Морских чудовищ кличу я, зверей, пернатых с неба,
Я старцев, отроков зову, младенцев: пусть докажут
Тебе лишь, о Марии сын, насколько я всевластна.
Неужто Твой способен Крест лишить меня той власти?
Ведь он из древа: древом я и вырвала победу!
10
Хотела я продолжить речь, но предаюсь молчанью,
Знай, что без счета у меня речей и доказательств,
Зачем отборные слова нужны? Вглядись в деянья:
Вот все они, и за себя они замолвят слово.
Да, не внушаю я, как вы, всем простецам и детям
О воскресении мечту. Когда они воскреснут?
Дай доказательство сейчас, коль Ты настолько властен,
Чтоб грезы будущих надежд принять сподручно было».
Умолкла Смерть, окончив речь презренья и насмешки,
И вдруг в Аду, как гром с небес, раздался глас Господень,
Раскатами загромыхал, отверз могилы кличем[19].
И Смерть и сумрачный Шеол, не знающие света,
Вдруг охватил великий страх, и Ангелов когорты
Сверкающие взяв лучи во длань, вошли в потемки,
И перед ликом Мертвеца, Который жизнь дарует,
Подняли мертвых, тлен стряхнув, и мертвецы в веселье
Живыми вышли из могил, в багряный стыд окрасив
Ланиты тех, кто тщетно мнил, что Жизнь Саму убили.
И Смерть, бледнея, говорит: «Где времена былые –
Век Моисея, – что за пир, что за великий праздник
Тогда мне агнец даровал в оазисах Египта:
Я сладких первенцев брала, и горы детских трупов
У врат Шеола, словно снедь, для празднества лежали,
Но Агнец Праздничный, увы, на торжестве желанный,
Вдруг начал грабить мой Шеол, Он дюжины хватает
И забирает мертвецов, бесстыдно похищает!
Тот агнец наполнял гробы, любимые могилы,
А Этот, дерзкий, полноту гробов опустошает
13
О, что за пытка для меня кончина Иисуса!
Я предпочла бы, чтоб Он жил, чем умер мне на гибель!
Мертвец мятежный, смерть Его, мне, Смерти, ненавистна!
Смерть всякого услада мне, но смерть Его в соблазн мне.
Надеюсь и мечтаю я: Он оживет вот-вот уж,
Ведь быв живым, Он лишь троим вернул дыханье жизни,
Троих Он мертвых воскресил. Теперь, когда Он умер,
Его кончиной мертвецы вновь ставшие живыми,
Меня, царицу, ввергнув в прах у самых врат Шеола,
Ногами топчут всякий раз, как их сдержать пытаюсь.
14
О, запирайте вы врата Шеола поскорее
Пред этим Мертвым, смерть Его меня хитрее много.
Да не услышит кто мой стыд теперь пред миром целым!
Мертвец, явившийся извне, меня порабощает.
Все мертвецы стремятся в жизнь, а Он сюда проникнул.
Сей Искупитель жизни вдруг зашел в Шеол незванно
И дарит жизнь живущим здесь безжизненным останкам.
Да кто позволил-то Ему войти сюда, сокрывши
Сей живопламенный огонь? Он кротко согревает
Холодный и немой вертеп туманного Шеола».
15
Во логове Шеола Смерть вдруг Ангелов узрела,
Бессмертных видит среди толп приободренных смертных.
«Смятенье, – говорит она, – моим владеет кровом.
Шеол пустеет, мертвецы его бросают бездны.
И Ангелы в него сошли,
